Арно Шмидт - Респубика ученых
Мисс Флашинг: держа в руке крохотную клетку / такую тесную, что ее постоялец мог лишь перепрыгивать с верхней жердочки на нижнюю. Тут же мисочка с ароматизированной, сдобренной медом водой/.
«Желаю приятного сна, мистер Уайнер. — Очень жаль, но мне придется попрощаться с вами сейчас — » /с такой сердечностью я еще никому не пожимал руку!/-«Вас разбудят вовремя, ровно в три — Э-Флашинг об этом позаботится». /И она с важной миной сделала какую-то пометку в блокноте, висевшем у нее на поясе/.
Сел на край кровати. И уставился на царицу Шуб-ад. (Они даже умудрились повесить ей на уши изящные двойные колечки. Сделанные, правда, из чего-то желтого и очень легкого; они ее, кажется, нисколько не беспокоили.)
Тут только до меня дошел весь комизм ситуации. Я подпер подбородок большим и указательным пальцами, чтобы было удобней беседовать. И спросил: «Ну что; Ваше величество? Как дела?» / никакого ответа. Лишь ее глаза на неподвижном и чувственном лице вдруг засверкали — и тут только мне пришло в голову, что бедняжка испытывает, наверное, беспредельный ужас! (Но об этом как-то не задумываешься при виде такой очаровательной мамзели. (Как мужчина!)).
Итак, я улыбнулся ей как можно более спокойно; кивнул как можно приветливее. (Но тут сатана все же одолел меня; и я осторожно просунул мизинец сквозь прутья:?).
«Охх!»: очень громко и испуганно. Предусмотрительно прыгнула на верхнюю жердочку, подальше. И притихла. Глаза ее сделались более спокойными; даже смелыми; губы округлились (ну точь-в-точь, как у этой шумерской девки!). / Потом спустилась ниже. Понюхала (при этом ее ноздри развратно раздувались!). Осторожно раскрыла рот, и медленным движением слегка выдвинула свой розовый, похожий на лепесток язык: чтобы кончики моего пальца… (изнутри он был слегка шершавым, я почувствовал слабое посапывание — ай, оно стало сильнее. Но не неприятно).
Я спросил свои часы: «Который час?»[69]: «Двадцать два: Шестнадцать», — лениво пробормотал низкий голос, вмонтированный туда по моему желанию (может, надо было и вправду выбрать сопрано; альт звучал все же чертовски чувственно). / Что, уже так поздно? Я отнял свой палец у моей царицы ночи-«Ох-х-х!» — раздался ее недовольный, расстроенный голос. — И она взлетела.
Теперь в душ; раздеться, свою одежду я просто бросил на банкетку (и расправить усталые кости. И забыть все на свете)…:
Но она вдруг стала будто бешеная, увидев меня вот так!! Запрыгала туда-сюда; судорожно уцепилась за решетку: «О-о-о-о!» (этот звук стал более гортанным, низким: «О-о-х-х!»). Предлагая себя, высунула, насколько можно, и нельзя тоже, свой язык-влагалище: «О-ох: Ох: Ох: Ох!» /Несмотря на усталость, эта цена заставила меня задуматься. Стоя под душем, ощущая кожей прикосновения шланга — тонкой серебряной змейки; попеременно менял температуру и думал, нет, это уж наверняка было бы самым настоящим содомским грехом! (Но, может быть, они и на это тоже смотрели иначе? И систематически совершенстовали достигнутое: чтобы, скажем, каждый солдат в «половозрелом возрасте» имел в комнате свою «летающую маску»? (Ведь девиц из ВАК на всех не хватит. Это уж точно.). («Что за жи-знь!»[70] — пробурчал бы, несомненно, мой двоюродный прадедушка. Тут я вспомнил наконец имя того забытого немецкого писателя, который еще тогда, это было, кажется, в 1790 году, бредил[71] «Летающими головами»: книга называлась «Аристипп»; совсем недурственно написана. Так этот дед /ну да: Виланд его звали! / в той книге-психологически очень тонко-заставляет одну бабу, знатную шлюху, мысленно заниматься всякими такими штуками. / /.
Так, во всяком случае, он тогда это себе не представлял, в те Счастливые Тeeners[72]: уж он-то бы отвел душеньку, если бы жил сейчас! -
Мрак; в постели, она все еще плакала (но уже спокойней; очень грустно и тихо) зато моя таблетка действовала отлично. Я будто уплывал куда-то далеко назад (будто ленивозатихающий ветерок в жаркий день: может, она хочет, чтобы ее выпустили?: поднести к окну, и она вылетит в ночь? /Но потом наверняка заварится каша. (С директором…)))).
«Да?! — : Ахда —: да».: это было ненавязчивое: «Чарли?: Алло!» — послышавшееся из телефонной трубки. (Записали, выбрали из множества приятных девичьих голосов: видимо, ленту приготовили специально, еще вчера вечером; очень любезно; ну совсем как дома, у родимой матушки.) / А вот опять, как мило, привычно напоминающий женский голос, голос молоденькой любяще-заботливой супруги: Мы же собираемся пробиться наверх.: «Уже три часа, Чарли. Надо вставать. Завтрак уже давно ждет / You’ll have to rise. And breakfast already-ready downstairs[73] / —.Пожалуйста, спускайся!». А потом та же самая ерунда еще раз; и еще раз; каждый следующий раз чуть громче; вот голос супруги: настойчиво-энергичной — вконец (отчаявшиеся уже позволяли себе употреблять проклятия, уподобляясь Ксантиппе).
Маска тоже проснулась (она спала, опустив крылья вперед, на глаза, так что были видны лишь нос, рот подбородок). Неэстетично потерла глаза крыльями (находившиеся на кончиках их коготки служили ей вместо ручек при умывании или причесывании: сколь мудро придумал бог и это тоже! (Или, к примеру, Форминдаллс: у меня, наверное, никогда не будет «жаждущей ужасного души», как образно сказал генерал.)). / А маска тем временем вытянула вперед свою на диво нецарственную морду; как кинозвезда, произносящая заученно-испуганное «Оу!» — и вдруг разразилась утренней трелью, сверху вниз пройдя по всей октаве, «Ооррр-лллл!»: еще и это -
За дверью послышались широкие мужские шаги. Резкий, солдатский, стук:?! /«Да, да!: Иду-у!»
Этот тоже был на полголовы выше меня (их тут специально подбирают!): сержант. / Я окинул прощальным взглядом комнату: еще одна из многих, воспоминания о которых я ношу (ну, эта-то, конечно, не забудется!). — Ну вот и с этим покончено: уже легче!).
«Да-а. — Скажите — (нерешительно; как бы он не истолковал это неверно): «Я не могу что-нибудь для нее сделать?» (и подбородком указал на царицу Шуб-ад): «Она так старалась — убаюкивая меня своим пением — что?». / Он слегка понимающе улыбнулся. Но тут же деловито ответил: «Едва ли. Cela ne sent rien: ces Papillons la.[74] —: Их тут кормят…» и пожал широкими, затянутыми в униформу плечами. / (Ну что ж, королева: Farewell.[75] — Со своей жердочки она подозрительно глядела нам вслед.)
Идя по коридорам: «Ах, так вы француз?»: «Канадец: Рауль Мерсье». (Из Ривьер-дю-Лy; у залива Св. Лаврентия. И до самой столовой, обрадованные знакомством, мы весело болтали по-французски.)
Давешний обеденный зал: один столик был уже накрыт. /Присоединяйтесь ко мне, мсье Мерсье!» (Понемногу он тоже принялся за хрустящие булочки и аппетитные сандвичи. Я пригласил его не без задней мысли: на случай, если они мне опять подсыпали в кофе аконит!) /Белокурая девица за стойкой вдруг радостно улыбнулась. Встала; лавируя корпусом, пробралась между столиками. Передала пакет с бутербродами: «Провиянт на дорога!» — и еще шире улыбнулась, показывая зубы: попеременно один золотой, один белый (нижние в обратном порядке).[76] Но я, не вставая, отвесил ей равнодушнейший поклон: No use,[77] дитя мое;.— Куда уж тебе до белокурой головки Салджи!). —
Бетонное море казалось в ночи бесконечным. Вокруг нашего светового конуса: десять ярдов в ширину, двадцать в высоту, неподвижно стоял колпак из желтого тумана. (Далеко позади, слева, еще один такой же, но уже значительно меньше; чтобы его разглядеть, надо было пройти сквозь стену нашего.) / Мерсье уже сидел у пульта управления; и я сначала подал ему свой дорожный мешок (который он положил назад). Потом moi-meme[78] протиснулся в низкий конусообразный отсек из стержней и плексигласа (тут же распрямиться, вперед и вправо, чтобы не мешать ему; вот так.)
Только мы двое?: он с гордостью кивнул: «Да, еще только секретные письма и медикаменты» (за нашими спинами в багажном отсеке всего два портфеля средних размеров). Сиденье было упругое, красная кожа и нержавеющая сталь-- уже откинулось назад: начался старт. / Вибрация стала тише. / И мы стрелой полетели вперед.
«Ах, всего лишь несколько миль до Юрики?: Мы будем там еще до восхода солнца!» Рулевое колесо завертелось в его могучих руках; вперед; и точно так же мощно и равномерно назад: и мы очутились в асфальтово-темном потоке (он с бешеной скоростью несся под нами; наверху, слева, за ним следовала неполная луна: нахлестываемая черными ветвями, пронзаемая воронеными изогнутыми копьями зарослей, она была неуязвима: разбивалась об эбеново-черные колонны, разрывала лиственные сети, лакричные петли, черные пятна темноты —: и вновь оказывалась на одной высоте с нами: показывала, кривоногая, великолепное время!).
