Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)
– Я помогу вам откинуть спинку сидения, – мурлыкнула она.
Ловкие тонкие пальчики забегали у моего бедра. Опора стала уходить из-под спины, увлекая за собой обмякшее тело. Зато сознание-кататоник встрепенулось, выдало на гора эротические фантазии из раздела «медсёстры, горничные, стюардессы». По животу разлилась сладостная дрожь. Прервал мой блаженный транс мужской голос.
– Экипаж самолёта приветствует вас на борту! – Сочный, чуть отстранённый баритон – Безродных, привет! Стало быть, пока моя обезумевшая физиология выкидывала коленца, троица успела обосноваться в кабине.
Тут я очнулся.
– Что за… Выпустите меня!
Орал я истошно и долго. Бил ногами в спинку стоящего впереди кресла, дёргал сжавший железные челюсти замок ремня. Всё было напрасно. За иллюминатором замелькали кроны деревьев – быстрее и быстрее – рванулись вниз. Толстое стекло окрасилось белёсым туманом – ударило бирюзой – ослепило лучами просыпающегося солнца. Ухнул скулящий желудок, его содержимое ринулось в пищевод. Я схватился за пакет.
Динамики в салоне равнодушно закончили:
– Экипаж желает вам приятного пути.
Терпеливо наблюдавшая мою агонию стюардесса дождалась-таки своего звёздного часа.
– Чай, кофе, минеральная вода? – Улыбка её была лучезарна до приторности.
– Какой, тох-тибидох, чай?! Какая вода?!
Она заботливо поправила сбитый подголовник.
– Значит, кофе. Со сливками?
В ответ я разразился столь кудрявой тирадой, что удивился сам – в каких только заплесневелых тайниках моей сущности гнездились такие перлы!
Стюардесса и бровью не повела. Продефилировала по узкому проходу, унося с собой профессиональную мину сестры милосердия. Для порядка я ещё немного поматерился, побился в конвульсиях, пытаясь сломать лишивший меня свободы замок. Потом затих.
За иллюминатором плыл бесконечный воздушный океан. «Синий» – безучастно отметил я, погружаясь в липкое забытьё. Паника меня доконала.
Кто-то негромко повторял моё имя ласковым грудным голосом. Открыв глаза, я увидел склонённое надо мной женское лицо – всё та же стюардесса. За стеклом клубилась та же синева, вокруг волновалось то же бело-синее море из кресел. Я застонал. Кошмар продолжался.
– Вам лучше? – Небесная дева сверлила меня бездонными тёмно-фиолетовыми зрачками. От её взгляда дыхание перехватило, по коже поползли ледяные колкие мурашки. Я вжался в сидение.
– К-куда мы летим?
– Приземлимся, как только появится такая возможность, – уклончиво ответила дева, не переставая улыбаться. Потом добавила: – Кое-что для вас прояснится, если пройдёте со мной в кабину.
– Разве вход туда посторонним не запрещён инструкциями?
Ляпнув эту глупость, я прикусил язык. Каким инструкциям подвластен самолёт, игнорирующий элементарные законы физики! Хмыкнула и девушка.
– Вам можно.
Что за привилегии? В груди гудел зловещий набат. Миновав салон, мы очутились у запертой двери. Открыл нам один из пилотов. Был он сосредоточен, ухмылка чеширского кота канула в прошлое. Не говоря ни слова, пилот вернулся на место.
– Хотите знать причину своего вынужденного путешествия?
Никто из сидящих не обернулся, но голос Семёна Безродных определился мной безошибочно.
– Не отказался бы, – не без ехидства ответил я. Капитан подвинулся, открыв моему взору доступ к незамысловатому прибору. Из панели торчало нечто напоминающее стоматологическое зеркало, увеличенное раз в десять. Ничего не смыслю в воздушной навигации, но в кино подобного видеть не приходилось. Всплывшее в зеркальной глади отражение было вполне ожидаемым: тюленье выражение на бледной физиономии, всклокоченная шевелюра, капли пота на лбу – а как мне ещё выглядеть в предложенных обстоятельствах?! – И что это…
Закончить я не успел. Зеркало помутнело, по его поверхности пошла рябь. Бело-синяя – кто бы сомневался! Постепенно шумы стали сглаживаться. Через минуту они превратились в облака, вмешанные в густую синеву майского неба. Мгновение – и на зеркальном экране заметалась свежая зелень листвы. Сквозь неё просматривался шагающий по аллее человек. Он беспечно помахивал свёрнутой в тугую трубку тетрадью. Я даже знал, что в той тетради – лекции по внутренним болезням, взятые мной у Ленки Артюхиной. Артюхина была красоткой, а тетрадь – поводом. Вылазку я предпринял вчера вечером и не прогадал. В общагу возвращался ранним утром. И вернулся бы, не случись на моём пути…
Боинг…
Бред!
Я зло уставился на капитана. Любительское кино с моим участием? Видали мы и интереснее! Где ответы?!
– Смотри! – рявкнул Безродных, внезапно перейдя на ты.
Испуганный его окриком, я присел и лишь краем глаза успел заметить мелькнувший в зеркале внедорожник. Автомобиль выскочил из-за поворота и тут же подмял под себя беззаботного пешехода. Протащил с десяток метров. Асфальт окрасился тёмно-бардовым. Картинка стала приближаться. Я зажмурился. Открыть глаза отважился не скоро.
Добрый «оператор» меня пощадил. Зеркальная поверхность являла сиротливо приникшую клеёнчатой обложкой к дороге тетрадь. Утренний ветер силился пролистать пропитанные кровью страницы. За кадром надрывно голосила бабулька. Заходилась в визгливом лае собачонка. Эту парочку я помнил – они показались в конце аллеи в тот самый момент, когда крылатая тень накрыла парк.
С минуту я стоял оглушённый. Точно собственную смерть увидел – хорошее выражение. Верное. Меня трясло. Наконец, дар речи начал возвращаться. Я ткнул указательным пальцем в расплывающееся изображение.
– Это… что? – Точнее сформулировать пока не мог.
Тем капитан Безродных и воспользовался. Не вдаваясь в подробности, коротко бросил:
– Пространственно-временной перископ.
Уточнять вопрос сил не нашлось. Улыбчивая стюардесса вывела меня из кабины и усадила в ближайшее кресло. Принесла какой-то напиток, села рядом, заговорила – негромко, размеренно. Точно заклятие читала.
– Судьба тоже совершает ошибки. Но она пытается их исправить. Порой бороться означает довериться, отпустить. Нам не дано знать, где откроется дверь, которой не было. Линии сойдутся в одной точке, пазл сложится сам собой – спасёт то, во что мы не верили…
Я не слушал. Пил принесённую мне бурду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. А может быть, никакого вкуса вовсе не было. Как был и не был этот авиалайнер с его подозрительным трапом. Был и не был тот внедорожник. Был ли я сам? Где я? Лежу перемолотый сотнями килограммов металла на холодном столе одного из городских моргов или лечу неведомо куда в самолёте, не подчиняющемся земным законам? Ответ напрашивался унылый…
Приземлились мы ночью. Тревожно, сладко пахло полевыми травами и горячим углём. Вдали виднелись редкие огни. Поблёскивали лунным светом убегающие в темноту рельсы. Я спустился по ночной черноте на землю. Оглянулся. Экипаж стоял в дверях. Я махнул им рукой. Капитан дал ответную отмашку и сразу скрылся в салоне. Медленно закрылась дверь. Боинг тронулся с места, начал разгоняться. Ни единого звука, ни одной сломанной гигантскими крыльями ветки – два не пересекающихся друг с другом мира: мой и их.
На рассвете я добрался до станции. Выяснилось, что занесло меня на крошечный полустанок где-то на Сахалине. К моменту прибытия я уже не помнил ни названия городка, откуда явился, ни собственного имени. Не помнил я и своего путешествия. В голове только кое-что из лекций по внутренним болезням и фамилия – Артюхина. Да и то я почерпнул из тетради, которую мял в руках, сидя у начальника станции. С помощью этих отрывочных сведений меня вычислили местные сыскари. Вернули домой.
Свою подзатерявшуюся личность я обрёл не сразу. Доктор сказал, так бывает – ретроградная амнезия. В молодом возрасте встречается редко и, чаще всего, проходит бесследно. Винил стрессы, бессонные ночи и плохое питание. Единственно, чего всезнайка-доктор не умел объяснить, как в считанные часы можно очутиться за тысячи километров от исходной точки. Пришлось выяснять самому.
Увы, первопроходцем я не был. В мире оказалось немало «потеряшек», однажды обнаруживших себя совсем не там, где им надлежало быть. О своём перемещении они имели весьма смутное представление. Их рассказы вызывали у скептиков кривые усмешки. Нередко «потеряшек» находили у железнодорожных путей… Мистики твердили об ауре дороги, энергетике движения, полях перемен и открывающихся именно здесь порталах.
Память вернулась. И гораздо в большей степени, чем рассчитывал мой многомудрый эскулап. Я вспомнил боинг и капитана Безродных. Вспомнил ласковый голос улыбчивой стюардессы. Лился он мягко, вплетая в моё воспалённое сознание информацию… что-то очень важное… о прерванной миссии и эвакуации из судьбы в судьбу. О втором шансе. Жаль, что я тогда её не слушал. Был слишком увлечён умозрительным созерцанием собственных останков.
