Геннадий Гор - Глиняный папуас

Я долго ждал Витьку, наконец мне надоело, и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Только я спустился и вышел за ворота, как увидел его. Витька был не один, а с каким-то незнакомым мальчиком.

Увидев меня, Коровин растерялся и прошел мимо своего дома, делая вид, что меня не замечает. Потом он что-то сказал незнакомому мальчику, и тот сразу же скрылся за углом. Витька долго стоял в задумчивости, потом оглянулся.

— А, это ты? — заметил наконец-то он меня.

— Нет, это не я, — ответил я сердито. — А мой однофамилец.

— У тебя нет и не может быть однофамильца.

— Почему?

— Фамилия редкая.

— Не такая уж редкая. А кто был с тобой?

— Где? Когда? Со мной никого не было. Тебе показалось.

— Ну, знаешь, — сказал я. — Показалось… Я ведь отлично его видел. Ты что-то ему сказал, а он сразу за угол. Не понимаю. Разве я сделал ему что-нибудь плохое? Зачем ему от меня прятаться?

Витька замолчал. Он нередко прибегал к этому недозволенному приему. Замолчит, и все, как в пантомиме.

— Хочешь, чтобы я переменил тему?

— Угу, — кивнул Витька.

— Я этого не сделаю.

— Сделаешь.

— Хочу знать, кто это был?

— Слишком много хочешь знать.

— А кто же он?

— Невидимка.

— Глупости.

— Невидимка, — упрямился Витька. — Я же его не видел.

— Ладно, — сказал я. — Черт с тобой… Сейчас такие события. У вас Агафонычев сидит. Принес газеты с известием о сигналах из другой галактики.

— А какое дело Агафонычеву до этих сигналов?

Меня удивил этот вопрос.

— Сигналы же посланы человечеству, — сказал я, — а Агафонычев один из его представителей.

— А откуда вы с Агафонычевым знаете, что эти сигналы адресованы человечеству? Ведь когда оттуда стали сигналить, на Земле, возможно, не было еще никакого человечества.

— Но они могли предполагать, что человечество появится!

— Ерунда! Эти сигналы адресованы не вам с Агафонычевым и не человечеству.

— А кому?

Витька смерил меня насмешливым взглядом.

— Кому? Конечно, не тебе или мне и даже не тем ученым, которые сейчас спорят.

— А кому же?

— А может, тому, кого ты сейчас видел и кто скрылся за углом.

— Какая чепуха! Чем же он лучше тебя, меня и этих крупных ученых?

— Лучше, хуже… Не в этом дело.

— А в чем?

— В том, что это был необыкновенный парнишка. Таких парнишек никогда не было и не будет.

Витька сказал это, и больше мне не удалось вырвать у него ни одного слова.

7

На другой день, встретившись со мной в классе, Коровин спросил:

— Ну, как вы там с Агафоиычевым, все еще думаете, что сигналы посланы человечеству?

И спросил он это таким тоном, словно хуже нас с Агафонычевым не было никого во всей солнечной системе.

Теперь несколько слов не об Агафонычеве и но обо мне, а о самой солнечной системе. Насчет солнечной системы вскоре произошел спор между Витькой и преподавателем физики Осипом Соломоновичем. И как выяснилось из спора, Витька оказался большим знатоком Солнца и солнечной системы.

Вовсе не желая подлизаться к Витьке, а от всего сердца я сказал:

— Здорово ты знаешь солнечную систему.

А Витька хмыкнул носом:

— Да, знаю. Наверно, не хуже вас с Агафонычовым.

Мне стало очень обидно не за солнечную систему и не за себя, а за Агафонычева. Слушая Коровина, можно было подумать, что я, солнечная система и Агафонычев составляли одно целое. И поэтому я очень обрадовался, когда румяный пенсионер не стал больше появляться в Витькиной квартире. Правда, он исчез не совсем, а только переехал куда-то к Средней рогатке, в новый пригород, получив там отдельную квартиру с мусоропроводом и ванной. Появился он лишь через месяц.

— Воздух, — сообщил он Витькиной матери. — Два дерева под окном. Ванна. Лифт. И другие удобства.

На Витьку, видно, его слова произвели не очень благоприятное впечатление. Когда Агафонычев ушел, Витька сказал мне;

— У вас с Агафонычевым большое сходство.

— Какое? — спросил я с испугом.

— Оба вы очень удобства любите.

Это было зря сказано. Удобства я вовсе не люблю. И обычно сплю на раскладушке, хотя у нас свободная кровать и диван. Просто Коровин но хотел отделять меня от Агафонычева и воспользовался случаем.

Я стерпел и ничего не ответил. Стерпел я ради того, чтобы узнать о сигналах. Короче говоря, принес в жертву самолюбие ради истины.

И вот когда наступил подходящий момент, я спросил Коровина:

— Так что же предполагают ученые?

— Одни ученые предполагают, — ответил Витька, — что это естественная радиация, а другие, что это сигналы далекой цивилизации.

— А ты сам что думаешь?

— Я не думаю, я точно знаю.

— Откуда ты можешь точно знать?

Я весь дрожал от нетерпения и тревоги, ожидая ответа.

— От одного знакомого, — спокойно ответил Витька.

— А кто этот знакомый?

— Один мальчик.

— Из нашей школы?

— Нет, из 207-й.

— А где эта 207-я?

— Ну, скажем, на Васильевском острове.

— А как его фамилия?

— А тебе зачем?

— Зачем? Ни зачем. А просто для достоверности.

— Ну, хотя бы Громов. Тебе не все равно?

Я сделал вид, что мне все равно, и больше не стал спрашивать, отложил до следующего раза. И зря. Всегда надо ковать железо, пока оно горячо.

8

В газетах вдруг перестали писать о сигналах из другой галактики. Это иногда бывает. Ведь о плезиозавре, которого будто бы нашли в каком-то озере, тоже писали-писали, а потом вдруг замолчали, словно вовсе не было этого плезиозавра или он исчез вместе с озером.

Об Агафонычеве и о солнечной системе мне Витька больше не напоминал, но и о сигналах тоже говорил редко. И все же о Громове, об этом «невидимке», мне кое-что удалось узнать. Оказывается, Громов тоже интересовался теорией вероятности ц даже ходил знакомиться с Витькой в Куйбышевскую больницу.

Жил Громов на Васильевском острове, кажется, в очень обыкновенном доме, рядом с парикмахерской, но дальше все было необыкновенное. Отец Громова был археолог и сделал какое-то крупное научное открытие, но с опубликованием не спешил, чтобы не рассердить других специалистов, которые могли потребовать неоспоримых доказательств. Может быть, доказательств у него было маловато, не знаю. Когда я стал слишком подробно расспрашивать об этом Витьку, он хмыкнул носом:

— У вас с Агафонычевым есть эта привычка: хвататься немытыми руками за чужую тайну.

Я сразу замолчал, огорчившись, что для Витьки я опять перестал быть самим собой, а превратился в придаток Агафонычева.

— Ты хотел рассказать об отце Громова и об его открытии, напомнил я немного спустя.

— Отец Громова, — сказал Витька, — действительно совершил открытие. Его находки говорят, что на Земле задолго до человека и всех млекопитающих жило высокоразумное существо.

— Ясно, — догадался я, — значит, этому существу и сигналят сейчас из другой галактики?

— Точно, — сказал Витька.

Тут мне пришла в голову мысль, от которой у меня закружилась голова и стало не по себе.

— Значит, это разумное существо находится в квартире Громова?

— Скорей всего так, — оказал Витька тихо и побледнел.

Такой бледности на его лице я не видел, кажется, никогда, даже когда в него попала стрела. Мне даже показалось, что Витьку зазнобило.

— А ты бывал в этой квартире?

— Нет, не бывал. Но скоро попаду. Дело в том, что к ним дальняя родственница приехала. И заболела. И посторонних пока не приглашают.

Слово «посторонний» меня страшно огорчило. Если уж Витька Коровин там посторонний, то я буду совсем чужим и лишним.

— А пригласят, как ты думаешь, скоро?

— Если не скоро, я и без приглашения пойду. Мне хочется выяснить истину.

— А адрес помнишь?

— Еще чего не хватало! Я Громова много раз до дома провожал и, хотя далековато, езжу в их дом в парикмахерскую подстригаться.

— А он тебя ни разу не пригласил?

— Родственница приехала. Как ты не понимаешь?

— Понимаю. Все понимаю, отлично, но ведь не навсегда же она приехала! Уедет. Дело, наверное, не в ней.

Витька посмотрел на меня и усмехнулся.

— А ты думаешь, это существо живое?

— Не знаю. Предполагать все можно. Мертвому не станут сигналить.

— А ты слыхал когда-нибудь, — спросил меня Витька, — чтобы археологи нашли что-нибудь живое? Они всегда находят мертвые предметы, которые пролежали в земле много столетий и лет.

— А что Громов говорит?

— Громов хороший математик. Он занят тем, что вычисляет. А знает много. Мне ребята из его школы рассказывали, что педагоги не решаются его спрашивать.