Андрей Дмитрук - Дмитрук. СЛЕДЫ НА ТРАВЕ
Оборвалась последняя нить, связывавшая с Вольной Деревней, с блаженным миром землян. Перед Паулем светила окнами безобразная бетонная коробка — контрольный пост, и навстречу уже шли двое пестунов. Укутанные в тулупы, прихлопнутые сверху чугунными горшками касок, унтер-офицеры с их мятыми лицами и пропойной мутью в глазах казались злыми карикатурами на н а с т о я щ и х людей, окружавших Пауля в последние годы. Но держались они спесиво. Ибо стал отныне Пауль Ляхович одним из последних в иерархии клана, младшим сыном — рядовым солдатом трудармии. Если он обзаведется семьей, его дети тоже будут младшими сыновьями в составе колена, то есть полка с наследуемыми званиями. Многолетняя беспорочная служба и угождение начальству могут, если очень повезет, вознести рядового до ранга унтер-офицера, по-клановски — брата-наставника. Но уж старшим сыном — офицером военных или рабочих формирований — солдата сделает разве что прямое чудо с вмешательством небесных сил…
Выдержав унизительный обыск и получив вид на жительство, бывший трутень побрел снежным полем к мосту на правый берег. Слава Богу, что коллега-проповедник, старший сын трудармии, обеспечил Паулю место наладчика игорных автоматов в кафе…
Пообедать Ляховичу довелось в назначенной ему для жилья казарме рабочего братства. Не менее двухсот человек, в большинстве самого потрепанного вида, грелись тут кипятком, чуть закрашенным эрзац-кофе. Помимо кружки этого сомнительного пойла, Паулю выдали еще кусок несвежей колбасы и галеты — все в счет будущего жалованья… И вот теперь он спускался с горы, по щербатой, усыпанной окурками лестнице — к месту своей будущей службы, в Нижний город.
…Сия двусмысленная и порочная окраина столицы возникла всего пять лет назад, в прямой связи с уничтожением Улья.
Первые годы после визитов земных проникателей клан тщательно раздувал среди населения страх перед «коварной» Землей и ненависть к ее жителям, якобы желающим покорить Вальхаллу сначала духовно, а затем и присоединить ее к своей «империи». Боевой Вождь Вальхаллы Руф Вотан наделил особыми полномочиями спецслужбы, велев им выискивать и карать возможных агентов Земли. Под этим предлогом было истреблено немало людей свободомыслящих или просто неугодных Вождю, а еще большее количество отправлено в каторжные работы. Главная причина массовых арестов не представляла загадки: страну, обескровленную Ульем, можно было возродить, либо дав волю смелой мысли — научной и коммерческой, либо набрав несметную армию рабов. Первое решение являло опасность для "Стального ветра", его абсолютной власти и привилегий. Руф Вотан выбрал второе…
После его смерти железный режим пошатнулся. В шпионов и диверсантов с Земли не верили уже и малые дети, а рабский труд все-таки не мог заменить передовых технологий. Наступало всеобщее отрезвление. Заводы и фермы дряхлели, дороги приходили в негодность, распределители для низших степеней родства недополучали самое необходимое — продукты, одежду, лекарства… Выстраивались гигантские очереди, расцветала меновая спекуляция. Никакая пропаганда, никакие гипнотические церемонии в залах "единства духа", шабаши на стадионах и трескучие парады не могли более вдохновить народ. Отнюдь не будучи наивными людьми, отцы клана понимали, что со дня на день могут очутиться не у дел, а то и в тюремной камере.
Поэтому очередной Боевой Вождь, память которого теперь чтили не менее чем легендарную фигуру основателя "Стального ветра" — Безымянного, провел ряд крупнейших реформ. Прежде всего он договорился с землянами, приславшими очередную экспедицию на Вальхаллу, о совместном разрушении наркоцентра. Круги Обитания поставили условием строительство на планете суверенного земного города — Вольной Деревни, но Вождь не счел это слишком дорогой платой за излечение язвы, поглощавшей граждан.
После этого клан объявил, что слагает с себя власть и оставляет за собой лишь право пасти людские души. Править же страной, как в давно прошедшие времена, должны выборный консул и сенаторы. Вместо распределения продуктов и вещей согласно степеням родства вводилась денежная система. Частная инициатива, ранее беспощадно подавлявшаяся "Стальным ветром", была исподволь разрешена — правда, в узких пределах: мелкие магазинчики, мастерские ширпотреба, сервисные и посреднические фирмы…
Разумеется, любому трезвому и сознательному человеку было ясно, что клан продолжает диктовать свою волю; что именно он навязывает населению кандидатов в сенаторы, в ранге не менее начальника колена, и не случайно консулом избран член Семьи, отец-патриарх. Но не так уж много нашлось на Вальхалле сознательных и трезвых людей. А чтобы и в дальнейшем по возможности не пополнялись их ряды, "Стальной ветер" спешно выстроил под самой Запретной горой Нижний город, битком набитый ресторанчиками, игорными домами, борделями и «курильнями» для наркоманов. В техническом отношении это был шаг назад от Улья: зато в политическом…
О да, Великий Преобразователь, Боевой Вождь Алексис Казарофф (родом из русских американцев), знал человеческую натуру… вернее, ее худшие свойства! Нижний город буквально за год-другой стал самостоятельным и независимым организмом. Хозяева притонов богатели: привычка к легким деньгам и дух разврата породили мощную преступность: складывались бандитские шайки, жившие налетами, шантажом и подпольным бизнесом самого извращенного характера; торговцы опиумом или женским телом обзаводились телохранителями, собственной полицией; порою вспыхивали настоящие бои, трещали пулеметы, ухали взрывы, сшибая пеструю развлекательную архитектуру… Лакомые до наслаждений попадали в злачные места; чуявшие молодецкую удаль промышляли разбоем; в нужный момент на воющих транспортерах врывались пестуны, под общий гвалт волокли в тюрьму или попросту пристреливали кого надо, разных там болтунов и вольнодумцев — ах, какой гениальной выдумкой был Нижний город! И Земля ничего не могла тут поделать, только посылать своих проповедников. Свободные люди добровольно выбрали себе образ жизни, а кому это не нравилось, тот мог поцеловать их в задницу…
В полном сознании трудности поставленной задачи Пауль вступил на тротуары Нижнего города. Кругом царило дешевое, детски-наивное, густо замешанное на пошлости, но все же впечатляющее многоцветье: яркое тряпье в витринах, майки с фосфоресцирующими надписями, сигареты вперемежку с презервативами, бижутерия среди радиодеталей…
Скоро Пауль вышел на маленькую площадь. То ли случайно, то ли благодаря издевательскому «дружелюбию» клана, именно здесь, на фоне крикливых реклам, был воздвигнут памятник в честь первого контакта с Землей: на высоком постаменте две безликих обнявшихся фигуры из черной бронзы — творение скульптора-авангардиста, одного из тех, кому дозволил самовыражаться тот же великий Казарофф. У ног двух уродов прикорнул третий, вроде бы женской стати, вцепившись в камень длинными суставчатыми пальцами. Пауль знал, что это изображение первой жительницы Вальхаллы, встреченной Валентином Лобановым, бродячей художницы по имени Урсула. Убитая каким-то патрульным среди снегов, эта падчерица общества через три десятилетия сделалась чуть ли не святой и запечатлена в бронзе.
Увернувшись от одинокого грузовика, тарахтевшего через площадь в направлении порта, и дипломатично ответив аборигену с разбитой в кровь мордой, задававшему несвязные вопросы фонарным столбам, — Пауль покинул открытое пространство и снова углубился в кривые, узкие улицы.
Скоро он обнаружил то, что надо, — красную занавеску в окне первого этажа — и позвонил условной серией у обшитой жестью двери с глазком…
После некоторой возни дверь отворил небритый седой мужчина, по земным канонам — отвратительно рыхлый, с волосатым брюхом, выкатившимся из-под майки на пояс теплых рейтуз. Это был хозяин квартиры, водитель дальнорейсовых камионов Михай Георги. За его спиной горел тусклый свет. Было жарко натоплено, пахло табаком и прокисшим супом.
— Здравствуйте, — сказал Пауль. — Я Ляхович. Можно?
Глазенки у Михая были недобрые, кабаньи, будто раздумывал — не броситься ли? Но нет. Помял ладонью подбородок — щетина заскрежетала, как железная, — посторонился и молча махнул рукой, приглашая.
Пауль вошел, нагнув голову под низкой притолокой. Двое сидели у неряшливого стола. Горела настольная лампа; углы терялись в темноте, лишь белела смятая постель.
Он знал их по голографическим снимкам, по описаниям. Длинноносый узколицый мужчина со смуглой бескровной кожей, почти лежавший на столе, был Педро Кабрера, истопник в меблированных комнатах. Женщина, сидевшая рядом, уборщица из дринк-бара, по имени Эдит, изможденная, страшноглазая, с челкой до переносицы, не выпускала изо рта сигарету в мундштуке.
