Николай Чадович - Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви
Врал пьяный экспедитор, говорил правду или просто преувеличивал, так и осталось загадкой, но душа Кости, насквозь отравленная фантастикой, воспылала фанатичной верой в торжество социализма на Луне. В тот же день он написал рапорт о зачислении его в отряд космонавтов-лунатиков.
Ночью Косте приснился волшебный сон. Легкий, как птица, он длинными, плавными прыжками несся через пепельно-серую риголитовую пустыню, известную среди селенологов и читателей НФ-литературы как Залив Зноя. Уже наступало время заката, и под косыми солнечными лучами окружающий пейзаж приобрел зловещий и мрачный облик. Каждая скала, каждый булыжник, каждый камешек отбрасывал длинные тени, путавшие перспективу и скрадывавшие расстояние. Целью Кости были сияющие вершины лунных Апеннин, среди которых не то скрывались сокровища внеземной цивилизации, не то дожидались его помощи попавшие в беду товарищи. Внезапно невдалеке что-то сверкнуло, словно наискось чиркнули спичкой, и раздался короткий чмокающий звук. Спустя некоторое время он повторился, но уже в другой стороне и с другой тональностью. «Прекратить метеоризм! Прекратить!» – прозвучал в наушниках странно знакомый голос. «Ах вот оно что! – догадался Костя. – Метеоритный дождь. Я в смертельной опасности». Тут в его нос проникло зловоние сероводорода. «Все! Скафандр поврежден! Это верная смерть! Но откуда на Луне атмосфера, даже такая смрадная?»
Костя закашлялся и проснулся. Метеоритный дождь продолжался, о чем свидетельствовало гулкое буханье, доносившееся из разных углов темной казармы. Концентрация сероводорода нарастала. В проходе возвышалась костлявая фигура командира роты майора Щербенко, проводившего свой обычный ночной обход. Обращаясь то к одному, то к другому из спящих или притворяющихся таковыми бойцов, он истерически выкрикивал: «Прекратить метеоризм! Немедленно!» (Ротный, мозги которого за двадцать пять лет беспорочной службы сильно сдвинулись в сторону дремучего маразма, каждое самое мелкое происшествие во вверенном ему подразделении считал злонамеренной акцией, направленной лично против него.)
Однако солдатики, которых за ужином накормили гороховой кашей с черным хлебом, приказы отца-командира нагло игнорировали. Деятельность их кишечников, поначалу спонтанная, постепенно обретала стройность и полифонию, свойственную разве что симфоническому оркестру. Никто в казарме уже не спал. Каждый честный военнослужащий изо всех сил старался добавить свою скромную лепту в этот поистине необыкновенный концерт.
– На месяц лишаю всю роту увольнений за пределы части! – гнусаво выкрикнул Щербенко (видно, все же нос зажал). – Всех! – И чеканным шагом покинул казарму.
Звуки, раздававшиеся ему вслед, напоминали артиллерийский салют в честь государственного праздника.
Спустя трое суток Костю вызвал к себе особист. Обмахиваясь Костиным рапортом, он вкрадчиво поинтересовался, что тому конкретно известно о программе советских пилотируемых полетов на Луну и откуда столь засекреченные сведения могли к нему поступить. Костя, которому опасность всегда добавляла если не ума, то находчивости, изворачивался долго и упорно. При этом он ссылался главным образом на свою любовь к космосу, привитую чтением произведений Немцова, Беляева и Мартынова (от упоминаний Кларка, Шекли и Брэдбери, которых особист вполне мог квалифицировать как апологетов и трубадуров империализма, он воздержался). Неизвестно, поверил ли контрразведчик подобным байкам, – на роже его было написано, что он даже самому себе редко верит – но обещал Костиным мечтам при возможности посодействовать. Если, конечно, такая программа действительно имеется.
На прощание особист вручил Косте неофициальный список имущества, необходимого его службе для борьбы с ротозеями, шпионами и вредителями. Одного спирта, предназначенного, очевидно, для спаивания вражеских диверсантов, там значилось три метра.
Предсказания всезнающего экспедитора вскоре стали сбываться. Старты космических кораблей к Луне следовали один за другим. Заранее выведав о запуске очередного из них (а было это не трудно, даже официантки в офицерском кафе знали точный график работы всех станций, от которого зависело, когда и с кем им спать), Костя с душевным трепетом ждал известий. Измученные, невыспавшиеся расчеты под утро являлись в казарму и валились на койки. «Ну как там?» – с надеждой спрашивал Костя. «Гроб с музыкой», – был ему ответ. (Вариант: «Фига с маслом».)
– А сколько такая ракета может стоить? – спросил однажды Костя у офицера, понимавшего толк в таких делах.
– Ну, примерно как город на сто тысяч человек со всеми причиндалами, – беззаботно ответил тот.
– А почему ничего у нас не получается?
– Один бог знает. То мимо пролетит, то так грохнется, что только брызги летят. Загадка. Не такие умы, как мы с тобой, над этой проблемой бьются. Я считаю, просто не везет нам.
Он, бедняга, и не знал, насколько близок был к истине. Ведь подлинная причина этого невезения, одетая в застиранное хэбэ и обутое в кирзачи, стояла совсем рядом.
Время от времени запуски приостанавливались и после очередной модернизации кораблей возобновлялись, но точно с таким же эффектом. Если на Луне и существовала какая-нибудь жизнь, ее давно бы уже уничтожило падающее с неба железо.
Иногда Костя выходил в ночь и – если тучи не мешали – пялился на серебристый диск, столь притягательный для волков и сумасшедших. Он словно старался углядеть момент посадки, моля распределяющие удачу неведомые силы об исполнении своей мечты. С таким же успехом он мог выпрашивать добавочную порцию гуляша у заведующего столовой старшины Перепадова, прославившегося умением заварить чай с помощью одной только луковой шелухи.
Если и случалось, что какой-нибудь корабль садился на лунную поверхность более или менее удачно, то следующий обязательно превращался в лепешку. Так и заглох этот грандиозный прожект, оставив в народной памяти только кликуху, закрепившуюся почему-то за автомобилями медвытрезвителя, – «луноход». Да и американцы к тому времени уже сумели нам основательно подгадить. Особенно Олдрин с Армстронгом. На пыльных тропинках далеких планет остались совсем не наши следы.
Глава 14
Пища богов
Любовь и ненависть, как принято считать, ходят рука об руку. По истечении года службы для Кости, продолжавшего любить фантастическую литературу, свою родину и отечественную космическую программу, определились и два главных объекта ненависти – рыжие тараканы и командир роты инженер-майор Щербенко, тот самый, который в приказном порядке пытался бороться с бурным солдатским метеоризмом. Но о ротном потом. Сначала о тараканах.
К ним Костя испытывал антипатию с детства, и, возможно, поэтому наглое усатое племя плодилось на просторах нашего отечества столь же успешно, как рептилии в триасовых болотах. Дело покорения космоса тараканы восприняли с энтузиазмом. Внутри начиненных электроникой блоков они чувствовали себя не менее комфортно, чем в кухонных закоулках. Сверхвысокие частоты, мощные электромагнитные излучения и блуждающие токи влияли на них исключительно благотворно. Нигде более Костя не встречал таких крупных экземпляров, как в аппаратуре станции «Коралл». Жаль, что устроители тараканьих бегов не имели доступа на этот сверхсекретный объект.
Особенно обнаглели рыжие выродки после того, как в здании, где располагался центральный радиотехнический склад, являвшийся как бы Костиной резиденцией, решено было разместить дежурную чайную. Отныне каждый работающий в ночную смену оператор мог по записке своего командира получить кружку подслащенной воды и ломоть ситника. Как ни голодны были посетители чайной, после них все же оставались крошки. Тараканы прознали об этом без промедления. Их орды заселили не только чайную, но и все прилегающие помещения. Теперь, когда Костя, открыв поутру склад, шел к электровыключателю, под его ногами хрустело так, словно пол сплошь был посыпан семечками. Пиретрум, борная кислота, дуст и хлорофос оказывали действия сугубо паллиативного характера – через пару недель численность незваных квартирантов неизменно восстанавливалась. Дело доходило даже до конфликтов личностного характера.
Однажды, проснувшись среди ночи на столе в своей конторе (из-за постоянных стычек с ротным он старался бывать в казарме как можно реже), Костя ощутил жажду. Стукнув ногой в стенку, за которой располагалась чайная, и получив ответный сигнал, он отправился к соседу в гости.
Всем несложным хозяйством дежурной чайной заправлял тщедушный, но шустрый и жуликоватый ефрейтор Тяпкин по прозвищу Тяпа. Ничего не умея толком, он смело брался за любое дело: выступал в наилегчайшем весе за сборную части по штанге, по клеточкам перерисовывал портреты солдатских подруг с фотографий на холсты, зауживал форменные брюки, играл в оркестре на саксофоне, лечил от грибка и трихомонад, заменял в столовой хлебореза и стряпал липовые увольнительные записки. Все его начинания терпели крах, что постоянно навлекало на Тяпу хулу от командиров и рукоприкладство от сослуживцев.
