Стальной пляж - Джон Варли
Стреляли и обычными зарядами, дававшими звездообразные вспышки всех цветов радуги. Воздух не препятствовал их полёту, что позволяло запускать фейерверки с ювелирной точностью — в чём, в чём, а в баллистике жители Луны толк знают. По той же причине вспышки были идеально симметричны.
Вам хочется большего? В вакууме можно создавать эффекты, никогда не виданные на Земле. С помощью гигантских газовых баллонов можно временно создать над определённым местом разрежённую атмосферу, позволяющую вытворять фокусы с ионизацией. Нас порадовали завесами полярного сияния, прозрачными, будто акварельными, разноцветными мазками: всё небо то становилось синим, красным, жёлтым, то мерцало волшебными огоньками. Разрывы шрапнельных снарядов выбросили множество крутящихся дисков, размером не больше монетки — когда по ним скользили лучи прожекторов, они вспыхивали ярче, чем когда-либо сияли над Луной звёзды; затем их подорвали лазером.
Вам всё ещё мало? Тогда как насчёт парочки ядерных ракет? В программке у Бренды говорилось о более чем сотне особых плутониевых зарядов, в среднем по одному взрыву на каждые десять минут представления. Подрывали эти боеголовки на орбите и тем самым заставляли детонировать буквально тысячи обычных пиропатронов в радиусе более тысячи километров. Первая бомба взорвалась, когда закончился национальный гимн Вануату, и у нас даже зубы зазвенели, а потом взрывы загрохотали один за другим. Великолепно!
И не думайте, что я ничего не слышала! Вот вы жалуетесь, мол, звук не распространяется в безвоздушном пространстве. Он-то нет, конечно, но радиоволны ещё как распространяются, и вы, скорее всего, никогда не слушали Брендин первоклассный приёмник на максимальной громкости. Тем бедолагам, что смотрели на фейерверк в атмосфере, приходилось ждать, пока звук до них долетит, и они успевали подготовиться; мы же слышали грохот взрывов тут же, без предупреждения: вспышка болезненно яркого света — и ба-БАААААААХ!
Иногда единственный приемлемый вариант — это крайняя неумеренность.
* * *
— Говорят, здесь привидения водятся.
Нас только что попотчевали государственным гимном Палау, и с неба постепенно исчезал их флаг (большой жёлтый круг на голубом поле, если вы дома ведёте записи), а до нас внезапно дошли две вещи. Первая — от крайней неумеренности хотя бы время от времени нужно отдыхать, иначе это уже… ну да, крайность. На протяжении трёх последних ядерных взрывов мы не обменялись с Брендой ни одним "ух ты", и я подумывала, не предложить ли переключиться на "Горячий сороковник" примерно на часок. Думаю, я как-нибудь переживу, что пропущу исполнение гимнов Negara Ku ("Моя страна"; Малайзия) и Sanrasoen Phra Barami ("Славься, славься, наш король! Будь благословен, король! / Ныне сердцем и душой Мы склонимся пред тобой!", слова сочинил Его Королевское Высочество принц Нарисара Нувадтивонгс). А вторая — Лиз и Крикет опаздывают уже на три часа.
— И кто так говорит? — поинтересовалась я, грызя ножку Лучшего в Западном Техасе Жареного Цыплёнка от Хилди. Голод пересилил все правила приличия; Бренда тоже слямзила пару кусочков, и чтоб Лиз и Крикету пусто было! Я поглядывала и на пиво в охладителе, но никто из нас не хотел напиться слишком рано.
— Ты знаешь, кто, — ответила Бренда. — "Они". Твой первоисточник новостей.
— Ах, "они"…
— А хотя, если серьёзно, я слышала это от многих из тех, кто посещал старину "Хайнлайна". Они говорят, что видели привидения.
— Это Уолтер тебя надоумил, не так ли?
— Я говорила с ним об этом. Он считает, здесь есть о чём написать.
— Конечно, есть, но для этого вовсе не обязательно тащиться сюда и брать интервью у призрака. Подобные истории просто пишутся от себя. Уолтер наверняка так тебе и сказал.
— Да, сказал. Но эта история не из тех, что ты обычно пишешь, лишь бы страницу заполнить, Хилди. Я знаю, о чём говорю. Некоторые из тех, с кем я беседовала, были напуганы.
— Ой, да ладно!
— Я даже приходила сюда с хорошей камерой. Думала, вдруг удастся что-то заснять.
— Брось! Думаешь, фотоотдел в "Вымени" даром свой хлеб ест? Они там как раз для того, чтобы фабриковать такие снимки.
Бренда сразу не нашлась, что ответить, и какое-то время мы молча смотрели на очередные призрачные флаги в небе. Я поймала себя на том, что пялюсь на "Хайнлайн". Нет-нет, я не суеверна, просто до омерзения любопытна.
— Так ты поэтому часто ночуешь на поверхности? — спросила я. — Статья того не стоит.
— Я ночую… о, нет! — возразила Бренда и рассмеялась. — Я просто всю жизнь по поверхности брожу. Мне здесь так… спокойно.
И снова повисло долгое молчание, нарушали его лишь ядерные взрывы снаружи да бормотание приёмника на минимальной громкости. Наконец Бренда встала и подошла вплотную к невидимой стенке палатки. Прислонилась к ней лбом. И, озарённая красным отсветом ракет, она поведала мне нечто, чего я была бы счастлива никогда не слышать.
— С самого первого дня, как мы познакомились, — начала она, — я думала, что смогу рассказать тебе кое-что, о чём никому больше не говорила. Ни одной живой душе. — Она обернулась ко мне. — Если не хочешь выслушивать, пожалуйста, скажи об этом сейчас, ведь я как начну, когда начну, то уже не смогу остановиться.
Если вы способны приказать ей заткнуться, я знать вас не желаю. Мне не нужны были её откровения, я этого не хотела, но когда друг просит вас о чём-то подобном, вы должны согласиться слушать, и никак иначе.
— Давай, поехали! — откликнулась я и взглянула на часы. — Не хочу пропустить государственный гимн Лаоса.
Бренда улыбнулась и снова отвернулась к лунным просторам.
— Когда ты впервые меня встретила… нет, позже, когда я первый раз пришла за тобой в Техас, ты, наверное, заметила у меня кое-что необычное.
— Вероятно, ты имеешь в виду отсутствие гениталий. Да, в этом плане я наблюдательна.
— Так вот. Ты когда-нибудь задумывалась, почему?
Задумывалась ли я? На самом деле не особо.
— А… ну, я решила, что это могло быть по каким-то религиозным или культурным соображениям, как-то связано с убеждениями твоих родителей. Помню, как отметила, что не слишком хорошо так поступать с ребёнком, но решила, что это не моё дело.
— Да. Не слишком-то хорошо. И это вправду связано с моими родителями. С отцом.
— В отцах я не очень разбираюсь, — произнесла я, всё ещё надеясь, что Бренда передумает. — Я — как многие другие; мама никогда не говорила мне, кто мой отец.
— А я своего отца знала. Он жил и с мамой, и со мной. Начал насиловать меня, когда мне было лет шесть. У меня никогда не хватало духу спросить у матери, знает ли она
