Александр Соловьёв - Хомотрофы
Тут бабка прикусила язык. Видимо, она мне и так сказала лишнего.
– Заболталась я… Ладно уж, хватит нам с тобой трепаться. Что было, то было. Ты, Сереж, домой иди лучше. А я еще погуляю маленько. Ну, ступай, ступай, – подтолкнула она меня. Я сделал пару шагов, обернулся. Улица пуста, будто и не было тут старухи. Я поежился.
Вдруг показалось, что тротуар подо мной задрожал. Следом раздался утробный звук, эхом раскатившийся в пространстве. Так иногда завывает голодное нутро. А следом из-за угла послышалась твердая поступь. Так прогуливаются хозяева, обходя свои владения.
Я бросился бежать, вмиг преодолел расстояние до Зоиного дома. Навалился на дверь – не подалась. Да что же это?! Сердце колотилось уже где-то в горле. Шаги все ближе. Я вцепился в ручку и принялся трясти дверь. Она вдруг неожиданно легко распахнулась. Идиот! Пытался открыть не в ту сторону.
Трясущимся руками я защелкнул задвижку и опустился на пол прямо у двери, привалился с ней спиной. Кто-то поднялся на крыльцо. Я услышал сопение, словно собака принюхивается. Поздний гость постучал.
Ага, как бы не так! Сейчас возьму и открою. Собственноручно подам себя на блюде.
Прислушался. Гость потоптался на крыльце в ожидании.
Я встал на четвереньки и выглянул в замочную скважину. На меня уставился глаз, который даже при беглом взгляде не покажется человеческим.
– Открой, открой… – послышался настойчивый шепот.
В горле в один миг пересохло. Я все смотрел в потустороннюю глубину зрачка и не мог оторваться. Я тонул в этой черноте, погружался в нее, падал.
– Ты что это? – Андриан подошел сзади, шаркая тапками, но я никак не мог заставить себя обернуться. – Охренел?! – Он схватил меня за шиворот и отволок в сторону.
– В дом к родне соваться у них не принято, а вот наружу выманить – легко могут.
Я несколько раз моргнул и пришел в себя. Поднялся и побрел вслед за Андрианом, вяло бормоча слова благодарности.
Ночью долго не мог уснуть, сидел, завернувшись в одеяло – меня бил озноб – и прислушивался к потусторонним стонам и хрипам города-желудка.
8
Я приметил ее сразу. Она стояла на другой стороне улицы, напротив остановки. Высокая красивая, но, похоже, абсолютно равнодушная к нарядам. Бесформенная мятая футболка с выцветшим рисунком и шорты камуфляжной расцветки были бы хороши для бунтующего подростка. Если я не ошибся, ей было немногим более двадцати. Розовые сабо вносили нотку женственности, но звучала она фальшиво. Длинные загорелые ноги могли бы приковать взгляды сотен мужчин, но только не в этом городе, где импотенция завладела самой жизнью.
Девушка откинула волосы назад, и солнечные блики пробежали по этой черной волне. В толпе, что ожидала автобуса, ее темные глаза разыскивали кого-то. Могу поручиться – она посмотрела прямо на меня и чуть улыбнулась. Глаза были карие с каким-то необычным отливом. Захотелось плюнуть на трудовую дисциплину и провести время с этой красавицей в дурацкой одежде. Но вот она отвела взгляд, и наваждение развеялось.
Показался автобус. Я отвлекся буквально на пару секунд, а когда вновь посмотрел туда, где стояла девушка – там уже никого не было. Может, показалось от недосыпа.
Двери автобуса с лязгом и скрежетом распахнулись. Толпа селевым потоком потекла внутрь, подхватила меня и поволокла. Каждый раз при этом я испытывал стойкое ощущение дежа вю: тот же автобус, те же лица, всегда на одних и тех же местах. Замкнутый круг.
Целый день я вяло бродил по отделам с неизменной папкой. Она то полнела, то худела до полной дистрофии.
Молодая машинистка с испуганным взглядом быстрым движением сунула мне неподписанный конверт. Соображал я сегодня из рук вон плохо. Пока я крутил запечатанный конверт, девушка вышла из отдела. Я растерянно оглянулся и сообразил, наконец, что письмо для меня.
Туалет не самое подходящее место для чтения корреспонденции, но зато уединенное.
«Здравствуйте, Сергей.
Вы живы!!!
Я видела Вас на остановке, но постеснялась подойти и намеренно села в другой автобус. Просто не верится, что Вы смогли спастись. Благодаря Вам жива и я. Надолго ли?.. Возможно, этим только продлены мои страдания. Как бы там ни было, Вы меня спасли, и я хотела бы Вас поблагодарить.
Вы не могли бы выйти к той беседке, где мы впервые встретились? Я жду возле окна. Если увижу Вас, немедленно спущусь. Вета».
Я вернулся в свой отдел и тут же получил от Тутанхамона очередное задание, но уйти немедленно, как мне того хотелось, не вышло. Иногда начальника пробивало читать морали. От чего это зависело, трудно сказать. Может быть, так на него действовали фазы луны. Как бы то ни было, сегодня Тутанхамон был в ударе, и мне пришлось вынести его словоизвержение на предмет «Корпорация über allem!». Конечно, я не слушал. Сколько можно. Для того чтобы понять его точку зрения, достаточно было и одного раза. Но делать вид, что я вниманию со всем подобострастием, стало необходимым элементом игры. Наконец, Тутанхамон иссяк и милостиво махнул рукой, отпуская меня.
Я повертелся возле беседки, пробежал взглядом по одинаковым рядам прямоугольных окон. На некоторых были опущены жалюзи, на других подняты. Пребывание на площадке перед корпусом в рабочее время считалось нарушением трудовой дисциплины. Чтобы скрыться от любопытных глаз, я зашел в беседку.
Вдруг застучали каблучки. Ко мне, прижимая к груди сумочку, быстро шла Вета. Она была одета в белую юбку и фиолетовую блузку. Длинные темные волосы собраны в хвост. Ей это очень шло.
Я встал и сделал шаг навстречу.
– Хорошо, что пришли, – сказала Вета, подавая мне руку.
Я подержал в руке маленькую прохладную ладошку.
– Еще раз спасибо.
Она смотрела отсутствующим взглядом сквозь меня.
– Не стоит благодарностей. Если речь идет о вчерашнем эпизоде, то считайте, что это пустяк. Избавлять девушек от зловредных менгов – для меня привычное дело.
– Не шутите так, – сказала она. – Не знаю, как вам удалось выбраться. К сожалению, то, что вы сделали, не принесет вам признания, а мне избавления. Я обречена. Мы все здесь обречены. Но вижу, вы еще не поняли этого.
Вета села на скамейку, достала из сумочки длинную коричневую сигарету и закурила. Я присел рядом.
– Жорж говорил о вас, – сказала она. – Вы странный… Впрочем, вы ему нравитесь.
– Он ваш муж? Я знаю его немного. Мы перекинулись парой слов.
Вета посмотрела на меня и грустно улыбнулась.
– Жорж и я – мы собирались пожениться. Хотя, здесь никто никогда не женится. В этом проклятом городе даже загса нет. Можно, правда, обвенчаться в церкви, но – Боже упаси! – только не в этой! К тому же Жорик еврей.
Неожиданно ее глаза наполнились слезами.
– Что я говорю?! Нас ведь скоро не станет, меня и Жоры. Артур уже подыскал себе новую секретаршу. Та женщина сейчас оформляет документы. Жорж сломлен. У него депрессия, которую он пытается скрыть. А недавно забился в истерике прямо на работе. Начальник надавал ему оплеух, чтобы привести в чувство. Я рассказала обо всем директору. По телефону. Надеялась на его поддержку. Наивная дура!
Она достала из сумочки платок. Руки ее дрожали.
– Если то, что мне говорили о вас, правда… Скажите, Сергей, вы… вас действительно никто не звал в город? Вы сами, да?..
Я кивнул с таким видом, как будто это был подвиг.
Она на секунду задумалась.
– Раз так, то, может быть, у вас есть шанс, – Вета вдруг оживилась. – Вырвитесь отсюда, умоляю вас. Пока не закончился карантин.
– Карантин? Что это такое? Я слышу об этом уже второй раз.
– Вам нужно уехать! – сказала она. – Я подумала, может быть, они вас отпустят?.. Вы ведь журналист. Напишите о том, что здесь творится.
– Поздно пить боржоми, когда почки отказали! – послышалось за спиной.
Мы оглянулись. В зарослях жасмина стоял черт знает как пробравшийся сюда Бирюкинг.
– Доргомыз Владимирович… – Вета выронила сигарету и умоляюще прижала руки к груди. – Ради всего святого…
Бирюкинг ухмыльнулся.
– Ах, Вета-Веточка… Ну, вы прям как дитя малое. Зачем глупости болтаете? У него уже есть номер. – Он ткнул в мою сторону пальцем. – С какой стати нам его выпускать? Он теперь имущество корпорации. Да? – Бирюкинг зло посмотрел на меня. – А я и не знал, что ты журналист. То-то, смотрю, умный слишком, сволочь. Очень странно, что мне об этом не сообщили.
– Прошу Вас, Доргомыз Владимирович. Он ни в чем не виноват. Это все я… – У нее в лице появилась покорность. – Вы сами, наверное, знаете: моя участь полностью решена.
– Зачем же так мрачно, девочка моя? Ведь господин директор любил вас. Может, еще и простит.
– Он… не простит!
– Ну да, конечно. Ведь вы не оценили его доброту.
– Доргомыз Владимирович!..
Бирюкинг поднял бровь, выпятил губу.
– Что вы сказали? Разумеется, вы будете на всё согласны. Я правильно понял?.. В обмен на то, чтоб я какое-то время вас не выдавал, Вета.
Доргомыз оскалился, обнажив гнилые зубы.
