Дэвид Митчелл - Простые смертные
– Да, в некоторых кругах я действительно известна под этим именем, – сказала я.
Ее лицо задрожало. Я обратила внимание, что щеки у нее все в рытвинах и шрамах – последствия могучего подросткового акне.
– Будь я проклята! – Она потрясла головой. – Но ведь вы же, черт возьми, вряд ли могли тогда уже родиться! Господи, нет, мне действительно необходимо покурить.
– Не отягощайте стрессом работу ваших бронхов, мисс Хангер. Лучше воспользуйтесь жвачкой. Итак, я жду ваших объяснений.
– Это не какое-то… – Она нахмурилась. – …Это не подстроено? Вы не выдаете себя за…
– Я бы хотела, чтобы вы мне все разъяснили, а то я никак не пойму, что происходит.
На лице Венди Хангер промелькнули подозрения, гнев и недоверие, но ни одно из этих чувств явно так и не одержало верх.
– Ладно, доктор. Вот вам моя история. В молодости, это еще в Милуоки было, я совсем сошла с рельсов. Семейные разборки, развод… насилие. Моя сводная сестра вышвырнула меня из дома, и под конец мамаши кидались через дорогу разбирать своих детишек, лишь бы они ко мне не подошли. Я была… – Она вздрогнула. Старые воспоминания все еще больно жалили ее душу.
– Наркоманкой, – спокойно сказала я. – Но это всего лишь значит, что вы сумели из этого выбраться и остаться в живых.
Венди Хангер уныло пожевала свою жвачку, потом сказала:
– Думаю, вы правы. Однако в 1983 году на Новый год огоньки светились так красиво – господи, тогда-то я выжить и не надеялась! Я, можно сказать, уже ударилась о самое дно. Короче, я вломилась в дом к моей сводной сестре, отыскала ее снотворное и проглотила все таблетки, что были в этом гребаном пузырьке, да еще и пинтой пива запила. Когда я отключилась, по телевизору шел этот фильм «The Towering Inferno»[231]…Вы его видели? – Прежде чем я успела ответить, мимо нас на бешеной скорости промчался спортивный автомобиль, и Венди Хангер сильно вздрогнула. – А очнулась уже в больнице, с трубками, торчавшими у меня из живота и из горла. Оказывается, сосед моей сводной сестры услышал включенный телевизор, зашел, чтобы его выключить, нашел на полу меня и сразу же вызвал «Скорую помощь». Люди думают, что снотворное действует безболезненно, но это неправда. Я и понятия не имела, что живот может так болеть. Я засыпала, просыпалась и снова засыпала. Затем я проснулась уже в приюте для престарелых и от этого чуть окончательно не спятила, потому что мне показалось, что я пробыла в коме лет сорок и успела стать древней старухой, – Венди Хангер горько усмехнулась. – Но там была одна женщина, и она часто приходила ко мне и сидела у моей постели. Я даже не знала, кто она – медсестра, или тоже пациентка, или волонтер. Она брала меня за руку и спрашивала: «Почему вы здесь оказались, мисс Хангер?» Я и сейчас слышу ее голос. «Почему вы здесь оказались, Венди?» Она говорила вроде как немного смешно, с каким-то таким акцентом… в общем, не знаю, из какой она была страны: вроде бы и не черная, но и не совсем белая. Она была похожа… вроде как… на такого грубоватого ангела, который, впрочем, никогда не станет ни обвинять тебя, ни судить за то, что ты сделала, или за то, что жизнь сделала с тобой. И я… сама себе удивляясь, вдруг стала рассказывать ей о себе такое… – Венди Хангер умолкла, изучая тыльную сторону своих ладоней, – …чего никогда и никому не рассказывала. Мы и не заметили, как проговорили до полуночи. И вдруг эта женщина улыбнулась и говорит: «Ну, теперь у тебя все худшее позади, Венди. С Новым годом!» И… я просто, черт побери, разревелась, как корова, сама не знаю почему.
– Она сказала вам, как ее зовут?
В глазах Венди блеснул вызов, но она не ответила.
– Может быть, ее звали Эстер Литтл, а, Венди?
Венди Хангер с силой вдохнула и затаила дыхание.
– Она сказала, что вы это поймете. Да, так она и сказала. Но ведь вам в 1984 году… вы тогда были совсем девочкой. Что же это происходит? Как… о господи!
– А Эстер Литтл не просила вас что-нибудь мне передать?
– Да, да, доктор! Она попросила меня – бездомную наркоманку, совершившую попытку самоубийства, с которой она была знакома всего несколько часов! – передать некое послание своему коллеге по имени Маринус. Я… я… я… я спросила: «А Маринус – это христианское имя, или прозвище, или ни то ни другое?» Но Эстер Литтл сказала: «Маринус – это Маринус» и велела мне передать вам… велела передать вам…
– Я слушаю, Венди. Продолжайте.
– «Три в День Звезды Риги».
Весь мир притих.
– «Три в День Звезды Риги»?
– Да. И больше ни слова. Вот так, слово в слово. Ни больше ни меньше.
Венди всматривалась в мое лицо.
Звезда Риги. Я знала, что когда-то слышала это словосочетание, и стала копаться в памяти, но смысл слов ускользал от меня. Нет, надо быть терпеливой…
– Слово «Рига» ничего для меня не значило. – Венди Хангер продолжала жевать ставший уже совершенно безвкусным комок жвачки. – Во всяком случае, там, на больничной койке в Милуоки. И я попросила ее сказать мне это по буквам: Р-И-Г-А. Затем я спросила, где мне искать этого Маринуса, чтобы передать ее послание, но Эстер сказала: нет, сейчас еще рано, время для передачи послания еще не пришло. И я, естественно, спросила, когда же это время придет. А она ответила… – Венди Хангер судорожно сглотнула и умолкла; я видела, как на шее у нее бешено бьется пульс. – Она ответила: в тот день, когда ты станешь бабушкой!
Типичная Эстер Литтл.
– От всей души поздравляю, – сказала я Венди Хангер. – У вас внучка или внук?
Похоже, мое поздравление ее еще больше встревожило, но Венди все же ответила:
– Девчонка. Моя невестка родила ее сегодня утром в Санта-Фе. Срок-то у нее еще не пришел, ей бы еще пару недель подождать, но тут уж ничего не поделаешь. Так что едва рассвело, на свет появилась Рейнбоу Хангер. Невестка-то у меня из хиппи. Но, послушайте, вы должны… Ну, то есть я тогда подумала, что, может, у этой Эстер бывают приступы слабоумия или она теряет память… Господи! Да разве человек в здравом уме станет просить кого-то о такой безумной услуге? И уж точно в последнюю очередь обратится с этим к наркоманке, проглотившей сотню таблеток снотворного! Я так у нее и спросила. И Эстер сказала, что та наркоманка во мне давно умерла, а настоящая я выжила, и теперь у меня все будет хорошо, начиная прямо с этого вот дня. Вот как она сказала. А еще она сказала, что это послание насчет Риги и точная дата его вручения написаны вечным маркером и в нужный день через много-много лет Маринус меня найдет, но имя у него тогда будет другим, и еще… – Венди Хангер захлюпала носом, из глаз у нее ручьем потекли слезы. – Господи, ну почему же я плачу?
Я сунула ей пачку бумажных носовых платков.
– Она все еще жива? Она ведь, наверное… совсем древняя?
– Та женщина, с которой вы были знакомы, давно скончалась.
Новоиспеченная бабушка кивнула, ничуть этим сообщением не удивленная.
– Жаль. А мне так хотелось ее поблагодарить. Я столь многим ей обязана.
– Это чем же «многим»?
Венди Хангер, казалось, была удивлена этим вопросом, но все же решила пояснить:
– После нашего разговора я уснула и проснулась только утром, когда Эстер давно уже ушла. Сиделка принесла мне завтрак и сказала, что позже меня переведут в отдельную палату. Я сказала, что это, должно быть, ошибка, у меня ведь даже страховки нет, но сиделка сказала: «Твоя бабушка уладила все вопросы и полностью оплатила твое лечение, детка», и я спросила: «Какая бабушка?», а сиделка улыбнулась, словно у меня не все дома, и сказала: «Миссис Литтл, конечно. Она ведь твоя бабушка?» А потом, когда меня уже перевели в отдельную палату, другая нянечка принесла мне… такую черную папку для бумаг, застегнутую на молнию. Внутри была карточка «Bank of America» на мое имя, ключ от какой-то квартиры и еще всякие документы. Как оказалось, – Венди Хангер судорожно вздохнула от избытка чувств, – это документы на владение домом в Покипси. И все документы были на мое имя. Через две недели меня выписали из больницы, я поехала к своей сводной сестре, извинилась за то, что пыталась покончить с собой прямо у нее на диване, и сказала, что уезжаю на Восток и попробую начать все сначала там, где меня никто не знает. По-моему, после моих слов сестра испытала большое облегчение. В общем, дальше было две поездки на автобусах «Greyhound», и я вошла в свой дом в Покипси… который мне подарила самая настоящая живая фея, как в «Золушке». Ну а потом как-то незаметно пролетело сорок лет, я по-прежнему живу там же, и мой муж до сих пор уверен, что дом подарила мне одна моя эксцентричная тетушка. Правды я никогда и никому не рассказывала. Но каждый-каждый раз, когда я поворачивала ключ в замке, я вспоминала ее слова: «Три в День Звезды Риги»; но особенно часто я стала вспоминать это с тех пор, как узнала, что моя невестка беременна; я все думала: а что, если я и впрямь встречусь с этим Маринусом… А сегодня утром я, черт побери, была совсем уж не в себе! Она же сказала: «В тот день, когда ты станешь бабушкой!» Мой муж уговаривал меня остаться дома, я так и поступила. Но тут мне позвонила Карлотта, она у нас теперь управляет нашей компанией такси, и сказала, что Джоди вывихнула локоть, а у ребенка Зейнаб высокая температура, и не могу ли я – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Венди! – всего лишь съездить на вокзал и встретить доктора А. Фенби? И, знаете, ведь не было никаких причин думать, что именно вы окажетесь этим Маринусом, но стоило мне вас увидеть, и я… – Венди решительно тряхнула головой, – все сразу поняла. Вот потому-то я сперва и вела себя как ненормальная. Вы уж меня извините.
