Вероника Рот - Мятежная

– Хорошо было бы нам остаться наедине, – мечтательно говорит он.

– И я этого хочу, – отвечаю я.

Под шум разговоров я постепенно проваливаюсь в сон. Сейчас мне легче заснуть, если вокруг есть какой-нибудь шум. Я могу сосредоточиться на звуках, и отвлечься от мыслей, которые заполняют мою голову в тишине. Возня вокруг – спасение для осиротевших и виноватых.

Я просыпаюсь, когда от огня остаются едва светящиеся угли. Бодрствуют лишь немногие из бесфракционников. Пару секунд я пытаюсь понять, что случилось. И слышу голоса Эвелин и Тобиаса меньше чем в метре от меня. Лежу неподвижно, надеясь, что они не обратят на меня внимания.

– Ты должна рассказать мне, что тут происходит, если хочешь, чтобы я захотел помочь тебе, – говорит он. – Хотя до сих пор и не представляю, зачем я тебе вообще нужен.

Я вижу на стене тень Эвелин, дрожащую в такт пламени. Она худощавая и сильная, как Тобиас. Она запускает пальцы в волосы, начиная говорить.

– Что именно ты хочешь знать, конкретно?

– Расскажи про таблицу.

– Твой друг прав. На карте и в таблице перечислены и указаны наши убежища, – отвечает она. – Не прав он насчет переписи населения… до некоторой степени. Цифры отражают не все количество бесфракционников. Только определенных людей. Думаю, ты догадываешься, каких именно.

– У меня сейчас нет настроения решать задачки.

Она вздыхает.

– Дивергентов. Мы ведем подсчет дивергентов.

– Как вы их определяете?

– До атаки в рамках помощи, которую оказывали нам альтруисты, было проведено тестирование бесфракционников на определенную генетическую аномалию, – отвечает она. – В рамках исследования заново проводился тест на проверку склонности. Иногда были проверки и посложнее. Но они подтвердили факт, что среди нас самая большая группа дивергентов в городе.

– Я не понимаю. Почему…

– Почему среди бесфракционников больше всего дивергентов?

Она усмехается.

– Совершенно очевидно, те, кто не может ограничить себя строго определенным образом жизни и мышления, чаще всего покидают фракцию или проваливают инициацию, так?

– Дело в другом, – говорит он. – Я хотел понять, почему тебя беспокоит, сколько тут дивергентов.

– Эрудитам нужна армия. Временно они обрели ее в виде лихачей. Теперь им нужно еще больше, и мы – очевидное место поисков, пока они не выяснили, насколько много у нас дивергентов. В том случае, если они еще этого не сделали, я хочу знать, сколько у нас людей, способных противостоять симуляциям.

– Откровенно, – говорит он. – А зачем было искать дивергентов альтруистам? Ведь не для того, чтобы помочь Джанин, так?

– Конечно, нет, – отвечает она. – Но пока я точно не знаю. Альтруисты неохотно делились информацией, если в их глазах это выглядело лишь удовлетворением любопытства. Они говорили нам ровно столько, сколько считали необходимым.

– Странно, – говорит Тобиас.

– Возможно, тебе следует спросить твоего отца, – замечает она. – Ведь именно он сказал мне про тебя.

– Про меня, – повторяет Тобиас. – Что?

– Он подозревает, что ты дивергент, – отвечает она. – Он все время следил за тобой. Подмечал особенности твоего поведения. Был очень внимателен. Именно поэтому… именно поэтому я думала, что с ним ты будешь в безопасности. В большей, чем со мной.

Тобиас ничего не отвечает на это.

– А теперь вижу, что была не права.

Он продолжает молчать.

– Хотела бы я… – начинает она.

– Не смей даже пытаться извиниться, – дрожащим голосом говорит он. – Это не то, что можно поправить одной-двумя фразами и объятиями или чем-то в этом роде.

– Хорошо, не буду, – кивает она.

– Зачем бесфракционники объединяются? – спрашивает он. – Что ты собираешься делать?

– Мы хотим свергнуть эрудитов, – отвечает Эвелин. – Когда мы от них избавимся, ничто не остановит нас на пути к власти в правительстве.

– Так вот в чем тебе нужна моя помощь. Свергнуть продажное правительство и установить тиранию бесфракционников.

Он хмыкает.

– Без вариантов.

– Мы не хотим становиться тиранами, – отвечает она. – Мы построим новое общество. Без фракций.

У меня пересыхает во рту. Без фракций? Мир, в котором никто не знает, кто он такой и что ему лучше подходит? Такого я себе даже представить не могу. Для меня это означает лишь хаос и взаимное отчуждение.

Тобиас усмехается.

– Хорошо. Так как ты хочешь свергнуть эрудитов?

– Иногда радикальные перемены требуют радикальных мер.

Тень Эвелин приподнимает плечо.

– Я понимаю, такое потребует серьезных разрушений.

Я вздрагиваю. Где-то, в темной части моей личности, я приветствую разрушение, если уничтожать будут эрудитов. Но сейчас это слово обретает для меня новое значение. Теперь я знаю, как это выглядит. Тела в серых одеждах, лежащие на тротуарах. Лидеры Альтруизма, которых убивают прямо на лужайках перед их домами, рядом с почтовыми ящиками. Я вжимаюсь лицом в тюфяк так, что лбу становится больно. Чтобы избавиться от воспоминаний. Избавиться.

– Вот для чего ты нам нужен, – говорит Эвелин. – Чтобы сделать это, необходима помощь лихачей. У них есть оружие и боевой опыт. А ты сможешь закрыть пропасть между ними и нами.

– Ты считаешь, я важный человек среди лихачей? Ты ошибаешься. Я – просто человек, который мало чего боится.

– Я полагаю, ты стал важным человеком среди них, – отвечает Эвелин. Она встает, и ее тень протягивается от пола до потолка. – И уверена, ты найдешь способ это сделать, если пожелаешь. Подумай.

Она откидывает назад вьющиеся волосы и завязывает их в узел.

– Двери открыты всегда.

Спустя пару минут он снова ложится рядом со мной. Я не желаю признаваться, что подслушивала, но очень хочу сказать ему одну вещь. Я не верю Эвелин, бесфракционникам и любому другому человеку, который так непринужденно говорит об уничтожении целой фракции.

Но прежде, чем я набираюсь смелости заговорить, его дыхание становится медленным и ровным. Он засыпает.

Глава 10

Я провожу рукой по шее, чтобы приподнять прилипшие волосы. Все тело болит, особенно ноги, которые просто жжет, даже когда я не шевелюсь. И пахну я не слишком приятно. Мне бы помыться.

Я выхожу в коридор и ищу душевую. Оказываюсь не единственной, у кого возникло такое желание. У душевых стоят несколько женщин. Половина из них обнажена, но остальных это совершенно не волнует. Найдя свободное место в углу, я сую голову под кран и стою под потоком холодной воды.

– Привет, – радуется мне Сьюзан. Я поворачиваюсь в сторону. Вода течет по носу и щекам. Она приносит два полотенца, белое и серое, с обтрепанными краями.

– Привет, – отвечаю я.

– У меня есть идея, – говорит она. Поворачивается ко мне спиной и расставляет руки в стороны, держа полотенце и тем самым отгораживая меня от остальных. Я вздыхаю с облегчением. Уединение. Хоть какое-то, насколько здесь возможно.

Я быстро раздеваюсь и хватаю кусок мыла, лежащий на полке.

– Как ты? – спрашивает она.

– Нормально, – отвечаю я, зная, что она спрашивает лишь потому, что так требуют правила, установленные в Альтруизме. Как бы мне хотелось, чтобы она говорила со мной свободно, без оглядки на правила. – А ты, Сьюзан?

– Лучше. Тереза сказала, что в убежищах бесфракционников теперь живет большая группа из Альтруизма, – говорит Сьюзан. Я намыливаю голову.

– А-а, – отвечаю я. Снова сую голову под струю воды и тру волосы левой рукой, чтобы вспенить мыло. – Ты собираешься к ним?

– Да, – отвечает Сьюзан. – Если тебе не нужна моя помощь.

– Спасибо за предложение, но, думаю, твоя фракция сейчас нуждается в тебе больше, – говорю я, закрывая кран. Хорошо бы, еще не надо было одеваться. Слишком жарко для джинсовых штанов. Но я хватаю с пола другое полотенце и спешно вытираюсь.

Надеваю красную рубашку. Очень не хочется снова носить что-то грязное, но у меня нет выбора.

– Думаю, что у некоторых женщин из бесфракционников есть запасная одежда, – гворит Сьюзан.

– Может, ты и права. Хорошо, теперь твоя очередь.

Я стою с полотенцем в руках, пока Сьюзан моется. Через некоторое время руки начинают болеть, но она не обращала внимания на свою боль ради меня, значит, я сделаю для нее то же самое. Когда она принимается за волосы, вода брызжет мне на ноги.

– Никогда бы не подумала, что мы окажемся вместе в такой ситуации, – замечаю я. – Болтать в общем душе заброшенного дома, спасаясь от эрудитов.

– Я считала, мы будем жить рядом, – отвечает Сьюзан. – Ходить вместе на общественные мероприятия. Вместе провожать детей до автобуса.

Я прикусываю губу. Это моя вина, что такого никогда не произойдет. Потому, что я выбрала другую фракцию.

– Извини, не хотела заводить об этом речь, – говорит она. – Просто жалко, что я не обращала достаточно внимания на твою жизнь. Если бы я так делала, возможно, я б лучше знала, что происходит внутри тебя. Я вела себя эгоистично.