Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Дело в том, что когда грешники шли обратно в узилище, им разрешалось принимать подаяние. Сердобольные люди могли, в соответствие с каноном, кинуть им под ноги всякие там корки. Только кинуть, давать в руки грешникам вечного поста, строжайше запрещалось. Это был единственный источник пропитания этой категории грешников. И вот тут то надо было быть в форме, чтобы успеть опередить других конкурентов в борьбе за пропитание.
Чего естественно избитый Рыжий Толик сделать никак не мог. Уже двигаться представляло для него невероятное мучение, не то, что опередить шустренького жида Юсина, к которому он был прикован коллективной веригой.
— Поймите, Анатолий Борисович, я маленький, старый, больной, лысый еврей. А вы видный мужчина в самом расцвете сил. Вы ещё своё наверстаете, а у меня, быть может, это последний шанс — объяснял он Толику, ловко выдёргивая из под самых его ног очередную корку, пока тот, мучительно кряхтя и сгорая от боли, пытался за ней нагнуться.
В узилище Толика забил озноб. Он явно умирал. Чудовищная верига так сильно его давила, что, казалось, она уже проломила его грудную клетку, и находится в самом его нутре. С тоской он смотрел на молчащий колокол под куполом, каким-то не понятным образом зная, что когда он зазвонит, он умрёт.
Вот заскрипел, раскачиваемый звонарями, его чудовищный язык. Лихорадочное беспокойство, как всегда перед каждым пробуждением, охватило это мрачное место.
— Сейчас, сейчас, вот сейчас, сейчас зазвонит — метался в кошмарном бреду отходящий Толик.
Тут он явственно увидел, как вокруг колокола пошли какие-то лёгкие токи воздуха. Через мгновения они сложились в чудовищный вихрь. Вышедший из колокола смерчь, стремительно увеличиваясь в размерах, опускался все ниже и ниже, достигая всё новых и новых ярусов. Как только, он касался своими краями очередной террасы, так она сразу взрывалась болью, и от туда, словно их выбрасывала неведомая сила, вылетали обезумевшие, дико вопящие, грешники и кубарем катились вниз.
Вихрь достиг Толика, и тот час он услышал голос колокола. Этот голос потряс и оглушил его, как никогда раньше.
В то же мгновение он почувствовал, что раздавившая его верига судорожно завибрировала. Вибрация её всё возрастала, наконец, верига начала судорожно, рывками подниматься на встречу источнику звука. С каждым ударом колокола она всё стремительней тянулась к колоколу вверх, увлекая его за собой. Толик летел вслед за рвущейся вверх веригой, чувствуя, что что-то рвётся у него в груди, что связывает его с ней. Ещё один удар колокола, и верига, с жуткой болью, оторвалась от него, стремительно устремясь к куполу. Толик же полетел в низ.
Мимо него стремительно пролетали ярусы узилища, и с каждым ударом колокола, словно неведомая сила наносила по нему новый удар, гоня его вниз всё с большей и большей скоростью.
Толик развил невероятную скорость, перед его глазами стремительно пролетали все новые и новые террасы. Скоро его падение развило такую стремительность, что перед его глазами проносился лишь постоянно суживающийся полосатый туннель.
— Что же будет, когда он сузится настолько, что я не смогу в нём поместится? — подумал он, и тут же это произошло.
Он словно загорелся со всех сторон. Он понял, что это от трения об узкие стенки. Но он не стал замедляться. Наоборот, безжалостный звук колокола толкал его всё дальше и дальше, быстрей и быстрей, буквально вбивая в узкий проход. Он уже весь пылал. Перед его глазами запрыгали первые всполохи пламени.
— Я же сгорю! Сгорю заживо — взвопил он, и в то же мгновение всё пространство заполнило ослепительный огонь.
В какой-то момент, боль, достигнув крайней точки и убив в нём все чувства, резко прекратилась. Остался только слепящий свет.
— Я что умер? — подумал он, плывя без чувств в этом ослепительном облаке.
Постепенно этот слепящий свет стал угасать, и в какое то мгновение он сжался до дрожащего блеклого блика.
— Неужели всё, и впереди только тьма — ужаснулся Толик.
Он понял, что, как только погаснет этот неверный блик, с ним будет полностью покончено. Его не станет. Не станет совсем. Умрёт его последняя форма существования, в виде осознания этой гаснущей крупицы света. Холодея, он ждал этого момента.
Но колеблющейся блик всё никак не хотел умирать. Он плясал и плясал в темноте, Как-то причудливо изгибаясь, меняя цвет и форму.
В какой то момент Толика захлестнула радость, ему показалось — блик стал расти! Он весь ушёл во внимание, прикованной к этому пляшущему зайчику света. (Да и на что ему ещё теперь было смотреть?)
Да, блик явно рос. Толика обуял восторг, всего его захлестнула надежда, что существование его разума данного в ощущениях ещё не закончилось.
Постепенно вокруг этого блика стали проступать какие-то неясные очертания. Они были туманны и путаны, словно эфемерная рябь смутных быстроменяющихся образов дрожала перед ним. Скоро он понял, что это играет его собственное отражение в мутноватом гнутом стекле. И тот час все эти отблески сложились так, что перед его взором появилась пузатая склянка, в которой он отражался собственной персоной. Он разглядел, что банка стоит на крутящемся металлическом диске. Диск вращала Зара. Так как вместе с диском вращалась и стоящая на нём банка, то Толик понял, отчего было так искажено и нервно плясало его отражение на неровном стекле. Кроме того, старая ведьма била по банке металлической палочкой, наполняя пространство мелодичным звоном. Скоро внутри банки зародился какой-то маленький вихрь, быстро заполнивший собой всю ёмкость сосуда.
Зара всё так же методично и сосредоточенно стучала по банке. Внутри её уже во всю бурлили какие-то процессы. Ничего не было видно из-за поднявшейся мути. Наконец, начиная с краёв, содержимое банки стало светлеть. Постепенно бурлящая муть отступала в центр. Скоро она сжалась почти, что в точку. Ещё мгновение и в центре сосуда запрыгал какой-то маленьких не то глист, не то головастик.
Толик, приподнялся, со стоном повернулся на бок, и с непонятным интересом, жадно смотрел на этого глиста. Но единственное что можно было точно разглядеть, это рыжее пятно на лбу этого маленького существа.
Зара перестала крутить диск и звенеть по склянке и с благоговением посмотрела на кого-то за спиной Толика.
— Ну, вот и всё, всё кончилось благополучно — услышал он голос сзади себя. — Нас можно поздравить с ещё одним приобретение для кабинета уродов.
— Да, господин Хозяин Снов — эхом отозвалась Зара.
Толик, кряхтя, попробовал подняться, но кошмар так измучил его, что ему с невероятным трудом удалось встать только на четвереньки. Всё тело ломило, как будто всё то, что он видел во сне, произошло с ним на самом деле.
— Всё ж таки не удобно на столе спать, после ортопедического матраса — сделал он вывод и уставился на человека сидевшим в кресле за столом, на котором кряхтел мокрый Толик.
Седой мужчина средних лет, с правильными чертами лица пристально смотрел на него.
Стоя на четвереньках, дрожащий после дикого кошмара, Толик, терпеливо ждал, что этот шарлатан вежливо и подчтельно поздоровается, извинится перед ним за вчерашний инцидент, предложит заплатить неустойку за сорванный сеанс, рассыпется в лести и комплиментах, ну хотя бы поможет слезть.
Мужчина, кажется, и не пытался ничего этого сделать. Он молча, пристально и, как показалось Толику несколько насмешливо и брезгливо, словно какое-то редкое уродливое животное, выставленное на продажу в зоомагазине, изучал его своим пронзительным взглядом.
— На вашем бы месте я помог бы клиенту спустится на пол, и извинился бы за столь отвратительное обслуживание — проскрипел Толик.
— Ну, на моём месте, вы никогда не будите, так что я вам, так уж и быть, прощаю вашу филиппику. А что касается обслуживания, то оно было великолепным. Вы просто пока не представляете, какой это успех, и как всё удачно получилось. Зара? — бросил он требовательно.
Зара, подобострастно склонившись, преподнесла, и показала ему склянку, в которой болтался глист с рыжем пятном на голове. Толик поразился тому, с какой рабской почтительностью она всё это делала.
— Ага, видать владелец этого заведения. Ну, тогда поговорим — пронеслось в голове у рыжего, и он начал:
— Этот кошмар, этот ужас, вы называете обслуживанием? А то, что вы вынудили меня спать на столе? Да это вообще грубейшее нарушение всех правил! Вы хоть понимаете, с кем связались? Да я, если только захочу, ваш салон совсем закрою!
— Храм, То где мы находимся это храм. Говорите храм — тоном, не терпящим возражений, ответил незнакомец.
— Ещё чего, а вы тут никак главный жрец.
— Я алхимик, но вы должны меня называть — господин Хозяин Снов.
Толик замолчал, потрясённой такой наглостью. Кряхтя, стал слезать. Было понятно, что с этими шарлатанами бесполезно связываться. Полный отстой. Невменяемые мошенники самого скверного пошиба. Зря он вообще подался этой мистике. Да тяжёлый был вчера день. В такую историю влип! А что сегодня будет? Чем его Пал Палыч ещё удивит?
