Анатолий Бритиков - Охота на дракона (сборник)
Его Превосходительство все-таки был слишком самонадеян. И он забыл мои объяснения, что УВИ — это не усилитель воли того, кто им пользуется. УВИ не усиливает волю — он просто соединяет накоротко биополя, психики двух или более индивидов. С помощью УВИ ты можешь непосредственно влиять на чужую психику, но и твой мозг в такой же мере становится открытым для влияния другого человека. Естественно, чья воля сильней, тот и оказывает подавляющее влияние.
У Его Превосходительства была очень сильная воля. Но он не учел одного эффекта. Он мог подавить своей волей любого из своих подчиненных и, скажем, меня. Он мог подавить поодиночке любого из стоящих на площади. Он мог бы, наверно, подавить даже и всех их вместе, если бы они хотели разного и мыслили бы каждый о своем, несогласованно. Но дело в том, что все эти крестьяне и рабочие, учителя и врачи, торговцы и студенты, все, что кричали “виват” и, опасаясь агентов тайной полиции, громко желали Отцу Нации долгих лет жизни, все они думали совершенно одинаково и всех их обуревало одно и то же желание. Весь этот единый организм внешне разобщенной толпы желал диктатору только одного: “Чтоб ты сдох, зверюга!”…
Этого Его Превосходительство даже и представить себе не мог. Многие тираны, в глубине души почему-то убеждены, что народ их очень любит.
“Стоять, бараны!”
II. ВРЕМЕНА ПРОСВЕЩЕННОЙ МОНАРХИИ
Изобретателя взяли на границе. При поимке его изрядно помяли, ибо времена в стране были горячие и с такими не церемонились. Длившийся восемь лет период стабильности закончился со смертью господина президента — сильной личности, не сумевшей, однако, рассмотреть врага под личиной доброжелателя, прокравшегося к нему в доверие. Доброжелатель принес г-ну президенту в дар некий новый вид оружия и уверял, что с его помощью г-н президент сможет покорить весь мир. Вместо этого господину президенту пришлось до времени отправиться в мир иной.
Начался период смут и волнений, когда министерская чехарда, перевороты и падения кабинетов перестали считаться чем-то достойным внимания экстренных выпусков газет. Чуть ли не каждый день к власти приходила очередная сильная личность, И каждая из них едва-едва успев издать пару указов и произнести пару — другую исторических фраз, тут же исчезала с политического горизонта, уходя в небытие.
Единственным стабильным фактором в этом хаосе было отношение властей ко всяким там ученым, интеллектуалам, словом, яйцеголовым. Было приказано всех отлавливать и доставлять в столицу на предмет выявления и разбирательства. Меры были приняты крутые, но не вполне эффективные. Главный виновник заварушки исчез без следа. Зато других похватали вволю.
Изобретатель после смерти диктатора сразу понял, что в стране становится жарко и попытался сбежать за кордон, но, как уже было сказано, был задержан на границе.
После первичной обработки при поимке, когда, казалось, на нем живого места не осталось, за него взялись молодцы из полицейского управления главного города провинции. Тут же изобретателю пришлось туго. Он решил, что настал его последний час, но это были только цветочки.
Главное началось, когда, уже в столице, за него взялись тамошние профессионалы. Хуже всего, что инструкции, данные профессионалам, отличались крайней нечеткостью, и они сами не знали, что им следует выжимать из всех этих яйцеголовых. Поэтому они жали вовсю, надеясь выловить хоть что-то, и страшно обижались, когда ошалевший от боли и ужаса изобретатель кричал им, что он готов все рассказать, пусть только ему скажут, что надо говорить. Профессионалы в ответ на это усиливали степень допроса и, обзывая его хамом и грубияном, требовали во всем сознаваться…
Потом недели на две изобретателя забросили в самый темный и сырой подвал и оставили в покое.
На третью неделю его перевели в сухую, благоустроенную камеру, прислали врача, санитарку, массажиста и парикмахера. Все четверо стали превращать груду развалин снова в человека. Их дружные усилия привели к тому, что уже на четвертую неделю изобретатель мог ходить, а на пятую его доставили в президентский дворец.
Политическая ситуация к тому времени стабилизировалась. Всем уже осточертела зыбкая неопределенность, и вся страна облегченно вздохнула, когда наконец в президентском кресле утвердилась фигура, устраивавшая всех — и армию, и жандармерию, и промышленные круги, и латифундистов. Именно поэтому у нынешнего президента, происходившего, кстати, из старинного аристократического рода и окончившего Гарвард, были шансы править долго и счастливо. Что касается простого люда, то, раз наверху все сладилось полюбовно, ему не оставалось ничего другого, как ликовать.
Когда изобретателя ввели в его кабинет, г-н Президент встал из-за стола и, распахнув объятья, пошел навстречу бедолаге.
— Боже, — воскликнул г-н Президент, — какое варварство! Это ужасно!
Нетерпеливым жестом он отослал охрану и, обняв изобретателя за плечи, повел его к креслу.
— Садитесь, друг мой, садитесь.
— Я — г-господин президент… э-э…
— Ни слова, друг мой, ни слова! Я все понимаю!
Господин президент стоял подле изобретателя и разглядывал его, скорбно качая головой.
— Кошмар! Что они с вами сделали! Но, клянусь вам, друг мой, скоро с этим будет покончено навсегда. Мне всегда претили методы этих мясников, этих костоломов из тайной полиции.
— Г-господин п-президент, — сказал изобретатель, — я ни в чем не виноват.
— Знаю, знаю, друг мой, успокойтесь. Все это нелепое недоразумение. Конечно, вы должны понять, что после смерти бывшего президента по стране прокатилась волна подозрительности, направленная в первую очередь против интеллектуалов. Тайная полиция просто перестаралась. Это не значит, конечно, что я их оправдываю. Их методы совершенно неприемлемы. Этак скоро у нас в стране ни одного интеллигентного человека не останется. И поговорить не с кем… Тем более, что, между нами говоря, не любил я прежнего правителя. Был он, если честно, грубым солдафоном, жестокой скотиной и плебеем без капли фантазии. Так что конец его был закономерен. Но оставим это. Как говорится, de mortuis aut bene, aut nihil53.
— Р-римляне, господин президент, еще и так говорили: de mortuis — veritas54.
— Вы знакомы с латынью, друг мой? Тогда, применительно к вашему случаю, уместно будет сказать: perfer et obdura, Labor hie proderit olim55. Но сейчас все это позади. Божьим провидением я избран в президенты этой страны и приложу все усилия, чтобы направить ее на путь просвещения, прогресса и возврата к демократическим ценностям. Мы должны показать миру, что мы не варвары, не дикари, а цивилизованная нация! Все слои населения должны сотрудничать в деле достижения этой благородной цели и тогда мы воистину придем в эпоху расцвета и процветания… В том числе и вы, друг мой, должны будете помочь нам в этом.
— Г-господин президент, клянусь — я ни в чем не виноват! Поверьте, я хотел уехать из страны не потому, что я против, а просто здесь я не смог бы продолжать работу!
— Верю, верю, друг мой. Успокойтесь. Вас никто ни в чем не обвиняет. Я просто хотел познакомиться с вами, узнать подробнее о вашей работе. Наша обновленная страна нуждается в новых людях. Вы ведь что-то изобрели, но не успели закончить, не так ли?
— Господин президент! Мое изобретение — это не оружие. Его совершенно невозможно использовать в военных целях! Клянусь вам!
— Ну, какой же вы, право! Ведь никто и не требует от вас оружия! Мне просто интересно, чем вы занимаетесь. В чем суть вашей работы?
— Господин президент, это совершенно мирное изобретение. Просто я хотел создать новый, универсальный вид искусства.
— Новый вид искусства? Это интересно. Продолжайте.
— Речь идет о разновидности голографии. Только в отличие от обычной она будет цветная и изображение сможет двигаться. Это будет синтез кино, театра, литературы, скульптуры, живописи…
— Но я не вижу, в чем новизна вашего изобретения. Голография давно известна.
— Это будет не просто голография. Дело в том, что создаваемая моим аппаратом объемная картина будет управляться мысленным усилием. Вам известно, что мозг человека тоже работает по голографическому принципу? Вся наша психика — это, в сущности, записанная на наш мозг голограмма. Разработанный мной интерфейс позволяет считывать эту ментальную голограмму — всякие внутренние видения, представления, образы и переводить их во внешний мир в виде цветного, объемного, движущегося изображения. Представляете: скульптору не нужны ни глина, ни гипс — он создает свои творения и оттачивает их одним только мысленным усилием. Режиссеру не нужны ни актеры, ни декорации — любые сцены рождаются перед его глазами, как по мановению волшебной палочки. А писатели — как приятно будет им лепить своих героев, придавая им зримый облик — достаточно только надеть специальный шлем и сосредоточиться…
