Игорь Ткаченко - Эписодии одного Армагеддона
В городе было неспокойно. Под горящими вполнакала фонарями кучками собирались настороженные взъерошенные люди, вполголоса переговаривались. Повсюду расхаживали деловитые крепкие ребята из Дружины в длинных черных рубахах и с топориками.
– …первые десять легионов завтра выходят.
– Два-три массированных удара по Побережью, и с этой нечистью будет покончено. На плечах врага – в его логово!
– Семь эскадрилий, и ни один самолет не смог взлететь. Там электроника-то была вся заморская…
– Ерунда! Не паникуй, у меня зять в летунах, так он рассказывал, что есть у них такие ракеты…
– Тихо ты! Дружина… Здорово, ребятушки! С дозором обходите?
– Пошел ты…
– …крупу не давали, теща с ночи очередь заняла. Раньше хоть консервы заморские были…
– Эта война будет другой, не то, что раньше – стенка на стенку и знай сабелькой помахивай…
– В Старом Порту одного поймали…
– Не поймали, он в доках укрылся, оттуда не выкуришь…
– Не один он был, это десант…
– Все дзонги на побережье уже взяли, а пленки с видеозаписью в город переслали для устрашения. Детей живьем едят, гады!
– Говорили же старики: видение было. Ходит, значит, баба голая по лугам и лесам и у всех встречных спрашивает…
– Мальчики рождаются – быть войне…
– …мобилизация…
– …эвакуация…
– …диспозиция…
– …дислокация…
– …эвакуация… мобилизация… оккупация…
На темной аллее в сквере у мемориала меня схватили сзади за локти, умело обыскали, сопя и воняя сивухой; спасло выданное накануне орластое с золотом удостоверение. По глазам хлестнул луч фонарика, и знакомый голос из темноты с сожалением произнес:
– Свой. П-пропустить. П-пусть идет.
Меня отпустили, больно толкнув напоследок в спину, и я пошел на шум голосов, доносящихся с проспекта Благородного Безумия, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Все происходящее было и неприятно, и страшно, но еще неприятнее и страшнее было осознавать, что причина всего этого, или часть причины – ты сам.
Перед Управлением Неизбежной Победы, запрудив площадь и проспект, студнем колыхалась толпа, накатывалась на освещенный мертвым светом прожекторов портик, разбивалась о высокие ступени, оставляя на них размахивающих руками лидеров. Меж колоннами метался в депутатской мантии с мегафоном в руках Лумя Копилор. С помощью дюжих ребят в черных рубахах ему удалось отбиться от наседающих, рожденных протоплазмой толпы, лидеров, и он закричал срывающимся фальцетом:
– Предатели! Вы все предатели! Вы нарушаете указ басилевса и достойны лишь презрения! Я плюю на вас!
Лумя и в самом деле плюнул в толпу, а потом быстро укрылся за спинами дружинников. Он выкрикивал еще какие-то оскорбления, но и того, что было сказано, хватило. Толпа взвыла, захлестнула ступени. Над головами замелькали топорики. Меня затянуло в самую гущу давки и вертело как щепку в водовороте. Вокруг хрипели, стонали, плакали и орали.
– Дави черных!
– Смерть клетчатым!
– Витус! Сюда, Витус!
– Ох, батюшки, что же вы…
– Оружие – народу!
– Они продались заморцам!
– Дави-и-и!
– Витус, Витус!!!
– Этого хватай, с мегафоном! Дави-и-и…
В то время как большинство рвалось ко входу в Управление, неподалеку от меня образовался и стал шириться островок оцепенения. Люди там молча и с выражением ужаса на лицах пятились назад, и скоро в центре образовавшегося пустого пространства можно было разглядеть странное заросшее рыжей шерстью существо с собачьей или похожей на собачью мордой. Существо клацало зубами, затравленно озираясь по сторонам и выставив перед собой длинные когтистые лапы. Человеческая одежда болталась на нем, как на вешалке. Люди рядом со мной молчали, но я-то знал, кто это, я видел этих тварей в разрушенных дзонгах и на буром плато. В тишине оглушительно громко прозвучал мой шепот:
– Изрод.
Молчание и неподвижность длились еще не больше мгновения, а потом людское море сомкнулось над тварью. Топтали без воплей и молодецкого уханья, молча топтали, на совесть. Задние напирали на передних и не видели, как со стороны улицы Святого Гнева вырулили и остановились несколько грузовиков с пятнистым брезентовым верхом. Из кузовов быстро выскакивали парни в десантных камуфлах, выстроились клином и по команде врезались в толпу, с невероятной быстротой работая дубинками и ножнами со штыками. Мне почудилось, что мелькнули в толпе островерхие шапки, послышался свист сыромятных ремней, а потом плечи и поясницу ожгло огнем, и все лица слились для меня в одно, орущее победный клич над поверженным врагом.
Потом исчезло и оно. Я обнаружил себя сидящим на тротуаре у стены. Левой рукой я обнимал дымящуюся урну с мусором, а в правой была зажата бумажка с адресом. Мыслей не было никаких. Откуда-то из далекого далека я безучастно наблюдал, как рослые парни в пятнистом гонят по улице рослых парней в черном, какие-то зеленые бьют каких-то клетчатых, а несколько женщин на углу топчут ногами визжавшую собачонку, приговаривая:
– Собака! Скотина! Из того же племени, на тебе, на, получай…
Собачонка вырвалась и метнулась в подворотню. Женщины с воплями ринулись следом.
Господи! Я-то здесь зачем!
За что меня в этот сумасшедший дом?!
Я попал сюда случайно и не хочу оставаться. Это не мое, это не может быть моим. Я ошибся, и Варланд ошибся.
Не мое!!!
Ешьте вы друг друга поедом, только не трогайте меня, мне нет до вас дела. Жрите, чавкайте, отрыгивайте. Дайте только мне найти мое.
А мое – это Дом, тихий Дом на окраине поселка и шелест листьев по вечерам, перешептывание звезд и запах ночных фиалок.
Мое – это глаза Вероники и уютное тепло очага.
Мое – это когда мне не мешают быть мной.
Я – единственный здоровый в этом больном мире.
Я нормален. Разве нет?
Я встал на ноги, опираясь спиной о стену. Мимо проплыл длинный открытый лимузин. Лумя Копилор, небрежно придерживая баранку, скользнул по мне невидящим взглядом и сказал сидящей рядом Сцилле-ламбаде:
– Как я их завел, а? Чистая работа. Лапонька, одерни юбку, я за рулем.
Лапонька что-то промурлыкала и закинула ногу на ногу. Лимузин скрылся за углом, сверкнув ведомственными номерами. Из подворотни вылетел истошный, полный муки визг собачонки, заметался меж стенами и рухнул на грязный асфальт. Женщины со смущенным видом расходились, украдкой вытирая о стены окровавленные руки.
Не мое, не мое, не мое!
Но чем больше я себя убеждал, тем крепче становилась уверенность: твое, приятель, как ни крутись – а твое. Пусть не все, пусть тысячная часть, но – твое.
Я расправил смятую бумажку с адресом. Это было совсем недалеко, всего два квартала.
Строфа 4– Бриг «Летящий» вышел в море. Я был на капитанском мостике и до рези в глазах вглядывался в горизонт, чтобы не оборачиваться на тающий позади берег. А когда вернулся… В общем, ее уже не было. От органических ядов не спасают.
Сгорбившись, зажав руки между коленями, он сидел за столом напротив меня, по ту сторону свечи.
– А потом закрутилось, понесло. Гарем Ашшурбанапала, рабыни Великого Рогоносца, фрейлины Солнечного короля…
Я не рассмеялась, потому что хотелось плакать. Но не от жалости.
– И «Риппербан»? – спросила я. – И «Улица Витрин», и замок Дорвиль?
– И замок Дорвиль, – как эхо откликнулся он. – Много всякого… Я метался из одного мира в другой и не находил потерянное. Ее и Дом…
– …с шелковицей у порога?
– …стоящий на краю поселка. Я знаю его до трещинки на щеколде у калитки, до каждого сучка в половице…
– …до голоса лягушки на пруду, до мозоли на лапке сверчка за печкой?
Я едва сдерживалась. Издеваясь над ним, я издевалась над собой. Боги! Великие матери-боги! Гея, Кибела, Астарта, Иштар! Пресвятая дева-богородица! Дайте мне силы!
Я готова была разорвать его на части, сложить и опять разорвать. Он меня не слышит! Для него есть только он сам!
Ему и в голову не приходит, что когда его, избитого скифами, дружки бросили на обочине, я была той рабыней что перевязала ему раны.
Когда он, с ног до головы закованный в ржавое железо, носился с оравой таких же сумасшедших по пустыне и едва не умер от жажды, я была кочевницей, поднесшей ему чашку верблюжьего молока.
Когда он, оступившись на Гнилом Мосту, тонул, я была русалкой, вынесшей его на берег.
Когда он дрожал от холода в идиотском уборе из орлиных перьев, я была той скво, что пришла развести огонь в его вигваме.
Он меня искал, но не видел, что я всегда была рядом.
Господи! Какие же они все кретины!
Они хотят видеть нас слабыми, чтобы самим казаться сильными.
Они придумывают нас, чтобы искать.
Они…
Я согласна.
Я буду спотыкаться, чтобы он мог галантно поддержать меня под локоток.
