Алексей Олейников - Левая рука Бога
– Я боюсь? Я ничего не боюсь! – разозлился Аслан. – Язык прикуси, да? Откуда я знаю, с кем ты гуляла после меня?
– Ни с кем я не гуляла, сам знаешь! – завелась Жанка. – Дома сидела, блевала. Понять ничего не могла, пока Катька тесты не принесла.
– Она что, знает? – Аслан замер. – Ты кому еще растрезвонила, дура?!
– Вот ты задергался. Боишься, папа твой узнает?
– Слушай, женщина, замолчи, – взвился Аслан. – Иначе плохо тебе будет, клянусь.
Жанна замолчала, но все смотрела на него своими оленьими глазами, лицо ее белым овалом таяло в сумерках – Аслан подошел, запрокинул голову и поцеловал ее.
– Не волнуйся, – шепнул он. – Разберемся. Не бойся. Может быть…
– Что?
– Ну, ты знаешь… можно… говорят… можно убрать его. За деньги. Я узнаю…
Жанка прижалась к нему лицом, заплакала.
– Я не хочу. Не хочу.
Она подняла лицо, потянулась к нему.
– Он маленький, мне его жалко. Он же твой…
– О чем ты вообще? – Аслан оттолкнул ее. – Вас не разберешь. Чего тебе надо? Это все просто, говорят, зуб вырвать больнее. Главное, деньги достать.
– Он не зуб, он твой ребенок, – глухо сказала Жанка. – Не буду.
– Совсем дура, да?! – Мацуев чувствовал, как внутри разгорается злость – на эту бестолковую Жанку, на этого ребенка. Откуда он взялся, почему сейчас?
Отец… если отец узнает. Нет, не узнает.
Аслан шагнул к ней, крепко взял за руки.
– Не буду, не хочу, не буду, – повторяла она. – Не буду. Он мой, ясно? Мой!
– Тихо, тихо!
– Скажи это.
Аслан не понял.
– Скажи, – повторила она. – Ходишь кругами, а сказать боишься. Скажи, чего хочешь. Скажи!
Он отшатнулся, поглядел бешеными глазами на светлое небо, на чаек, кружащих над ними. Их дальние крики надорвали облака и оттуда начал сыпаться мелкий дождь.
– Вот дура!
– Это ведь не страшно, не тебе же делать, – она усмехнулась. – Просто скажи – аборт. Ведь просто, да?
Аслан отвернулся, сцепил руки за спиной, потянул – на разрыв, до боли в пальцах. Отвернулся, чтобы не смотреть на нее, на ее лицо, белой свечой плавящееся в сумерках. Чего ей надо?!
Он вздохнул. Успокоился немного. И начал говорить, как вколачивать гвозди – чтобы поняла, чтобы до ее кучерявой головы дошло.
– Жанн, ты подумай. Вот ты его оставишь. И что будет? Ты же несовершеннолетняя. Это значит, тебе сразу красную метку в личное дело. Ребенка в приют, а тебя в работный дом – отрабатывать его содержание. А меня из гимнасия отчислят и тоже дело закраснят.
Аслан тут палку перегнул, отец его от красной метки отмазал бы. Но вот из гимнасия он бы точно вылетел. Но страшнее всякой кары ПОРБ то, что с ним сделает Хаджи Мацуев, десятник береговой дружины Особого приказа, если узнает о Жанке. Аслану уже три года как невесту сосватали, из хорошего тейпа, отец уже и выкуп почти выплатил, а тут такое…
– А мы с мамой будем его воспитывать, – вскинула глаза Жанна. – Она опеку выхлопочет.
Аслан усмехнулся.
– Не потянете вы. Семья неполная, дольники, на счету полторы копейки. Какая опека? Нет, ребенка в приют, тебя в работный дом.
Жанка не ответила, опустила голову. Она плакала.
Аслан вздохнул, присел рядом, прижался губами к макушке. Ее волосы пахли розовым маслом, как всегда, и у него перехватило дыхание.
– Ты не бойся, заяц, не бойся, – прошептал он. – Есть у меня заначка, и на Новый год отец подкинет еще. Надо только узнать, где плод правильно вытравляют, чтобы без вреда. Только ты глупостей не делай, как ты любишь. Хорошо?
Жанка слабо кивнула.
– Вот молодец, – обрадовался Аслан. – А теперь давай домой.
Глава одиннадцатая
– Все равно не понимаю. Вот почему мы не можем взять детей из ПОРБ? Зачем вот этот огород городить с общероссийской школьной сетью? Отбирать детей, учить их на тренажерах… Все это очень затратно.
– Вы имеете в виду детдомовцев? – блеснул очками Гелий Ервандович.
Сенокосов сморщился.
– Детских домов давно нет, дорогой профессор, есть учреждения ПОРБ по предупреждению сиротства, семейному устройству и общественному жизнеустроению. Прекрасные, хорошо оснащенные учреждения. Сотрудники, любящие свою работу и детей, там нет случайных людей…
– Детских домов нет, а детдомовцы остались, – перебил его профессор. – Вам не кажется это удивительным?
Полковник вздохнул.
– Чем вас эти дети не устраивают? С ними работают лучшие ученые, методики постоянно совершенствуются, у вас совершенно устарелое представление…
– Вы своего ребенка туда бы отдали? – хитро прищурился профессор и кивнул, не дождавшись ответа.
– Дорогой Олег Геннадьевич, если бы вы понимали, с чем мы имеем дело, то вам бы эта идея и в голову не пришла. Что такое «Невод», вы задумывались? С чем он работает?
– Это по вашей части, – повел пухлой рукой Сенокосов.
– «Невод» вторгается в материи гораздо более тонкие, чем кванты и бозоны, – сказал профессор Серебряков. – Когда мы запускаем установку, проникаем в лабораторию коллективного бессознательного, вламываемся в подсознание человечества и вытаскиваем самые устойчивые психоформы, которые создавались там столетиями. Вы помните того феникса? Вижу, помните. Термоядерный реактор под нашими ногами в сравнении с этой установкой – гребная галера. И без оператора ничего не выйдет, без оператора «Невод» – просто километры проводов и тонны кристаллов. Оператор – наживка и рыбак одновременно…
– И как из этого следует, что вам нужны дети из полных семей?
– Прямым образом! Все силы ребенка в сиротском учреждении уходят на то, чтобы сохранить психическое здоровье. Чтобы сохраниться. Сиротство – предельно травматическое состояние, в нем невозможно комфортно существовать. Можно только выживать, и поверьте, никакие воспитатели, одежда и игрушки этого не изменят. Исключения только подтверждают правило. Только домашние дети способны развить «зону свободного мечтания». Это условное название, как вы понимаете. Активную область психики, которая позволяет им входить в контакт с н-полем. Проще говоря, они способны мечтать в полную силу, способны поверить в свой собственный вымысел.
– А гимнасии вам зачем?! – воскликнул Сенокосов. – Тестируйте детей из обычных школ, из них и будем рыбаков делать. Так нет же, вы продавили многотысячный проект вашей «Новой зари», со всеми этими виртуальными театрами и уроками свободных искусств. Вы вообще понимаете, что эти гимнасии – красная тряпка для любого порбовца? Они же в каждом нашем слове крамолу чуют! Представляете, под каким мы давлением работаем? Только по суджукскому гимнасию ПОРБ запустил с начала учебного года три открытые проверки и два закрытых расследования.
Олег Геннадьевич откинулся в кресле. Приказ общественного развития и благоустроения был для него давней занозой.
С тех пор как образование и культуру свели под одной крышей, объединили с управлением общественной безопасности ФСБ и создали ПОРБ, и запустилась в стране махина Великого просветления. Много силы порбовцы забрали, год от года все крепче стоят. Скоро вровень с Особым приказом встанут. Да и сейчас, говорят, их слово «волчье» на Сходе нет-нет, да и перевешивает. Еще бы – под ПОРБ нынче управления по делам церковным, и дальновидение с печатью, и сети умные, и голосовые. А кое-кто говорит, у ПОРБ теперь даже спецназ есть.
Научный двор пока под крылом у воевод живет, потому вольно и дышит. Но все меняется. Скоро выборы главы Схода, порбовцы своего голову, дьяка Милованного, рожу рыжую, пропихнуть постараются. Если чины узкоглазые его поддержат, быть Милованному выборным главой Схода Нового Российского Союза. Вот тогда порбовцы так развернутся, что чертям жарко станет.
– Великое просветление закончилось ничем, – сказал Гелий Ервандович. – И ничем иным закончиться не могло. Кроме изобретения нелепого, выморочного языка, у ПОРБ нет никаких реальных достижений. Да и это завоевание им приходится каждый день отстаивать. Знаете, сколько в прошлом году писателей, журналистов, учителей, блогеров получили тюремные сроки или исправительные работы по приговору Словесного надзора?
Сенокосов не знал.
– Почти десять тысяч! А оштрафовано больше миллиона человек, в среднем Словнадзор выдает две с четвертью квитанции каждую минуту. А знаете почему?
На риторические вопросы Сенокосов не отвечал.
– Потому что сама психическая реальность сопротивляется языку, которым ее пытаются описывать, – торжествующе сказал профессор. – Мы можем сколько угодно называть троллейбус возком, ноутбук – умником, а порт – приставом, язык помнит свои прежние формы. И стремится вернуться в них. Сумасшедшие, колоссальные ресурсы уходят в пустоту, в борьбу даже не с мельницами, а с ветром, который вращает их крылья. Ветер веет, где хочет, и борьба эта бессмысленна. ПОРБ надорвется и исчерпает силы народа в этой бесплодной борьбе. Потому что нельзя изменить реальность, изменяя слова, которые ее описывают. Такого рода магические акты перестали работать еще на заре человечества.
