Влада Воронова - Пути предназначения
Распробовал. Изучил.
Сыграл коротенькую гамму. Затем ещё одну.
Филимонова поймала себя на том, что представляет, как Северцев столь же нежно и ласково прикасается к её груди, к бёдрам… Причём уродство руки уже не имело ни малейшего значения. Только прикосновения.
«Интересно, какие у него губы… — растерянно думала Филимонова. — Наверное, такие же сильные и чуткие, как и руки».
Авдей развернул кмелг так, чтобы играть можно было левой рукой и…
…и пламенным вихрем взметнулась мелодия фламенко. Совершенно иное, не гитарное звучание, но его хотелось слушать. И танцевать. Хотя танец уже сменился лиричной грустью какого-то романса. Который Авдей тоже оборвал на полуфразе.
— Редкостная гадость, — сказал он. — Это даже не подделка. Это издевательство.
— Откуда ты знаешь? — спросил кто-то из инспекторов.
— Ты же сам слышал — у этого, с позволения сказать, кмелга звук плоский, монохромный, подвижность всего девяносто градусов. Любой эксперт при сравнении с тем кмелгом, что есть в сетевой записи, подтвердит, что данный экземпляр — грубейшая подделка.
— А ты что, музыкант? — враждебно спросил инспектор, не желая верить очевидному.
— Бывший музыкант, — Авдей показал изуродованную руку.
— Это несправедливо, — сказала Филимонова. — Нечестно!
— Справедливость бывает только в суде, — ответил Авдей. — И то через раз. А в жизни всё… по-своему. — Он тряхнул головой. — Однако вернёмся к делу. Экспертиза по предмету этнокультурной ценности, именуемой кмелгом, должна быть назначена немедленно. Параллельно необходимо предупредить таможенную службу, чтобы отслеживала все кмелги, которые будут вывозиться из города. У вашего кмелга есть какие-либо особые приметы? Личное клеймо мастера, например.
— Дарственная надпись, — пробормотал истец. — Староста своим именным кинжалом нацарапал. «На радость и удачу». Слово «радость» написано через «а» во втором слоге. Староста — толковый управитель, но не великий грамотей.
— А здесь «радость» написана через «о»! — показала Филимонова.
— Это, гражданка инспектор, — сказал Северцев, — вы не мне должны сообщать, а в протокол записывать. В следующий раз будьте, пожалуйста, внимательнее. И не забывайте пользоваться справочными ресурсами. Что касается вас, гражданин истец, то, обращаясь за помощью к официальным лицам, будьте любезны излагать претензии чётко, внятно и последовательно. А главное — кратко. Словесные кружева хороши только в гостиной ваших друзей, когда вы будете жаловаться на тупость и бесчувственность судейских чиновников.
— Что вы, гражданин начальник, я не…
— Взгляните, пожалуйста, вон туда, — показал Авдей на длинную очередь жаждущих правосудия. — И призадумайтесь на досуге, имеется ли у нас время разбираться в бесконечной веренице хаотичных речей. Если у людей есть дело, то и говорят они о деле, а не о соседском хмеле. Следующий, пожалуйста.
Филимонову и речистого истца как ветром сдуло.
Судья Паларик, среднерослый наурис тридцати девяти лет, заведующий инспекционным залом, смотрел на беседу Авдея с уже новым жалобщиком.
Странный парень. И дело не только в ужасающем уродстве.
Авдей одинаково легко чувствовал себя во всех четырёх основных юридических ипостасях — следователь, адвокат, прокурор и судья. Но так не бывает. Всегда превалирует что-то одно. «Ты должен выбрать свою роль», — сказал судья ещё на собеседовании. «Я выбрал. Судья». Однако судьёй Авдей в полном смысле этого слова не был.
Такое случалось. Нередко в судьи стремился прирождённый следователь, а прокурор норовил стать адвокатом. Заблудившихся в собственном даре видно было сразу. В большинстве случаев Паларику удавалось убедить их поменять ипостась. Некоторые советов слушать не хотели, но это уже было их решением и их ответственностью. Каждый имеет право уродовать себе карьеру и жизнь в полное свое удовольствие.
Но Авдей ставил его в тупик. В нём равны все четыре ипостаси. И для всех четырёх чувствуется хоть и небольшой, но опыт.
Однако невозможно быть и судьёй, и обвинителем, и защитником, и дознавателем в одном лице.
Надо выбрать что-то одно. Но для Авдея это было равносильно тому, чтобы отказаться от трёх четвертей собственной души. Убить себя на три четверти.
К тому же было в нём что-то ещё. Нечто совершенно иное, к юриспруденции ни малейшего отношения не имеющее.
И вот пожалуйста — музыкант. Причём немалого мастерства. Вот так сходу приспособить под себя совершенно незнакомый инструмент… Почувствовать его, понять… Причём взаимопонимание с кмелгом Авдей нашёл почти мгновенно.
Как музыкант он талантлив необыкновенно.
Но беда в том, что как юрист одарён не меньше.
«Как же ты будешь выбирать, Авдей? И нужно ли выбирать, какую из рук себе отрубить? Однако и разорваться надвое, стать и юристом, и музыкантом невозможно».
Дежурство закончилась. Инспекторы уступали места сменщикам.
Авдей взгромоздился на костыли, проковылял в служебный коридор.
К нему подошёл один из инспекторов.
— Авдей, у моего отца знакомый есть. Владелец солидного антикварного магазина. В магазине имеется этнографический отдел. И там есть кмелг. По словам продавца, очень хороший. Его словам можно верить, магазин действительно очень солидный и уважаемый. Кмелг стоит недёшево, но я поговорил с отцом, а он — со своим знакомым. Продавец согласен на беспроцентную рассрочку. Всё равно товар неходовой. За год, максимум за полтора, ты свой кмелг выкупишь полностью. Если, конечно, он подойдет тебе по всем этим триколорам и градусам.
— Год, максимум полтора… — повторил Авдей. — Как раз столько нужно, чтобы наработать руку. Я раньше на вайлите играл. И на фортепиано немного. Они совсем другие… Хотя и нечто общее в технике игры есть. Да, полтора года мне бы хватило, что бы стать… кмелгачом? кмелгером?.. Не знаю, как правильно.
— Кмелгист, — сказал инспектор.
— Да, — согласился Авдей. — Кмелгист звучит лучше всего.
И заковылял к выходу.
Инспектор догнал.
— Так ты берёшь кмелг или нет?
Авдей остановился.
— Не знаю, — проговорил он тихо. — Как-то всё неожиданно. — И решил: — Беру.
— Тогда поехали, — ответил инспектор. — Я с лётмаршем.
Паларик подошёл к Авдею.
— А как же юриспруденция? С карьерой музыканта она не совместима.
Авдей опустил взгляд.
— Полтора года мне надо на что-то жить. Выплачивать рассрочку. Халтурить в работе я не умею, так что за качество инспектирования исковых заявлений можете не опасаться. Но ваше право меня уволить.
Не дожидаясь ответа, Авдей заковылял по коридору. Рядом с ним шёл инспектор.
* * *В дверь позвонили.
Эльван открыл дистанционный замок. В комнату вошёл Авдей.
— Нам пора в Башню, — сказал он.
Эльвана захлестнула ярость.
«Свершилось! — подумал он злобно. — Его колченогая, криворукая и косорожая милость соизволила вспомнить о своём Ассистенте. Днями напролёт этот засранец меня не замечает, но каждый вечер как нанятый заходит, чтобы попросить сопровождать его в Башню. Как будто я настолько туп, что сам не в состоянии усвоить свои прямые обязанности. — Эльван так стиснул пульт дистанционки, что тот затрещал. — Мой Светоч устраивается на работу, а я, его собственный теньм, узнаю об этом в случайном разговоре, причём беседую не со Светочем. Он два дня назад покупает себе музыкальный инструмент, взахлёб рассказывает об этом всем и каждому, только не мне, своей тени. Я даже ни разу не был в его квартире! И не говорил с ним никогда… Я только и делаю, что включаю дурацкий Радужный Фонтан, который не нужен никому, и в первую очередь самому Авдею».
— Вы плохо себя чувствуете, сударь Кадере? — спросил Авдей. — Быть может, вызвать врача?
Эльван дёрнулся как от пощёчины. Он ещё и заботу проявляет, мразь колченогая!
— Я чувствую себя прекрасно, — сказал Эльван холодным, клинково-острым голосом. — А когда ты отсюда исчезнешь, буду чувствовать себя ещё лучше.
— Я чем-то обидел вас, сударь Кадере?
— Уйди отсюда, — велел Эльван. И заорал, срывая голос: — Прочь пошёл! Проваливай!! Вон!!!
— Простите меня, сударь Кадере, — сказал Авдей. — Я не хотел причинять вам боль. Правда не хотел. Не знаю, как это получилось. Простите.
Тихо щёлкнул замок. Авдей ушёл.
Эльван хотел швырнуть ему вслед дистнационку.
И замер на полудвижении, ошеломлённый пониманием.
— Что я сделал… Пресвятой Лаоран, что же я натворил?!
Он говорил со Светочем сидя. Даже головы в его сторону не повернул. Он приказал Светочу уходить. Причём в очень грубой, оскорбительной форме.
Теньму за такое полагалось… Ничего ему за это не полагалось. Потому что ни один теньм никогда бы не сделал ничего подобного.
