U.Ly - По ту сторону Стикса
Вот так я и оказался в этом магазине.
Хотите сказать, что я отнял кусок хлеба у какого-то голодного бродяги? Вряд ли. Хозяин магазинчика не желал видеть за прилавком невежду, ни разу в жизни не державшего в руках книги, а собеседование на должность могло бы поспорить в сложности с экзаменом по литературе при поступлении в колледж. В общем, работайте, господа из резервации, ни в чем себе не отказывайте. Может, не так уж и нелепа идея Фрэя со школой?
В лавке чаще всего было тихо. Редкие посетители больше рассматривали книги и ничего не покупали. Иногда заходили старики или типы с бегающими глазами и предлагали купить у них "редкую" или "старую" книжку. Я уже достаточно смыслил в этом деле, чтобы решить, что брать, а что нет, хотя по первости мне частенько влетало от хозяина за то, что я скупал неликвид. Иногда могло пройти полдня, прежде чем зазвонит колокольчик над дверью или даже просто кто-то пройдет мимо темных, будто закопченных временем, окон. На такие случаи в углу стоял старый диван – выцветший монстр неопределенного цвета, на котором, тем не менее, было вполне комфортно вздремнуть.
Здесь по-особенному пахло, по-особенному рассеивался и ложился свет, и время текло тоже как-то особенно: вроде бы обманчиво неспешно, но словно один миг. Часто мне казалось, что когда большие напольные часы в очередной раз пробьют пять, то в дверь деликатно постучат и в помещение войдет настоящая английская экономка, чтобы предложить мне традиционного чаю.
А если я работал по средам, то весь день проводил в ожидании одного покупателя. Хотя она чаще не приходила, чем приходила...
Вечером я первым делом решил зайти в свою квартиру, чтобы проверить, может быть, оттуда еще не успели вынести все вещи по указке Фрэя. Несмотря на последние события мне не хотелось жить в общем доме.
Уже перед самой дверью меня посетило неприятное предчувствие – наверняка, сейчас наткнусь на полупустое пространство.
Я повернул ключ в замке и вошел – дверь как-то странно щелкнула. Никогда не замечал за ней такого. Может быть просел проем? Все вещи были на своих местах, и в тоже время меня не покидало ощущение, что совсем недавно здесь кто-то был.
Я прошел из комнаты на кухню, попутно набирая номер Фрэя:
– Ты присылал ко мне кого-нибудь?
– Только что сказал Пузику, но он не успел бы добраться. Инк, у тебя все в порядке? – великий просветитель забеспокоился.
– Пока не знаю. Потом перезвоню.
Я кружил по квартире, не понимая, что со мной. Затем заставил себя остановиться, глубоко вдохнуть и выдохнуть, замереть.
Либо у меня галлюцинации, либо слышны слабые частые щелчки, как тиканье часов, только быстрее – не секунды.
Я бросился к выходу, из-за волнения едва совладал с замком, распахнул железную дверь и тут же столкнулся с кем-то на входе, от неожиданности даже не успев вовремя перейти в боевую стойку.
На меня таращились круглые от испуга глаза вчерашних знакомых.
– А мы тебе пирожков принесли, – пролепетала Додо неуверенно.
– Быстро вниз! Шевелитесь! – я с трудом вытолкнул обеих девиц на улицу.
Как раз в этот момент наверху рвануло. Посыпались стекла с остатками жалюзи, и из моего окна повалил сизый дым.
– Вот и угостили человека пирожками, – мрачно резюмировала Рыба.
Глава 6. Ловля мальков
После того случая с коробкой Фрэй если и предлагал мне что-то доставить, то это было нечто невинное, вроде покупки определенной марки сигарет, не продававшейся в резервации, и столь же малооплачиваемое.
Я потихоньку начинал узнавать своих соседей по общежитию и товарищей по несчастью. Поначалу они меня не очень интересовали, и я скорее стремился закрыться от них и их эмоций, но все равно довольно скоро обрывки информации сложились в целостную картинку. Что-то они рассказывали сами, а то, чего не хотели рассказывать, я видел во внезапных вспышках видений. Чаще всего это были эмоционально-яркие, но очень негативные события.
Жаба был евреем, впрочем, его внешность с самого начала не оставляла в этом сомнений. На самом деле его звали Иосиф. Очень застенчивый, очень робкий, он постоянно пытался спрятаться от всего за нашими спинами. Даже за моей, хоть я тоже не бог весть какой смельчак и доставал ему в ту пору едва ли до локтя. Вопреки убеждению, что родственники довольно быстро забывают оказавшихся в резервации, каждую неделю на пропускном пункте появлялась полная женщина с корзиной еды – мать Иосифа. Она всегда плакала, но никогда не заходила в саму резервацию: некоторые стереотипы так легко не разбивались. Именно из-за ее корзин Жаба получил свое прозвище. Не то чтобы он не делился каждый раз с нами, но, по-мнению Го, делился недостаточно много и недостаточно охотно.
Спросите за что попал в резервацию этот тихий еврейский мальчик? Пожалуй, пока что этот рассказ я оставлю при себе, тем более, что ответ на ваш вопрос я тоже узнал далеко не сразу. Зато эффектно – с этим не поспоришь.
Взамен лучше расскажу за что в резервацию попал Го. У него был довольно редкий дар, можно сказать, идущий в ногу со временем. Ему подчинялась техника. Я не знал, как он это делает, да и он сам толком не понимал. Он мог починить часы одним прикосновением или точно так же завести машину без ключа, заставить автомат выдать банку газировки без денег. К несчастью (или к счастью) в резервации практически не было машин, не говоря уж о торговых автоматах. При должном обучении Го мог бы стать страшным оружием, и господа из комиссии по угрожающим здоровью нации отклонениям, ни за что не упекли бы его в резервацию, если бы не одно но... При первой же встрече Го набил морду инспектору. Я каждый раз невольно улыбаюсь, представляя эту картину – улыбка получается нехорошая. Может, мне тоже стоило подраться с Николаем – боевого духа во мне нет ни капли, но, да, это принесло бы мне огромное моральное удовлетворение.
В общем, комиссия просто побоялась связываться с Го – малолетний правонарушитель, в свои шестнадцать уже покрытый с ног до головы татуировками, главарь подростковой мотоциклетной банды, вспыльчивый и агрессивный – он мог создать больше проблем, чем принести пользы. Весы качнулись не в ту сторону.
Из родственников на материке у Го остался только пьяница-отец. Однажды я видел его на пропускном пункте. Он едва стоял на ногах, и, судя по всему, язык у него заплетался точно также, как и конечности. Он не замечал, что сын, к которому он пришел по пьяному угару, стоит напротив бледный, как мел, и едва себя сдерживает. В тот единственный раз Го сунул старику в карман свои последние деньги и едва ли не силой вытолкнул его с территории. Может быть, никто не замечал этого за его привычкой материться как сапожник, задевать и подначивать каждого, чуть что кидаться на людей с кулаками, но он стыдился, стыдился самого себя. Потому что очень отчетливо понимал, как сильно отличается от нас – детей выросших в тепличных условиях. Даже я, детдомовец, не представлял себе, что такое улица, даже я получил хоть какое-то образование, что уж говорить о Жабе, и тем более о Фрэе – золотом мальчике.
Отец Фрэя был видным политиком, главой партии, несколько раз участвовал в президентских выборах, но все как-то не срасталось. Мать – светская львица с какими-то аристократическими корнями, которые уходили так глубоко, что к ней постоянно обращались исторические музеи с просьбой выкупить что-нибудь из семейных реликвий. И Фрэй, предпочитающий урокам игры на рояле ударную установку, вставивший несколько серег в ухо и, бог весть, куда еще, не вылезающий из тяжелых армейских ботинок, вместо того, чтобы носить дизайнерскую обувь. Обычная необычная семья.
Ничего странного во Фрэе не было, разве что чуть более развитая реакция, да гипнотизирующие глаза, так завораживающе преломляющие свет, что, казалось, светятся изнутри, как хрусталь под лампой. Не было ничего странного до тех пор, пока папаша Фрэя не перешел дорогу не в том месте и не тому человеку. Его припугнули – он не поверил. И тогда на подростка обратили внимание: внешне никаких отклонений выявить не удалось, но глаза, как косвенный признак "сбоя в цепочке", говорили о том, что есть что искать. Кровь Фрэя отправили на анализ ДНК, который дал положительные результат – латентные способности. Они могли никогда не проявиться, могли быть совершенно безобидными, но они существовали. Силы, раскручивавшие государственную машину, не пожелали ее остановить – им нужно было вывести из игры нежелательную фигуру.
Фрэя определили в резервацию на самый строгий режим, хотя в его ситуации он вполне мог получить право выходить на материк, точно также как и я. Отца Фрэя сначала вежливо и ненавязчиво оттеснили с поста главы партии, потом, когда он выпустил из рук вожжи, и вовсе "попросили" выйти из нее: человек, сын которого находится в резервации, не должен портить лицо всему движению.
Мать Фрэя сначала навещала его, потом стала появляться все реже, пока не пропала. Фрэй говорил, что это наверняка произошло под влиянием отца, что они не хотят иметь ничего общего с ним.
