Кир Булычев - Глубокоуважаемый микроб (сборник)
– Ты только подумай, – сказал потом Батыев Удалову. – Он тебя за простого человека принял. Это же, можно сказать, оскорб ление.
– А я не прост, – ответил Удалов. – Простых людей вообще не бывает.
Батыев обнялся с Удаловым и поцеловался с ним в губы троекратно. Потом они договорились звать друг друга на ты.
Тут и приехали товарищи из области. Они были совсем трезвые и потому не сразу разобрались, кто пришелец, а кто свой. Им объяснили, а один из них сразу сказал:
– Это только доказывает, что во всей Вселенной действуют одни и те же законы.
– Наши законы, – сказал ему секретарь обкома Чингисов и тоже троекратно поцеловался с Удаловым.
– Поздравляем вас, товарищ, с благополучным прибытием! – крикнул он.
Обнимаясь с Удаловым, он уловил исходящий из его рта запах хорошего коньяка, и у него отлегло от сердца. Он ведь тоже всю дорогу беспокоился, доволен ли пришелец, хорошо ли ему.
– Я с ним принял бутылочку, – сказал ему Батыев, понизив голос. – Вы уж простите, я так не употребляю, только за компанию или по делу.
– Знаем, как ты не употребляешь, – сказал ему секретарь обкома. Но не сердито, а так, по-братски.
Батыев подумал, что, если все дальше гладко пойдет, открывается прямая дорога в область.
Секретарь обкома сделал знак рукой, и его секретари и незнакомцы, которые с ним приехали, внесли заготовленный на всякий случай сундук с припасами.
– Сейчас, – сказал Чингисов, – по случаю нашей встречи, а также, раз уж вы устали с дороги, устроим маленький закусон.
– Ну, гуляем! – сказал Удалов с некоторым ужасом.
Все обрадовались, забили в ладоши, а журналист, который уже снял удаловское объятие с Чингисовым, вытащил магнитофон и попросил:
– Ну, два слова, первые впечатления.
– Речь скажи, – поддержал журналиста секретарь. – Если надо, то мой референт Рабинович сейчас подготовит.
– Это правильно, – согласился Удалов, – пускай подготовит. Все-таки мероприятие.
Со стола сбросили телефон и чернильный прибор, постелили чистую скатерть, принесли из райкомовского буфета приборы и хлеб с маслом, а Удалов в это время немного вздремнул в кресле, надвинув на лоб каскетку. Все говорили шепотом, не беспокоили, а товарищи Батыев и Чингисов проверили все, что написал референт Рабинович, кое-что вычеркнули, кое-что добавили. Рабинович оправдывался.
– Я, – стенал он шепотом, – раньше не имел опыта написания выступлений для столь отличающихся от нас товарищей. Но показания товарища из местного горкома и общее впечатление убедили меня, что прилетевший к нам с отдаленных звезд товарищ проникнут нашим, прогрессивным образом мыслей. Я думаю, что нужно по возможности записать его речь, может, ее возьмут на московское телевидение, на первую программу.
А Удалову снился сон, связанный с его дальнейшим повышением. Во сне он уже подлетал к Москве, и самолет, несущий его на борту, медленно приземлялся в аэропорту Шереметьево. К самолету раскатали красную ковровую дорожку, а из здания, украшенного красными флагами, вышли руководители партии и правительства и солидно направились навстречу первому гостю из иной звездной системы, который прибыл сюда, чтобы поделиться знаниями, опытом строительства и вообще проявить дружбу и сотрудничество. И вот все встречающие отстали на один шаг от первого встречающего, и тот раскрыл объятия.
Тут Удалов очнулся и удивился. Как же это он во сне считал себя не советским человеком! Ему стало немного страшно и стыдно, но тут же он подумал, что, вернее всего, он уже не Удалов, а самый настоящий звездный пришелец. Ведь не зря же даже близкий человек, жена, не нашла приметной родинки. И поэтому, когда Чингисов протянул ему бумажку с речью для произнесения на торжественном обеде, Удалов блеснул глазками на накрытый стол и понял, что обязан отработать надвигающуюся выпивку и сказать приготовленные слова.
В кабинете уже стояла кинокамера, горел свет и суетились операторы. Незнакомая женщина в белом подошла к Удалову, причесала его немного и подмазала ему щеки розовой пудрой. Удалова провели за стол, и по обе стороны его встали Чингисов и Батыев.
Подняли первый тост за дружбу и процветание. Подняли второй тост за приезд. Потом Удалову подмигнули, и он развернул бумажку, написанную товарищем Рабиновичем, с помарками других товарищей.
– Дорогие товарищи! – прочел Удалов. – Дамы и господа!
Удалов окинул взглядом стол, но ни дам, ни господ не заметил. Потом сообразил, что передача будет рассчитана на весь мир и потому нужно мыслить широко. И он продолжил чтение, несколько задерживаясь на сложных словах и читая их по складам.
– Разрешите мне приветствовать вас на советской земле в канун большого праздника – завершения очередного пятилетнего плана.
За дверью послышались шум и суетня. Кто-то кого-то в дверь не пускал. Незнакомцы, удивленные и возмущенные попыткой вторжения, бросились к двери и, к сожалению, опрокинули кинокамеру.
– Эх, – вздохнул Рабинович, – придется вам всю речь снова читать.
– Вижу, – сказал Удалов.
Незнакомцы старались сдержать страшный натиск с той стороны, грудью держали дверь, но странная, неземная сила оттолкнула их, и вместе с сорвавшейся с петель дверью они были вброшены в кабинет.
«Да, – подумал Удалов снова, – есть еще враги нашей дружбы».
В дверном проеме обнаружились три странных существа совершенно фантастического вида, в одежде, которая прикрывала их почему-то только выше пояса, хотя ниже пояса у них ничего неприличного не было. Существа стояли на трех ногах каждый и махали множеством рук, чтобы навести порядок. Сначала их никто не хотел слушать и раздавались лишь отдельные крики «Хулиганство!», но потом все трое так громко рявкнули на присутствующих, что пришлось их выслушать, потому что тот, кому не положено, так рявкать не будет.
– Это что же есть получается? – воскликнул один из трехногих монстров с явным неземным акцентом. – Не успеешь отвернуться, а тебя уже грабят? Мы есть будем жаловаться в ООН, да!
– Что такое? – спросил строго Чингисов у Батыева. – Здесь твое хозяйство, ты и разбирайся, что за претензии у товарищей.
– Да-да, – сказал Батыев. – Давайте выйдем, товарищи, поговорим, всё выясним. А еще лучше заходите завтра ко мне часиков в одиннадцать на прием. Там все и провентилируем. А то, видите, у нас сейчас мероприятие по встрече с инопланетным гостем. – И Батыев указал на Удалова. Скандала он не хотел, неизвестно еще, что за стиляги и хиппи приперлись.
Трехногие взглянули на Удалова, и один из них закричал:
– Так вот кто спер мою любимую форменную фуражку!
А второй увидел, что на груди у Удалова все еще висит бинокль, и закричал:
– Ясно, кто есть похититель мой бинокль!
– Да не хотел я красть, – возразил Удалов. – Только примерил, тут меня и скрутили.
Удалов тут же снял с себя каскетку и протянул одному из трехногих. Снял с груди бинокль и протянул второму трехногому.
– Это еще ладно, – смягчился трехногий. – А куда стащили наши приборы? Что же получается за местность у вас? Такого мы еще не встречали ни на одной планете. Не успели войти в лес по случаю несварения желудка, как нас полностью обокрали, а потом еще в наш родной корабль пускать не хотели.
– Приборы? – спросил Удалов. – Приборы вон там, на тумбочке стоят, в ящике.
Трехногие подобрали и приборы. И притом качали головами, находя приборы в плачевном состоянии.
– Больше мы к вам ни ногой, – сказали трехногие хором. – Никогда. Через двадцать минут улетим на нашу родную альфу Центавра, только вы нас и видели, недостойные гуслярцы!
– А жаль, – сказал Удалов вслед настоящим иноземным пришельцам.
Пришельцы ушли, захватив ящик с деталями. Будто их и не было.
А в кабинете еще несколько секунд стояло подавленное молчание, до тех пор стояло, пока оставшиеся не поставили общими усилиями на место дверь.
Товарищ Чингисов перевел дух, словно долго бежал. Потом повернулся к Батыеву и спросил его:
– Что за психи к тебе в кабинет врываются? Как ты так всех распустил?
– Не мой кабинет, – ответил Батыев. – Карася кабинет. Это он всех распустил. Только мы его сегодня уже лишили народного доверия, сняли, будет библиотекой заведовать.
– Вот это правильно. Ты потом проверь, что за люди, зачем шумели.
– Обязательно, – сказал Батыев. – Вот завтра придут они ко мне на прием к одиннадцати, там я с ними серьезно поговорю. Они у меня разучатся без вызова в кабинет заходить.
А раз все уладилось, то товарищ Чингисов обернулся к Удалову, который собирался, пока они заняты, вырваться из кабинета, соединиться с женой и пойти потихоньку домой.
– Вы куда, товарищ пришелец? – спросил Чингисов строго.
– Домой, – сказал Корнелий Иванович. – Какой я пришелец? Вот они, настоящие, уже улетели.
– Давайте, товарищ, без штучек, – обиделся Чингисов. – У нас пока другого пришельца нет, а мы уже в Москву рапортовали. Эй, операторы-моператоры, как вас там, включайте машину, будем приветственную речь продолжать.
