Кир Булычев - Глубокоуважаемый микроб (сборник)
— Пленку отдашь? — спросил президент, когда они уже стояли вне толпы под августовским нежгучим солнцем.
— Сам просмотрю сначала, — сказал Минц.
— Только копий не снимать, — велел президент.
— Ты думаешь, что все забудут?
— Завтра забудут.
— А предметы?
Президент поднял бровь.
Минц смущенно улыбнулся.
— Извини, старческий маразм, — сказал он.
— Но проверить не мешает. Я сейчас пошлю людей по всем адресам. Всех, кто побывал в будущем, мы зафиксировали, ввели в компьютер, теперь они и шагу не сделают. Впрочем, я не сомневаюсь, что предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.
— И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа?.. — спросил Минц.
— Не нужны ваши души и головы, никому вы не нужны, паршивые гуслярцы! — закричал тут президент как человек, глубоко разочарованный в собеседнике, а может быть — в деле, которому посвятил слишком много сил.
Прокричав последнюю фразу, президент полез в джип «Чероки» и сел рядом с шофером.
— Погоди! — позвал его Минц. — Ты же собирался довезти нас до дома. А я тебя чаем напою.
Президент перегнулся назад и открыл дверцу.
— Чаи я с тобой распивать не намерен, — сказал он, — а до дома довезу.
Джип рванул с места.
— Толя, — сказал Минц, — когда тебя будут допрашивать на Совете безопасности, когда тебя возьмет за жабры военнопромышленный комплекс за то, что ты упустил такой рынок сбыта гранатометов, скажи им, что мы для них померли! Понимаешь, сто лет как померли вместе с нашими гранатометами!
— Что ты понимаешь! — в сердцах ответил президент.
И в это мгновение джип замер у дома № 16.
Минц отдал президенту камеру и кассету.
— Не буду я смотреть, — сказал он. — Потому что знаю, что это все пропаганда. Агитация и пропаганда!
Минц захохотал.
Джип уже помчался дальше, к столице, к большим делам. За ним, показавшись на мгновение из тучи пыли, вылетел танк сопровождения и скрылся из глаз.
— С наукой покончено, — сказал Минц. — Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой вернется мать Гаврилова.
— Какая ужасная смерть! — сказал Удалов.
Он последовал за Минцем к нему. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы Ксении. Все равно хорошим все это уже не кончится.
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.
— Нельзя быть таким жестоким, — упрекнул друга Удалов. — Дети погибли, молодые мужчины… на пороге семейного счастья.
— Да? — Минц поставил на плиту чайник. — Мне Толя чудесный жасминовый чай из Москвы привез. Наконец-то побалуемся.
— Я к тебе зашел не чай пить.
— А объяснение получить? Как доктор Ватсон от Шерлока Холмса?
— Толстоват ты для Шерлока Холмса, — упрекнул Минца Удалов.
— И лысоват, и староват. Но свое дело еще знаю. И отправлялся в будущее со своей теорией, которая там получила замечательное подтверждение. Конечно, печальное, конечно, пессимистическое — но разве история не пессимистична, разве она нас не учит тому, что люди ничему не учатся?
— С какой еще теорией?
— Что требуется путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее — достижения человеческого ума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся не радостями, а испытаниями, если залезут в жалкую цивилизацию, подобную нашей. А если он отправился из будущего в прошлое?
— Я знаю, — сказал Удалов, — я думал. Им нужны естественные предметы, шелк и хлопок, янтарь и огурцы, мед и кедровые орешки — они истратили всё, что есть на Земле, и теперь тоскуют.
— А тебе не кажется, что это наша вина? Что это мы истратили то, что есть на Земле, а внукам оставили только озоновые дыры и необходимость всюду ходить в широких шляпах и плащах, чтобы меньше подвергаться действию космических лучей?
Удалов отставил чашку с кофе.
— Ты хочешь сказать, — испугался он, — что они нам так мстили за погубленные леса и нивы, отравленные реки и испоганенный воздух?
— Корнелий, не говори красиво, — отмахнулся Минц. — Какого черта внуки будут мстить дедушкам? Истреблять их?
— Вот именно! Они нас начали истреблять.
— Не мели чепухи. Еще на кладбище я задумался, а как же наши мальчики женятся на ихних красотках? Ведь им суждено было жениться на наших современницах?
— А я не догадался!
— Потому что так и не ответил на вопрос: что нужно человеку будущего от своего дедушки? Чего он не имеет?
— Не знаю, не знаю, не знаю!
— Им нужны были молодые силы. Понимаешь, им нужны были здоровые отцы для своих детей.
— Какие еще отцы?
— Сегодня наш город недосчитался шестнадцати молодых людей. Как исчезли трое из них, ты видел. Но то же самое произошло и в других районах города.
— Убийцы!
— Не убийцы, нет! Наши с тобой земляки — и Стендаль, и Гаврилов, и неизвестные нам люди — все они живы и сегодня празднуют свои свадьбы с оригиналами тех кукол, которые исчезли из загса.
— Они улетели в будущее?
— Как же ты не понял! Они получили от нашего времени то, чего были лишены из-за экологической катастрофы — космические лучи убили в людях способность размножаться. Неужели ты не заметил, что в будущем нет детей?
— Ты говорил, но я думал, что дети в школе.
— Будущее — трагическое общество, и виноваты в этом мы с тобой, потому что губили Землю, а Земля отомстила человеку. И ничего нет удивительного в том, что мы должны платить по счетам. Подобно тому как самых прекрасных греческих девушек отправляли в лабиринт к Минотавру, так и мы отправили, сами того не подозревая, своих молодых людей в будущее, чтобы они стали отцами нового и, может быть, более славного поколения гуслярцев.
Со двора слышался отчаянный плач гражданки Гавриловой. Она оплакивала погибшего без следа сына.
— Ты ей объяснишь? — спросил Удалов.
— Есть основания полагать, что со временем для нее и других матерей будет организовано свидание с внуками. Но, сам понимаешь, не сейчас.
— Так что они, с куклами будут жить?
— Они подсылали к нам копии девочек — так, чтобы молодые люди могли выбрать себе спутницу по вкусу.
— Так кого мы женили?
— Мы женили копию на копии.
— А настоящие?
— А настоящие сейчас гуляют свадьбу в конце двадцать первого века.
Вроде бы не стоит расстраиваться, но Удалов ушел к себе удрученный. Ксения встретила его бранью — почему-то она решила, что Удалов замешан в похищении ее покупок из будущего. Пропеллер и кухонный комбайн испарились.
Удалов как смог объяснил Ксении, что виноваты в том правнуки.
Ксения поверила не до конца.
Дождавшись, пока останется один, Удалов выдвинул нижний ящик письменного стола. Понимал он, конечно, что ничего там нет и быть не может, но все же полез — обидно было, что остался без удава.
Ящик был пуст.
Удалов запустил руку вглубь. И вдруг нащупал мячик.
У него захолонуло сердце. Неужели забыли? Забыли отобрать?
Но что это?
А вдруг все же провокация?
Удалов вышел во двор, затем на улицу и прошел до сквера. Не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, какое у него обнаружилось сокровище.
Там, в интимном месте, где собирались курильщики, сбежавшие из стоявшего неподалеку туберкулезного диспансера, он положил мячик на горку окурков и щелкнул пальцами.
Вместо слона или особы женского пола на месте мячика появился конверт официального вида, толстый, тугой и гладкий.
Удалов отнес бумаги Минцу, а тот сдал их президенту Академии.
Обнаружилось, что в конверте находились документы на уплату пенсии в швейцарских франках родителям и близким всех молодых людей, которые остались в будущем, чтобы цепь поколений человечества, вернее, той части его, что обитает в Великом Гусляре, никогда не прерывалась.
Женской доле вопреки
В девятом классе Кристину Чистову оскорбил Трофим Денисов с задней парты. При всех на большой перемене он дернул Кристину за толстую тугую косу и спросил:
— Ну что, крысенок, пойдешь со мной на танцверанду?
Кристине было больно и стыдно. Она развернулась, попыталась вырвать косу из пальцев обидчика и ткнула его кулачком в нос. Денисов отклонился, а все стали смеяться.
Этот инцидент переполнил чашу терпения Кристины и ускорил рост ее самосознания.
Придя домой, она взяла тайком мамины портновские ножницы и одним движением отрезала свою косу — символ девичьей чистоты и скромности.
Мама увидела свою дочку в новом облике, когда вернулась со службы.
— Не волнуйся, мама, — сказала Кристина. — Я нашла свой путь в жизни. Отныне я стану мстительницей за все унижения и обиды, нанесенные женщинам этими… мужчинами.
— Как же ты будешь мстить? — испугалась мама.
