Андрей Измайлов - Весь из себя!
Ананимка. Сианс. Боюс. Не подписываюс. Но: «еГо звать Бэд» и «поручение от еВо начальника». Ошибаться по неграмотности, так везде ошибаться. Иначе — сделанность. Слабая женщина… Ада, Липа, Люська, Та…исия.
«Я не терплю подобных шуток!» — было сказано у ДЕМОСа. И правильно! Кто же их терпит? Подобных шуток. И Мареев не терпит тоже. Шуток!.. Шуток.
Ветерок обдувал и освежал. Мареев покрывал расстояние теми самыми вкрадчивыми и мощными прыжками. Ноги слушались, забыв о травме. Вернее, он их не чуял. Хороши шутки, если каждый смотрит дурным глазом на Мареева, а видит… Не каждый. Нет, не каждый! Кассета вторую неделю по городу ходит, уже все посмотрели — от бабы Баси до раздатчицы в столовой. Действительно, все. Но не все, не каждый углядел в Марееве Бэда! Был и тот кто в Марееве видел Мареева!
…Щиток был сплошь в кнопках. Код не срабатывал. Сменили? Марееву ли не знать кода? Друг, как-никак, тык-тык. Не клацает, не открывается.
Мареев вдавил кнопку под динамиком. Просеменила минута. Динамик хрюкнул что-то приглашающее. Клацнуло, открылось. Мареев взмыл на третий этаж, бурляще дыша. Дверь в квартиру была приоткрыта.
…Он коротко резанул в челюсть — Хранитель сокрушил в рваном, беспорядочном волчке какую-то невнятную мебель, впечатался всем телом в махину Мозга. Мозг заверещал сигналом тревоги, запульсировал багровыми огнями, пыхнул снопиками искр. Хранитель толчком лопаток отклеился и снова бросился. Он встретил Хранителя на махе, достал. Сетокан! Потом схватил за волосы и стал жестко, с чавканьем прикладывать головой о собственное колено. Потом отпустил. Брезгливо стряхнул с комбинезона кровавое крошево. Хранитель рухнул…
Мареев стоял в проеме, ожидая, когда на него обратят внимание. Цветные тени сражались на экране «видика». Единственный зритель наполовину заслонял экран от Мареева. Приобрел-таки… Зритель обратил внимание — не отрываясь от фильма. Приветственно помахал растрепанной пятерней назад, Марееву. И произнес… Он произнес… Произнес он…
— Скажи «спасибо»! — произнес Гридасов.
Кресло крутнулось. Гридасов оказался лицом к лицу. В правой руке — у бедра — он держал компактную, никелированную (блик!) штучку. Штучка целила Марееву в живот — так ощутил Мареев. И еще ощутил — кожей, нервом, ганглием — как гридасовский палец нажимает, нажимает… Нажал!
Негромкий хлопок и удар.
Мареев получил пинок под зад и чуть не клюнул носом. В долю секунды сообразил: «выстрелила» дверь, и пнула тоже она, чтобы не стоять в проеме, когда «осторожно, двери закрываются».
Гридасов ковбойски подбросил на ладони компактную, никелированную штучку — пультик дистанционного управления. Он поймал Мареева на «предсмертном ужасе», на этой доле секунды. И был доволен эффектом — неожиданным для самого Гридасова, но от этого еще более сильным.
— Дует. Извини… — пояснил он очевидное, усугубляя ничтожество мареевского воображаемого кошмара. — Вот, достал… Повезло! Совершенно случайно. Через одного жука! — напоказ еще и еще нажал, пультик сработал: погас телевизор, и засветился торшер. — Как тебе нравится?
Такая же малогабаритка, точь-в-точь. Но оборудована у Гридасова по последнему инженерному крику. Все в дом, все в дом. Автоматизация, механизация, компьютеризация. Да, если не Марееву работать Тренажер, то только Гридасову. Мареев почувствовал себя униженным и оскорбленным. Плюс пинок под зад, плюс испуг перед дистанционной штучкой. Гридасов выдернул инициативу из его рук.
Надо ее отобрать обратно:
— Слушай, СЛАБАЯ ЖЕНЩИНА, как я выгляжу вообще, а? Только честно!
— А-а, допе-о-ор! — обрадовался Гридасов, изящно захохотал. — Молоде-ец!.. Книжку принес?
— Нет. Только не переживай. Тебе нельзя волноваться. По беременности. Если раньше не убьет.
— Кириллова ликвидировал?
— Пощадил. Смысла нет. Тренажер-то уже не захватить.
— Да-а, Тренажер в надежных руках.
Они занимались перетягиванием инициативы, обсмеивая репликами ситуации последних суток — и причину, и следствие. Но причину подал к столу Гридасов, а все следствия жевал и глотал Мареев. Пока они взаимоиронизируют, перевес у Гридасова.
— Ну, и как же я все-таки выгляжу? — сбросил Мареев иронию и остался во всем подчеркнуто серьезном. Но не агрессивном. Эх, упустил момент! Надо было с порога двинуть по скуле, как в фильме. А потом уж спрашивать… Так, как же? Ты ведь единственный, кто видел меня. В смысле, именно меня. В столовой на обеде.
— Нормально. На все сто! — сказал Гридасов твердо-успокоительно. Чистый Мареев! Но там в столовке… — он круто свернул на доверительность, — …ты не поверишь, но даже я, Я, как увидел тебя, думаю: мамочки мои! Вылитый Бэд! Вы-ли-тый! Это я-то, который ЗНАЕТ, что ты Мареев! Не поверишь, но я с тобой говорю в столовке, а у самого нервы на пределе чего от тебя ждать?! Мда-а-а… — он обескураженно цокнул. — Разыграл, называется! Вот уж да-а!
Ах, разыграл?! Розыгрыш, значит?! Невинный такой! В привычном гридасовском стиле!
— Тренажер ты работаешь? — псевдобезразлично спросил Мареев. — Как он там? Без меня.
— Ты решил, что я… — вскинулся Гридасов. — Ты мог предположить, что из-за какого-то Тренажера я могу… да я Кириллову втолковывал: ведь Костя должен, Костя! А он как баран! Психопат несчастный! Да как можно вообще такую бумажку всерьез?! Ну, люди! Ну, люди!
Можно. И всерьез. Глаза у Гридасова были честные-честные, как у беспардонно врущего. Тон у Гридасова был сопереживающий-сопереживающий, как у беспардонно равнодушного. И вскинулся Гридасов подготовленно — истомился, пока тикало, и взорвался слишком в срок.
— Мда-а-а!.. Мда-а-а… — экспериментатор Гридасов просто-таки оторопел от большого результата маленького опыта. М-а-аленького. А результа-ат! Надо же! — Мда-а-а… А Люська как отреагировала?
Мареев смолчал.
— А на медкомиссии? Хотя ты говорил же…
Мареев смолчал.
Гридасов заботливо прощупывал цепь в надежде на обрыв:
— Таисия? Общался?
Мареев смолчал.
— Аду видел? Она тебя видела?
Мареев молчал все выразительней и выразительней.
— А знаешь что я тебе скажу?! Вот что я тебе скажу! Я тебе уже сказал: скажи «спасибо»! Вот что я тебе скажу! — (скж-скж-скж! — шкрябало Марееву по мозгам). Гридасов подвел утешительный итог: — Скажи «спасибо»! Раз уж так вышло, то получился хороший тренажер! Не наш, нет. Жизненный! Зато мы теперь, благодаря ему, всем цену знаем! Все-ем им! Настоя-ащую це-ену!
МЫ! Мареева аж подбросило! МЫ! Таньке-то за что?! Таньке?! И ему, отцу?! МЫ!
Он не уследил за своим лицом.
— Но-но-но! — напряженно-шутливо остановил Гридасов. — Кон-стан-тин! — и урезонил: — Ты же не Бэд какой-нибудь!
Да, он не Бэд, он — Мареев. Буде «ананимка» еще в действии, Мареев голыми руками на одном наитии уничтожил бы Гридасова. Сетокан и все такое. Но он — Мареев. И Гридасов потому: «не боюс». И за что? За розыгрыш? А что кругом дураки — разве Гридасов виноват? Виноват кто угодно — Минпрос, тлетворное влияние, падкость на вымыслы-домыслы, культ документа…
Нет, без балды! Приди Мареев в судилище с этой «ананимкой» и потребуй к ответу за… за что? За клевету?! Смейтесь, смейтесь… Шутка! И «ананимщику» даже не надо клясться-божиться, что он добросовестно заблуждался, поддавшись на розыгрыш. Все, кроме блондина и брюнета, добросовестно заблуждались, поддавшись на розыгрыш. А блондин и брюнет солидная организация, они изолируют вплоть до Байконура реального Командора, пусть и всплывшего на нереальной основе. Но чтобы заниматься нереальной основой — это себя смешить, встать вровень с теми, кто горазд на вымыслы-домыслы. Мда-а-а, нашего человека надо еще воспитывать и воспитывать. Чтобы вот так ни с того, ни с сего принять за чистую монету этакое?! Ай-яй-яй, но ничего, зато МЫ теперь им цену знаем! И себе цену знаем! И уничтожь Мареев Гридасова — значит, воспринял бумажку всерьез и сам ничем не лучше… А еще друг!
Неуязвим друг-Гридасов. Ни морально, ни физически. И Гридасов будет работать Тренажер, а для Мареева есть одна работенка — правда, в начальной стадии. И пусть скажет «спасибо» за тренажер жизненный. А то зарылся в свои схемы и ничего вокруг не замечает. И если бы не друг-Гридасов…
— Кофе сварю? Арабика! — дружески предложил Гридасов.
Вот так-то! Деда, расскажи сказку. Ну, слушай. Плывет по реке Иван-царевич. А навстречу ему плывет куча. И куча говорит: «Иван-царевич, я тебя съем!» А Иван-царевич говорит: «Нет, не съешь. Это я тебя съем!» И съел кучу. Видишь, внучек, в сказке добро всегда побеждает зло… Вот так-то!
Либо тебя схарчат, либо накушайся дерьма и считай, что победил. Мареева чуть было не проглотили невыясненные обстоятельства. А он-таки их выяснил! Накушался. Ложечку за Матвейчика, другую ложечку за доктора, еще одну за производственный коллективчик, и еще одну за Таечку, а также ложечку… По уши! И никакой победительности не испытал.
