Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия
Из мира ко мне шагнул шкаф. А при нем пять тумб. Голова – тумба, руки – две тумбы, ноги – две. Был такой хоккеист – Свен, кажется, Тумба. Вот пять таких хоккеистов торчали в разные стороны из шкафа. Я невольно встал со стула. Вот оно, истинное почитание природного явления. Не раздумывая, взял и встал, только что не поклонился. Да, это не Горенштейн, с этим медведем не потягаешься. И пиджачишко железный не поможет. Явление подошло ко мне и, расставив нижние тумбы, а верхними подперев бока, уставилось на меня своими драконьими глазами. Трудно в них было смотреть и выдержать взгляд. Но я и не смотрел ему в глаза. Я, не моргая, смотрел ему чуть выше переносицы, между бровей, туда, где у его далекого предка Полифема был третий глаз, а Стратон утверждал, что там находится душа, и спокойно и доброжелательно желал ему всего самого доброго, что только было в моем арсенале доброты. И шкаф смутился, кашлянул, буркнул: «Привет, что ли…» – и похлопал меня по плечу. Взял постановление суда, ознакомился с ним, удовлетворенно кивнул головой и махнул рукой, мол, пошли со мной.
Он занимал практически весь проход. Вылинявшая под мышками гимнастерка в нескольких местах разошлась по швам, а сапоги были сзади разрезаны, так как не налезали на икры. В длинном коридоре никого не было. Видимо, все сидели по классам или были на практических занятиях. В конце коридора на подоконнике сидели двое учащихся. Они привалились к оконным проемам и спали. Похоже, они были под кайфом. Шкаф подошел к ним, сгреб обоих за шиворот, приподнял в воздух, стукнул лбами и, разведя руки в стороны, разжал пальцы. Учащиеся со стонами и проклятиями расползлись по коридору.
– Твоя койка. Заправлять так. Тумбочка. Кружка. Туалетные принадлежности. Электрическая бритва. Полка для книг. Книги возьмешь в библиотеке. У нас ничего не пропадает. Так что не прячь. При проверках все равно, что спрятано – изымается.
Я чуть не произнес: «И составляется протокол изъятия?» – но вовремя удержался, вспомнив о данном обете. Это не так уж и плохо – лишний раз промолчать. Все равно слова ничего не решают. От них только возрастает энтропия и ближе конец света. Шкаф, не замечая моих колебаний, продолжил:
– Слева от тебя тоже новенький. И тоже на «Бисмарк» в нижний ряд. Так что с ним подружись. Дежурства по графику. График на стене. «Губы» нет. Поэтому нет и самоволок. Если что, я разбираюсь сам. Вполне квалифицированно. Не жалуются. Свидания раз в месяц. По предварительной записи. Завтра дашь мне список на шесть свиданий. Женщина должна быть первой и последней в списке. Женщиной начинается, женщиной заканчивается. Если женщины нет или ты не хочешь ее видеть, напротив единицы и шестерки поставишь ноль. Все. Ты форму не снимаешь?
Я покачал головой. Шкаф скептически оглядел мое помятое при изъятии обмундирование, в пятнах старой грязи и свежего пепла.
– Форма к понедельнику должна быть приведена в порядок. А сейчас можешь до утра спать. Тебя не тронут. Я позабочусь. Звать меня будешь: Чиф. Три буквы. Не Чифирь, а Чиф. А то был один шутник… Пока.
Он ушел, а я растянулся на койке и тут же уснул, и уже в последний миг, перед тем как окончательно забыться во сне, у меня мелькнула мысль, что я уже несколько дней ничего не ел и есть не хочу… И еще что-то укололо, как иглой, но что – не осознал.
Разбудил меня звонок. В казарме началась обычная утренняя суета. Но что бросилось сразу в глаза – здесь не было дембелей, здесь все были равны, как равны нули. Достаточно на всю эту ораву нулей иметь одну единицу – шкаф. Экономно и разумно. И проще – не надо будет решать проблему выживания. Я вспомнил, что должен составить список. На тумбочке лежал листок бумаги и карандаш.
– На нем напиши, – сказал тот, что был слева. – Однако, спать ты мастак.
Справа койка была не занята. Но свято место пусто не бывает. Я написал: «1 – Гера, 2 – Рассказчик, 3 – Гера, 4 – Боб, 5 – Борода, 6 – Гера». Листок оставил на тумбочке и придавил его на всякий случай карандашом. После утреннего туалета и обычного, даже приятного для подобного места, завтрака мы все отправились на расчистку города от пепла.
Пока собирались, я бродил под аркой, где пепла было заметно меньше, чем на открытых площадках, и рассеянно глядел под ноги, как всегда делал осенью, в задумчивости прогуливаясь по шуршащим осенним листьям. Нога подцепила какую-то книгу, я подобрал истрепанный, весь в пепле, учебник истории Галер.
«Все жители нашего славного полиса, – с трудом прочитал я на перепачканной пеплом странице, – во все времена были статны и высоки, наделены приятнейшей внешностью, и в их обращении друг с другом было всегда столько благородства и непринужденности, что присуще только лицам высокого происхождения, постоянно вращающимся в не менее высоком свете. Великолепная осанка и упругость, легкая походка и подвижность стана, прекрасные черты лица, соединенные с натуральной веселостью, создают пленительный образ гражданина Галер, который не спутаешь ни с кем в мире…»
К сожалению, меня отвлекли от первоисточника и повели на дело. Но долго еще вертелись в голове две фразы, которые я запомнил: «Геродот, а позднее Диодор, Страбон и Плутарх считали Галеры прародиной всех племен и народов, населяющих сегодня Землю. Это был город самой чистоты, добрых нравов и самых красивых людей на свете». А вокруг этих двух благоуханных фраз, как пчела, кружила моя мысль: кто же тогда совершал все злодеяния в этом городе чистоты?
Город являл собой весьма печальное зрелище. Черный пепел завалил все. Люди, как черви, копошились в нем, разгребали, развозили, разносили по разным местам. Брали в одном месте и несли или везли в другое. Как всякий египетский труд, он казался сначала бессмысленным, но когда трудящиеся истлеют, он начнет наполняться смыслом. Были задействованы все машины и механизмы, как общественные, так и личные, все граждане – свободные и каторжане, труженики и трутни-учетчики, мужчины и женщины, старики и дети. Работала армия, работали полиция и охрана. Работали некоторые депутаты и члены правительства. И все были помазаны одним цветом – черным. И все были на какой-то миг равны. Спрашивается, почему в минуты всеобщей опасности и всеобщего страха все равны? Неужели для того, чтобы людям жить в золотом веке всеобщей справедливости, надо постоянно пребывать в состоянии перманентной опасности и непрекращающегося страха? Опасности, исходящей не от человека, а от природы? Страха, рождаемого в человеке, но существующего вне его? Видимо, поле опасности пронизывает своими невидимыми линиями страха Вселенную, и там, где эти линии по какой-то причине ослабевают, там для поддержания равновесия опасность начинает исходить от тех, кто пребывает в этих линиях постоянно, от самих людей.
Подъехала бортовая машина. Мы стали набрасывать в нее пепел, подняв тучу пыли. Нагруженную машину прикрыли брезентом, перевязали, и она укатила. Я в первый раз огляделся по сторонам. Чумазые курсанты Мореходки никак не походили на тружеников моря, больше напоминали чертей, работников ада. Где-то тут наверняка работают и Гера, и Рассказчик, и Борода с Бобом.
Берега новоявленного острова стали ниже, остров на несколько метров погрузился в воду, остался виден кратер с едва возвышающейся над водой кромкой. Когда высокая волна переливалась за кромку, вверх поднимался пар. Лишь бы не было землетрясения…
Вечером Чиф популярно объяснил, что общественно-полезные работы (ОПР) по расчистке города от пепла во время обучения не входят, так как курс обучения составляет 1500 часов теоретических занятий и 250 часов практики непосредственно на галере. Продолжительность занятий – 5 академических пар ежедневно; по воскресеньям, когда гребцы с галер отдыхают, мы меняем ручки на весла и лишний раз подтверждаем тезис, что лучший отдых это перемена вида деятельности. В общий срок отсидки ОПР, правда, засчитываются.
– Хоть какой-то прок из вас, помимо дерьма, выйдет. Хоть чему-то обучитесь. Сейчас вас брось в море без карт, без компаса – пойдете ко дну, как котята, а на берег попадете – и он не спасет. Ничего, грамотешки наберетесь в этих стенах, на галере попотеете, мозоли пару раз полопаются, завяжетесь раз десять в узел и научитесь разгонять галеру в три ряда до десяти узлов. Вас тогда ни египтяне, ни финикийцы, ни греки с римлянами, ни японцы не смогут догнать. Вас тут двести рыл необстрелянных. Через месяц отберу сто семьдесят в основную команду галеры. А кто отсеется, будут гальюны с сапогами чистить. Ну, а диплом им выдадим свободный, без распределения. Ха-ха-ха! Моим заместителем назначаю… – он прошелся вдоль шеренги, вглядываясь в лица курсантов своим драконьим взглядом.
Я опять пропустил его взгляд мимо, спокойно и доброжелательно смотрел в его третий глаз.
– Назначаю его. Шаг вперед! – приказал он мне. – Кругом! Обращаться к нему: «Ваше благородие». Ясно? Разговорчики! С идиотскими вопросами к нему не лезть: он молчальник. Ясно? Встать в строй! Музыканты есть? Композиторы? Ударники из похоронного оркестра? Флейтисты? Выйти из строя.
