Дэн Шорин - Большой космос (сборник)

Иначе как наваждением желание снять скафандр назвать было нельзя. Звуки, висящие на радиочастотах, как-то воздействовали на разум, побуждали снять скафандр, оказавшись наедине с наноботами.

Мирер отпустил руку Петра, улыбнулся, махнул рукой, мол, следуй за мной, и исчез в дымке. Пётр сделал шаг вслед за шкипером, потом остановился. Чего от него хотели создатели города? Пётр понимал, что это никакой не город, так же как не звездолёт, но в какой-то момент он решил называть эту аномалию городом. Так чего же они хотели? Чтобы он снял скафандр и умер? Петру на ум пришёл Вернер, который снял скафандр и остался в живых. Может, чужие боятся, что спейсеры нанесут вред городу?

Пётр вспомнил цели экспедиции, и ответ пришёл сам собой. Спейсеры пришли в город, чтобы установить контакт. Город тоже пытается установить контакт со спейсерами. Единственным доступным ему способом. Через наноботов.

Пётр сделал несколько шагов в сторону, так, чтобы Мирер не смог найти его в дымке.

А потом он снял скафандр.

И почувствовал запах ландыша.

5

Пётр вышел на набережную. Дождь угомонился, оставив после себя лужи бледно-коричневого цвета. Впереди текла река. Откуда здесь взялась река, Пётр не знал, по орбитальным съёмкам не было здесь никакой реки. И быть не могло. По крайней мере, вчера. О том, что наноботы могут за сутки сделать с планетой, Пётр старался не думать.

Когда Пётр снял скафандр посреди аномалии, он на некоторое время потерял сознание. А пришёл в себя уже на улицах странного города. Интуиция не подвела спейсеров, это действительно был город: неожиданный, непривычный, но какой-то домашний.

Вода была прозрачной и немного горчила. Пётр сделал несколько глотков, умылся. Как ни странно, вода придавала сил. А потом он увидел паром. Паренёк лет пятнадцати усердно крутил ручку, и канат со скрипом наматывался на валик.

— Эй! — крикнул Пётр. — Э-ге-гей!

— Чего орёшь? — спросил парень, когда паром со стуком причалил к берегу.

— Ты кто?

— Паромщик, не видишь что ли. Тебе на тот берег?

— Не знаю.

Парень скривился.

— Непомнящий?

— Не помнящий чего?

— Себя не помнящий. Имени своего.

— Меня зовут Пётр.

— Харон, — ответил парень и протянул грязную руку. — Чё же ты тогда спрашиваешь, коли не из этих?

— Я и не спрашиваю, — ответил Пётр.

— Правда, — Харон почесал затылок. — Я спросил, надо ли тебе на тот берег. Ты сказал, что не знаешь.

— Я действительно не знаю. Ещё не решил. А кто такие непомнящие?

— Я их так называю. Те, которые все забыли.

— А ты помнишь?

— Я помню. По небу кружатся всполухи, а под ноги ложатся тени…

— Мы — воплощение эпохи, герои нынешних свершений, — Пётр машинально повторил строчки галактического гимна.

— Ты помнишь, — в глазах Харона мелькнула растерянность. — Ты помнишь Ковчег?

Ковчег. Так называли «Евразию» сетлеры. Видимо, Харон был одним из них. Это многое объясняло.

— Помню, — хмуро произнёс Пётр. — А где остальные?

— Помнящие?

— Люди.

Харон поморщился и взъерошил чёлку.

— Люди разные бывают.

— Где они?

— На том берегу.

— Перевезёшь?

— Ты же не хотел на тот берег.

— Я не знал, хочу я туда или нет.

— А теперь знаешь?

— Теперь знаю, — твёрдо ответил Пётр.

— Одна галактика.

— Одна галактика что?

— Одну галактику стоит попасть на тот берег, — серьёзно сказал Харон.

— И откуда я её возьму?

— Не знаю, — просто ответил Харон.

— Возьми часы, хороший механизм, новый, — Пётр снял браслет, включавший в себя часы, компас и индивидуальный линк.

Харон взял браслет, повертел в руке, с завистью вздохнул и вернул Петру.

— Хорошая вещь.

— Довезёшь?

— Ты не понимаешь… Без галактики у меня не получится. Она… ну как пропуск.

— А у других? Тех, кого ты перевозил. Они были?

— Были.

— И где те люди их брали?

— Не знаю. Где-то в городе… наверное.

— Покажи мне, как хоть они выглядят.

Харон порылся в кармане и вынул небольшой кругляш. На одной его стороне была спиралевидная галактика. Схематическое изображение. Понять по нему Млечный ли это путь, одно из Магеллановых Облаков, Андромеда или же нечто совершенно иное не представлялось возможным. На другой… А другой стороны у монеты не было. Сколько не переворачивал её Пётр, на него смотрела галактика. Украдкой он царапнул монету ногтем и перевернул. Царапина осталась.

— Ты не можешь увидеть другую сторону, потому что монета не твоя, — тихо сказал Харон.

— А что там, на другой стороне?

— Найдёшь — увидишь.

Со стороны домов медленно наползал туман — густой, зелёный. Пётр шагнул в туман и скоро потерял направление движения. Он просто брёл по старинным улицам, обходя иногда возникающие у него на пути тёмные силуэты. А потом он вышел на площадь. Здесь туман кончался, резко, словно чья-то рука провела границу. На другом конце площади оказалась кофейня. Из неё доносилась приглушённая музыка. Пётр подошёл ближе. Вывеска гласила: «Привал усталого путника». Пётр открыл дверь. Внутри оказался маленький уютный зал. За стойкой бара стоял бородатый дядька с большим красным носом, напоминавшим картофелину и светившимся в темноте. Два безголовых официанта принимали заказы. При этом голову они держали в левой руке, а правой делали пометки в пришпиленном к груди блокноте.

Пётр уселся за самый дальний столик, почти полностью погружённый в темноту.

— А вы смелый человек, — произнёс чей-то вкрадчивый голос.

Напротив Петра за столом сидела серая кошка с оранжевыми глазами и тщательно вылизывалась.

— Я доброволец.

— И в чём же заключается ваша добрая воля?

— Узнать, что же здесь происходит.

— Это не добрая воля, это любопытство. То самое, которое сгубило кошку.

— Я не кошка, — тактично заметил Пётр.

— Ах, да! Я забыла… Бравый спейсер, готовый пожертвовать своей жизнью ради спасения грубых примитивных сетлеров. А вы подумали, что они, может быть, и не нуждаются в вашем спасении?

— Во-первых, почему вы принимаете решение за них? — возмутился Пётр.

— Я не принимаю решений, я всего лишь предполагаю. Строить предположения — основополагающая черта разума, не находите?

— А во-вторых, с чего вы взяли, что я снял скафандр ради сетлеров?

— Вот так и рушатся представления о благородных порывах человека, — кошка выпустила когти и провела правой передней лапой по столу. На столешнице появилось шесть ровных полосок. — Позвольте тогда спросить, ради чего вы решились на столь сумасбродный поступок?

— Вас так интересуют мои мотивы?

— Представьте себе, да. В этом заведении не так часто встретишь интересного собеседника.

— Я хочу установить контакт с иным разумом.

Кошка лениво потянулась.

— Как это банально, молодой человек. Ну вот, вы своего добились. Что вы будете делать дальше?

— Зависит от обстоятельств, — Пётр заглянул в оранжевые глаза кошки и замер. — Вы хотите сказать, что вы — иной разум?

— В этой кофейне каждый разум — иной.

— Вы относитесь к числу создателей этого города? — взволнованно спросил Пётр.

— Молодой человек, вы себе хотя бы приблизительно представляете возраст города? Разумные существа столько не живут.

— Вы принадлежите к расе создателей города? — иначе сформулировал вопрос Пётр.

— Они не имели расы как таковой. Как вы думаете, долго продержится разделение людей на расы, если каждый будет способен изменять свой организм по собственному желанию.

— Тогда кто вы?

— Кошка. Серая кошка.

— Говорят, что ночью все кошки серы, — сказал Пётр.

— Про нас много что говорят. В средние века докосмической эры Земли нас, например, считали слугами дьявола и верными спутниками колдуний.

— И где же ваша колдунья?

— Идёт сюда, — кошка лукаво улыбнулась. — Фактически она уже здесь.

— Ах, вот ты где, кошка! — за столик подсела девушка. — Нашла себе молодого человека?

На первый взгляд ей можно было бы дать лет двадцать, если бы не огоньки в её глазах. Они вызывали опаску и в то же время притягивали к себе, заманивали, не хотели отпускать.

— Нашла тебе молодого человека, — тут же ответила кошка. — Принесла миндаль?

— Держи, — девушка достала из кармана горсть миндаля и высыпала его прямо на стол. Кошка с видимым удовольствием стала его поедать.

— Пётр, — представился спейсер.

— Алука, — отозвалась девушка. Волосы её, ещё минуту назад бывшие русыми, налились рыжеватым оттенком. — Кошка вас не сильно утомила?

— Да вроде нет, — ответил Пётр.

— Тогда вам повезло. Временами она начинает цитировать Канта. Знаете, пренеприятнейшая штука этот Кант. Попытка описать вечность столь обтекаемыми словами, что само понятие вечности теряет смысл. В такие моменты её можно остановить только миндалём, и то не всегда.