Робер Мерль - Мадрапур
– Какая дура!
Я с удивлением отмечаю, что с Робби она уже успела помириться и они напропалую кокетничают друг с другом, будто ведут какую-то сомнительную игру. Я думаю, для обоих есть нечто успокаивающее в мысли, что они никогда не переспят друг с другом.
– Во всяком случае,– огрызается Пако,– это вас не касается. Речь идёт о моей частной жизни.
– Ваша частная жизнь, мсье,– заявляет Мюрзек напыщенным тоном,– ныне предана гласности, и вы сами должны сделать из этого необходимые выводы.
– Какие выводы? – говорит остолбеневший Пако.
– Как это «какие»? – с грозной настойчивостью продолжает гнуть своё Мюрзек, останавливая на Пако неумолимый синий взор.– Но это же очевидно! Если у вас ещё осталась хоть капля нравственного чувства, вы должны понять, что вам среди нас не место.
По салону пробегает вздох изумления, и все глаза устремляются на Мюрзек.
– Что? Что? – взрывается Пако.– Вы, наверное, спятили? Где же прикажете мне сидеть?
– В туристическом классе,– отвечает она.
– Отправляйтесь туда сами,– в ярости говорит Пако,– если моё присутствие вас стесняет!
– Конечно, стесняет,– говорит мадам Мюрзек, и её глаза сверкают синим огнём на жёлтом фоне зубов и кожи.– Я спрашиваю, кого оно не стесняет после того, что мы узнали?
– Меня, например,– на удивление небрежно цедит миссис Банистер (урождённая де Буатель), лениво глядя на мадам Мюрзек.
– My dear! – восклицает миссис Бойд, вздымая вверх руки.– You don't want to argue with that woman! She is the limit! [10]
– Вас, мадам? – говорит Мюрзек с видом королевы из классической трагедии (в довершение всего играет она фальшиво, как это часто бывает с актёрами на ролях «злодеев»: не имея перед собой подходящей «натуры», на которую можно было бы опереться, они прибегают к ложному пафосу).
Миссис Банистер довольствуется утвердительным кивком, сохраняя при этом, наподобие гимнаста во время передышки, позу полного расслабления. Мюрзек ощущает или, вернее, чует носом, какая хорошо рассчитанная сила таится за этой небрежностью, и она, несмотря на всё своё безрассудство, колеблется. Что и говорить, теперь перед нею противник неизмеримо более опасный, чем бедняга Пако.
В наступившем молчании миссис Банистер поднимает кверху свои прекрасные раскосые глаза и словно по чистой случайности опускает их на Мюрзек. Удивившись, как если бы она вдруг обнаружила на ухоженных аллеях парка в замке своего отца кучку нечистот, она улыбается. Понадобились долгие века полного социального господства, чтобы выработать улыбку де Буателей. Но результат того стоит.
Нужно сказать, что у миссис Банистер вдобавок ко всему тот тип лица, которому, кажется, самой судьбой предназначено излучать внутреннюю гордость,– глаза, как и брови, поднимаются к вискам, очень чёрные зрачки и почти монголоидного рисунка веки, унаследованные, возможно, от далёкого предка, который в поисках приключений отправился некогда на Дальний Восток. Все вместе напоминает маску японского воина и придаёт миссис Банистер ту природную надменность, которой она, опытная актриса, очень умело пользуется. Ничего общего с несколько механической гримасой Карамана, здесь всё гораздо тоньше. Улыбка презрительная, но не сама по себе, а вследствие того, что она вобрала в себя презрительность других черт лица, особенно глаз.
Под воздействием этой мимики – на что миссис Банистер, разумеется, и рассчитывала – лицо у Мюрзек резко меняется; колер его из светло-жёлтого становится темно-жёлтым. И, забыв всякую осторожность, Мюрзек пригибает голову, бьёт копытом о землю и кидается в бой.
– Вероятно, у вас имеются особые причины,– свистящим голосом начинает она,– заставляющие вас быть снисходительной к этому господину!
– Ну, конечно, имеются,– говорит миссис Банистер, поочерёдно одаривая всех очаровательной в своём простодушии улыбкой.– И вот вам главная из них: я не очень поняла, в чём же его упрекают. Я, например, не знаю, что такое «малолетки». Но вы, мадам, в этой области, несомненно, опытнее меня и, вероятно, могли бы меня просветить?
Мюрзек молчит. Как она может признать себя «в этой области» более опытной, чем её противница? Что касается мужчин правой половины круга, они тоже молчат, считая неловким в присутствии Пако (по голому черепу которого снова обильно струился пот) объяснять значение этого термина. Тем не менее миссис Банистер переводит с одного на другого свой вопрошающий капризный взгляд, заставляя при этом всех нас ощутить, с какой снисходительной благосклонностью она осыпает нас своими милостями.
Но всё напрасно. Мы по-прежнему упорно молчим, не желая подливать масла в огонь, на котором уже и так поджаривается Пако. И тогда Мандзони, приблизив губы к ушной раковине миссис Банистер (и даже, я полагаю, к ней прикоснувшись, потому что я вижу, как она, не раковина, конечно, а сама дама, вздрагивает), шепчет ей несколько слов.
– О! – говорит миссис Банистер.– Это верно?
Она настолько возбуждена, что словно бы невзначай хватает Мандзони за руку и с силой сжимает его запястье и одновременно, изображая смущение, великолепно отработанным жестом юной воспитанницы монастырской школы подносит другую свою руку к губам.
– What did he say? What he did he say? [11] – с почти комической алчностью спрашивает миссис Бойд, наклоняясь к миссис Банистер.
И тотчас, с самоуверенной невоспитанностью людей, принадлежащих к избранному обществу, наши две viudas начинают упоённо шушукаться, с интересом поглядывая на Пако, словно на редкий музейный экспонат.
Тут Мандзони, вместо того чтобы постараться закрепить очевидный успех, которого он только что добился у своей соседки справа – ибо, в конце концов, не каждый же день миссис Банистер снисходит до нас, сжимая наше запястье своей герцогской ручкой,– Мандзони в угаре самовлюблённости совершает грубейшую ошибку, которая, на мой взгляд, ему дорого потом обойдётся. Он предпринимает свою вторую атаку на Мишу.
– Ах, вы читаете Шеви?? – говорит он, наклоняясь к ней и пуская в ход свои бархатные глаза, голос и очаровательное пришепётывание.
– Да,– отвечает она и с обычной своей бесхитростностью приподнимает книгу на уровень его глаз, показывая ему обложку.
– «Тринадцать пуль в башку»,– читает Мандзони и издаёт короткий смешок. И добавляет: – Тут и одной бы хватило.
Но Мишу даже не улыбнулась. Наша трогательная красотка, наверно, одна из тех девиц, которые так поглощены собственными чувствами, что юмор в любой форме остаётся им чужд. Мандзони, должно быть, тоже понимает, что рассмешить её не удастся, ибо продолжает уже серьёзно:
– Вам не кажется, что у Шеви есть некоторая склонность к садизму?
– Нет,– говорит Мишу и замолкает, поскольку ей нечего больше сказать.
– И, однако,– говорит Мандзони,– все эти трупы…
– Ну и что,– говорит Мишу.
Видимо, это должно означать, что от полицейского романа ничего другого ждать не приходится. В это мгновенье миссис Банистер, повернув элегантную шею, обращает в сторону Мандзони своё удивительное лицо, которое сейчас ещё больше напоминает маску японского воина, и бросает на него короткий испепеляющий взгляд. Счастье Мандзони, что он живёт в XX веке, а не четырьмя веками раньше: кинжал незамедлительно положил бы конец его вероломству.
– Но, в общем, это достаточно страшно – вся эта кровь,– говорит Мандзони.
– Достаточно,– говорит Мишу.
Из её книги выскальзывает фотография, Мандзони проворно подбирает её, бросает на неё быстрый взгляд и, возвращая её Мишу, вполголоса говорит с наигранным великодушием:
– Какой красивый парень.
– Это Майк,– с признательностью говорит Мишу.
– Майк? – лицемерно переспрашивает Мандзони, словно Мишу произносит это имя впервые.
– Да вы знаете,– говорит Мишу. И добавляет с лёгким движением в сторону viudas: – Тот, кого эти дамы называли моим «женихом».
Чёрный глаз миссис Банистер вспыхивает и тотчас же исчезает в щёлках раскосых век. Хотя Мишу наверняка не имела никакой задней мысли, она, по существу, присоединила её к старухам, и перед кем!
Однако, когда миссис Банистер отвечает Мишу, все черты её лица уже обрели прежнее выражение и в голосе звучат ласковые нотки. Нет, она не совершит ошибки, не станет нападать на Мишу, тем более в разгар недвусмысленных заигрываний Мандзони.
– Да что вы, Мишу,– говорит она гоном любящей старшей сестры.– Я вовсе не так старомодна, как вы думаете! Когда я была в вашем возрасте, у меня был не один жених – у меня их было несколько.
После чего она делает паузу, склоняет голову к плечу и, глядя на нас сверкающими глазами, небрежно бросает:
– В том смысле, в каком вы сейчас это понимаете.
– My dear! – говорит, вздымая вверх руки, миссис Бойд.
Свои японские глаза миссис Банистер устремляет на нас – на правую половину круга, но мы только стенка, которая должна отослать мяч тому, кому он в действительности предназначен. И траектория его рассчитана точно, хитроумно и дерзко. Миссис Банистер хорошо знает: ничто не делает женщину такой привлекательной в глазах мужчин, как её признание в том, что она их любит.
