Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

Лорд Стиамот сделал приглашающий жест. Эремойль неохотно подошел поближе.

Он думал о тех словах, которые намеревался сказать, ради которых прибыл сюда: «Мой властелин, там, на пути огня, остался человек, который не уйдет со своей земли и не позволит увезти себя силой, которого нельзя будет удалить иначе, как лишив его жизни. Но, мой властелин, этот человек слишком прекрасен, чтобы поступать с ним столь жестоко. И потому я прошу вас, мой властелин, прекратить распространение огня — может быть, применить какую-то иную стратегию, чтобы мы могли захватить метаморфов, когда они будут бежать из огненного кольца… но не позволять огню продвинуться далее той точки, которой он уже достиг, потому что…»

Нет.

Он видел, что просить короналя задержать окончание войны хотя бы на один час абсолютно бесполезно. Ни ради Катгакауна, ни ради Эремойля, ни ради священной Хозяйки Острова Сна, матери Стиамота, движение огня не могло быть остановлено, поскольку стремление короналя завершить войну было наиглавнейшей силой, перед которой не могло устоять ни одно реальное или кажущееся препятствие. Эремойль мог бы попытаться остановить огненную атаку своей собственной властью, но просить позволения у короналя бессмысленно.

Лорд Стиамот вновь повернулся к Эремойлю.

— Что с вами, капитан? Что вас гнетет? Идите, садитесь возле меня. Пойте с нами, капитан. Присоедините свой голос к благодарению.

Они запели гимн. Эремойль не знал мелодии и негромко подтягивал, стараясь попадать если не в тон, то хотя бы в ритм. Потом последовал еще один гимн и еще один; следующий оказался ему знаком, и он принялся громко и немелодично подпевать. Наверное, уже близился рассвет. Он тихонько отодвинулся в тень и выбрался из шатра. Да, солнце уже окрасило первыми зеленоватыми лучами вершину горы Хеймон с востока, хотя пройдет еще час или немного больше, прежде чем свет озарит склон горы и обреченные долины к юго-западу от нее. Эремойль с тоской подумал, как хорошо было бы заснуть на неделю. Он осмотрелся и почти сразу же увидел адъютанта.

— Не могли бы вы послать от моего имени приказ моему начальнику штаба на пик Зигнор?

— Конечно, господин.

— Передайте ему, что на него возлагается ответственность за следующий этап огненной атаки и что ему следует действовать по утвержденному мною плану. Я останусь здесь на день, немного отдохну и вернусь в свой штаб к вечеру.

— Да, господин.

Эремойль отвернулся посмотрел на запад. Там все еще царила ночь и лишь отблески пламени, пылавшего в зоне огня, рассекали тьму. Вероятно, Айбиль Каттикаун всю ночь провозился с насосами и брандспойтами, поливая свои поля. Это, конечно, было бесполезно: огонь такой силы пожирает все на своем пути и не останавливается до тех пор, пока есть, чему гореть. Значит, Каттикаун умрет, черепичная крыша его жилища обрушится… — и помешать этому никак нельзя. Его можно спасти, лишь заставив несколько ни в чем не повинных солдат рисковать своей жизнью, да и то без гарантии успеха; еще его можно спасти, если он, Эремойль, откажется выполнить приказ лорда Стиамота, но это будет не спасением, а лишь небольшой отсрочкой гибели. Итак, он умрет. После девяти лет участия в войне, думал Эремойль, я в конце концов дошел до того, что погубил жизнь, жизнь одного из своих сограждан. Но чему быть, тому не миновать. Да, не миновать.

Несмотря на невероятную усталость, он не мог заставить себя уйти и провел на наблюдательном посту еще примерно час, пока не увидел первые вспышки огня в предгорьях около Бизфер-на или, возможно, Домгрейва. Значит, утренняя бомбардировка зажигательными снарядами началась. «Война скоро завершится», — сказал он себе. Последние враги уже бегут к безопасному побережью. Они будут интернированы и переправлены через море, и в мире снова наступит тишина. Спиной Эремойль ощущал тепло летнего солнца, а лицом — жар разраставшегося внизу пламени. «В мире снова наступит тишина», — повторил он про себя и пошел искать место, где можно было бы поспать.

Часть 3. На пятый год плавания

Эта запись сильно отличалась от первой. Она не так изумила и потрясла Хиссуна: конечно, история печальная, трогательная, но она не коснулась таких глубин его души, какие затронула сага об отношениях девушки и гэйрога. И все же он сознает, что узнал много о природе ответственности, о тех конфликтах, которые возникают в противостоянии сил, ни одну из которых нельзя назвать неправой, и о том, что представляет собой истинная стойкость духа. Также он узнал кое-что о процессе сотворения мифов — ведь во всей истории Маджипура действительно не было ни одной столь богоподобной личности, как лорд Стиамот, великий правитель-воин, сломивший силу злокозненных аборигенов, меняющих форму. За восемь тысяч лет почитания он стал объектом воистину благоговейного поклонения, фигурой, исполненной грандиозного величия и блеска. Лорд Стиамот из знакомого с малых лет мифа все так же продолжает существовать в сознании Хиссуна, но теперь ему необходимо потесниться, чтобы освободить место для Стиамота, увиденного глазами Эремойля, — того усталого, бледного, изможденного, маленького, преждевременно состарившегося человека, который посвятил всю жизнь войне и тем самым сжег дотла свою душу. Герой? Несомненно! С этим могут не согласиться разве только метаморфы. Но полубог ли он? Нет, он человек, которому не чуждо ничто человеческое, очень ранимый и донельзя утомленный. Очень важно никогда не забывать об этом, говорит себе Хиссун, и в этот момент сознает, что те минуты, которые он незаконно проводит в Регистре памяти душ, дают ему истинное образование, позволяют надеяться на получение докторской степени в науке знания жизни.

Далеко не сразу он чувствует себя готовым отправиться на следующий урок. Но через некоторое время пыль с бумаг налогового архива начинает вновь просачиваться к глубинам его «я», и он жаждет приключений, подвигов. Значит, обратно в Регистр. Необходимо восстановить подлинную сущность и других легенд.

Когда-то давным-давно в море вышел корабль, полный сумасшедших, решивших пересечь Великий океан, — самая безумная из всех безумных затей, но это безумие было великолепным. Хиссун решает приять участие в этом плавании и выяснить, что же сталось с его командой. Небольшое исследование позволяет выяснить имя капитана: Синнабор Лавон, уроженец Замковой горы. Пальцы Хиссуна легко пробегают по кнопкам, указывая дату, место, имя… И вот он снова сидит в кресле, чуть настороженный, выжидающий, готовый выйти в море.

Шел пятый год плавания, когда Синнабор Лавон заметил первые пряди драконовой травы, извивавшиеся в воде рядом с бортами судна.

Конечно, он и понятия не имел о том, что это такое, поскольку прежде никто на Маджипуре ни разу не видел драконову траву. Эта отдаленная часть Великого океана никогда еще не исследовалась. Но Синнабор Лавон точно знал, что шел уже пятый год рейса, так как каждое утро аккуратнейшим образом записывал в вахтенном журнале дату и координаты судна, чтобы исследователи не утратили своего психологического настроя в этом безграничном и монотонном океане. И потому он был уверен, что этот день относится к двадцатому году правления понтифекса Дизимаула и короналя лорда Ариока и что идет пятый год с тех пор, как «Спурифон» вышел из порта Тил-омон в кругосветное плавание.

Сначала он принял заросли драконовой травы за скопище морских змей. Казалось, что ими движет какая-то внутренняя сила, крутит их, извивает, сплетает и расплетает. В толще спокойной темной воды эти заросли переливались, мерцая, богатейшим набором цветов; каждая нить сверкала изумрудными, голубыми и ярко-красными бликами. С правого борта было видно небольшое пятно водорослей, а вдоль левого борта они тянулись по глади моря длинной и довольно широкой полосой.

Лавон оперся на перила и посмотрел на нижнюю палубу. Там возились три косматые четверорукие фигуры: скандары — члены экипажа чинили сети или притворялись, что чинят. Они встретили его появление кислыми, угрюмыми взглядами. Плавание им, как и большей части команды, уже давно осточертело.

— Эй, вы, там! — заорал Лавон. — Черпак за борт! Ухватите-ка несколько этих змей!

— Змей, капитан? О каких змеях вы говорите?

— Вон они! Рядом! Вы что, не видите?

Скандары дружно посмотрели в воду, а затем вновь перевели взгляды, на сей раз не лишенные некоторой покровительствен-ности и победительного торжества, на Синнабора Лавона.

— Вы говорите об этой траве в воде?

Лавон всмотрелся пристальнее. Трава? Судно уже миновало первые пятна водорослей, но впереди тянулись обширные поля, и он прищурился, пытаясь рассмотреть отдельные нити в этих колеблющихся массах. Морская трава шевелилась совершенно по-змеиному. Но Лавон, как ни всматривался, не мог разглядеть ни голов, ни глаз. Что ж, возможно, это и вправду трава. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и скандары без всякой спешки принялись разворачивать стрелу, к которой была прикреплена сеть-черпак для сбора биологических образцов.