Стальной пляж - Джон Варли
— Да ты шутишь.
Я рассмеялась:
— Конечно, и речи быть не может, чтобы я согласилась. Меньше всего на свете мне хотелось бы быть политиком. Но я тронута тем, как обо мне думают.
— Ну-у, должен признать, это место тебе по душе, — произнёс Крикет и похлопал меня по животу. — Похоже, ты набрала здесь вес.
— Слишком много бобов с чили, китайская кухня да яблочные пироги.
И чересчур много Котёнка Паркера. А этот ублюдок ещё говорил мне, что мы не должны были извлечь из урока никакого удовольствия.
— Похоже, тебе удалось удивить меня, — признался Крикет. — Я и вправду думал, у тебя неприятности. И по-прежнему думаю, что это так, но не в том смысле, как мне казалось.
(Ты и половины правды не знаешь, детка, — подумала я.)
— Даже не припомню, когда видел тебя такой счастливой, такой… сияющей.
— А как давно ты сменил пол?
— Примерно месяц назад.
— Кое в чём вместо тебя говорит твой елдак, дурачина. Ты всё ещё видишь мир в розовом свете. Это называется похотью.
— Возможно. Но лишь отчасти. — Он взглянул на ноготь большого пальца. — О… послушай, я не собирался здесь ночевать…
— Можешь ехать домой, если хочешь, — махнула я рукой и подумала: "Вот свинтус".
— Нет, я как раз хотел спросить: можно мне остаться? Только надо позвонить няне, а то уже поздно.
— У тебя няня — человек?
— Для малютки Бастера — всё по высшему разряду.
Я поцеловала его и встала, а он принялся звонить. Я разделась окончательно, пока Крикет шептался у меня за спиной, и шагнула за порог.
Привычки долго спать у меня не было. И хотя ночи обычно бывали холодными, я часто проводила их, бродя голышом под луной. Если Крикет думал, будто я счастлива, он был не прав: самое большее, я могла утверждать, что здесь чувствовала себя счастливее, чем в любом другом месте, которое могла бы вообразить — и ближе всего подступала к счастью как раз во время этих ночных прогулок. Иногда я пропадала на улице часами, возвращалась вся в мурашках и ныряла под одеяло. И под его уютным теплом мне быстро удавалось погрузиться в сон.
Но этой ночью я не смогла отлучиться надолго. Только отметила, что лунного света будет достаточно для Крикета, чтобы разглядеть, если понадобится, где отхожее место — и поспешила обратно.
Он уже заснул. Я обошла комнату, гася лампы, зажгла свечу и приблизилась к постели. Уселась осторожно, чтобы не разбудить его, и долго-долго смотрела при свете свечи на его сонное лицо.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Торжество в память о Двухсотлетней годовщине Вторжения на Землю я назвала бы хитрейшей за весь век проделкой служб по связям с общественностью. Когда Уолтер впервые вызвал меня и Бренду к себе в кабинет, чтобы поделиться своей идеей серии статей о Вторжении, я рассмеялась ему в лицо. А теперь, спустя ровно год, каждый политик на Луне старался заявить, что вся затея пришла в голову именно ему.
Но я-то знаю, что за всё в ответе только один человек, и зовут его ГлавВред Уолтер.
Мы с Брендой сыграли отведённые нам маленькие роли. Статьи были хорошо приняты публикой, и я даже получила где-то грамоту от гражданской организации (запамятовала, то ли это был Кивани-клуб[74], то ли Фонд популяризации знаний) за высокие достижения в журналистике. Но почву для предстоявшего через год события подготовила пиар-компания, которую Уолтер нанял на собственные средства. Ко времени убийства Сильвио внушаемые чувства созрели для публичного проявления. По большому счёту предстоящее мероприятие нельзя было назвать торжеством: этим днём своей истории человечество не может гордиться. Совершенно точно должно было состояться поминовение миллиардов погибших. Общими настроениями события должны были стать печаль и решительность, с этим соглашались все. Но кого ни спроси, на что мы решаемся — не на то ли, чтобы отбить обратно Землю и искоренить Пришельцев, не это ли подразумевается? — в ответ люди со стеснённым видом пожимают плечами. И всё же, чёрт побери, нам следует быть решительными! Да, чёрт возьми, почему бы нет? Решительность ничего не стоит.
Тем не менее торжество предстояло. Оно надвигалось, разрастаясь как снежный ком — и никто не поднимал голоса против (снова умелая рука Уолтера!), — пока наконец ко времени наступления Великого Дня даже самые занюханные из лунных сообществ не запланировали провести хоть какую-то тусовку.
Даже в Техасе, хотя мы со всем возможным тщанием избегали новостей из внешнего мира, намечалось барбекю, не менее пышное, чем в День города Аламо. Мне было жаль пропускать его, но я пообещала Бренде, что пойду с ней, к тому же… там, куда она пригласила, будет Крикет.
Да, дорогие мои, Хилди влюбилась. Только, пожалуйста, воздержитесь от аплодисментов, пока я не выясню, взаимно ли.
* * *
Все Восемь Миров отмечали памятный день; на самом деле, Плутон и Марс даже учредили на веки вечные ежегодный праздник, который отныне будет известен как День Вторжения. Заключались пари, скоро ли и Луна последует их примеру. А Луна, самая населённая планета, терпеть не могла следовать в чём бы то ни было ни за каким из других семи миров, так что, будучи самым густонаселённым из них и Прибежищем Человечества, а также Планетой на Переднем Крае и Бастионом Человеческого Рода — не говоря уже о статусе Первого Кандидата на Показательную Порку, если вдруг Пришельцы когда-либо решат продолжить то, что начали… Луна, будучи всем этим и даже большим, твёрдо решила устроить грандиознейшее и самое-пресамое из всех восьми празднеств. Кинг-сити как крупнейший лунный город, естественно, был выбран центром Главного События планетарного масштаба, а поскольку Парк Армстронга раз в двадцать превосходил размерами Диснейленд студии "Юниверсал", уничтоженный на Земле, казалось само собой разумеющимся провести это событие в нём. Именно туда я и направлялась прекрасным Солнечным Вечером, хотя единственное, чего мне по-настоящему хотелось, это прогуляться вниз по Конгресс-стрит под ручку с Крикетом, угоститься с ним на пару сахарной ватой и, может быть, сыграть в "поймай яблоко ртом".
И да, конечно же, это было никакое не торжество, но что за праздник без фейерверка?
И единственным доводом, который убедил меня согласиться на него пойти, было обещание Бренды, что я смогу увидеть всё интересное на безопасном расстоянии от беснующейся толпы. Фейерверки сами по себе меня не пугали; они мне даже нравились, а вот орды посторонних были невыносимы.
Однако путешествие
