Предлунные - Анна Каньтох

Аптечка?

Сердце забилось сильнее, в голове прояснилось. Он попытался вспомнить, сколько ампул обезболивающего использовал. Две он ввел Катерине, Ивену… Ивену, похоже, не ввел ни одной.

Значит, еще одна должна была остаться.

Осторожно, словно впервые встающий с постели выздоровевший паралитик, он приподнялся на локтях. Перенеся вес тела на левую руку, потянулся правой за спину, туда, где под позвоночником ощущалась выпуклость сдвинувшейся во время падения аптечки. Нащупав мягкую искусственную кожу, нашел замок-молнию. Открыть его удалось не сразу – язычок замка был слишком маленьким и казался скользким, словно кубик льда, а пальцы Даниэля походили на пучок одеревеневшей морковки. После одного чересчур резкого движения ему пришлось переждать, пока минует приступ боли, а потолок перестанет вращаться перед глазами.

Вспотев и дрожа, он сунул пальцы левой руки в щель между каменными плитами, черпая облегчение от их прохлады. Наконец открыл аптечку и полез внутрь. Теперь нужно было еще отыскать уцелевшую ампулу, если та вообще существовала, нащупать ее среди противолихорадочных, противорвотных и обеззараживающих средств, а также перевязочного материала. Сперва он наткнулся на инжектор, который аккуратно отложил в сторону, а потом вернулся к поискам ампулы. Было бы проще, если бы ему удалось передвинуть ремень так, чтобы аптечка оказалась там, где ей полагалось быть, то есть на бедре, но для этого требовалось приподняться выше на локтях, на что ему не хватало сил.

Он рылся в сумке немеющими пальцами, с каждой секундой обретая все больше уверенности, что даже если найдет ампулу, то не сумеет ее опознать, поскольку пальцы начинали терять чувствительность. Ему хотелось кричать и ругаться, выбросив из себя всю накопившуюся злость и отчаяние, весь ужас.

– Ну, иди сюда, малышка, – бормотал он сквозь зубы. – Я знаю, что ты там… иди сюда, иди… от тебя будет польза, много пользы… Не разбилась же ты, малышка? Вряд ли, ты не стеклянная…

Когда его пальцы коснулись пластиковой оболочки, он мысленно произнес короткую молитву. Сунув руку глубже, сжал кулак. У него возникло искушение взять ампулу в зубы, раскусить и хотя бы на мгновение ощутить в горле влагу. Каково на вкус обезболивающее средство? Когда-то он пил растворенные в воде витамины, и вкус казался ему отвратительным, но сейчас целовал бы руки любому, кто дал бы ему подобный напиток.

Если он проглотит жидкость – подействует ли она так же, как при инъекции?

«Скорее всего нет», – подсказал голос разума, чье мнение перевесило. Главное – заглушить боль, а потом уже можно думать и о жажде.

Дрожащими руками вставив ампулу в инжектор, Даниэль приложил его к правому бедру и надавил на поршень. Вскоре по телу разлилось тепло – не пылавший до этого жар, а просто приятное тепло. Красные волны успокоились и разгладились. Боль оставалась, но как будто скрытая под поверхностью. Все размывалось, отдалялось, теряло какое-либо значение.

Только теперь Даниэль почувствовал, насколько устал. Ему хотелось лишь свернуться в клубок посреди этого мягкого тепла и спать, спать…

Засыпая, он думал о дожде.

И дождь пришел.

Услышав шум, Даниэль открыл глаза. Уверенный, что продолжает спать и видеть сон, протянул руки в сторону лившихся через пролом в стене струй, но те были слишком далеко, и он сумел лишь смочить кончики пальцев, с которых тщательно слизал влагу, не заботясь о том, что вместе с ней слизывает и грязь.

– Ближе, – прохрипел он, обращаясь ливню. – Ближе.

Ветер усилился, дождь теперь хлестал как из ведра.

– Еще немного, – с надеждой повторил Даниэль. Желудок судорожно сжался в ожидании воды, глаза лихорадочно блестели. Слышать дождь так близко и не иметь возможности напиться – сущая пытка. – Ближе…

Вытянув сложенные вместе ладони, он с трудом заставил их не дрожать, чувствуя, как о кожу ударяются тяжелые капли, и борясь с желанием немедленно поднести руки ко рту.

Однако он выдержал, дождавшись, когда ладони наполнятся водой, и лишь тогда…

Движение оказалось слишком быстрым и резким. Собранная вода пролилась, и Даниэль вскрикнул, словно от боли, а затем в отчаянии начал сосать влажные пальцы.

«Еще раз, – подумал он. – Медленнее. Я справлюсь. Я должен».

Во второй раз ему удалось донести до рта глоток дождевой воды. Потом в третий. На четвертый раз вода снова пролилась, но он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы его не слишком это взволновало. Он знал, что на пятый раз дела у него пойдут лучше. Так оно и оказалось – он пил, пока не почувствовал боль в желудке, что слегка его напугало, и он решил подождать, пока организм немного успокоится. Он весь дрожал – со стороны пролома несло влажным холодом, а рубашка Даниэля промокла насквозь.

– Хватит уже этого дождя, – проворчал он, все еще не вполне понимая, явь это или сон. Не сомневался он только в одном – действие обезболивающего заканчивалось, а еще одной ампулы у него не было. – Пора бы уже кому-то придти мне на помощь.

Он уцепился за эту мысль, вызывая в воображении озабоченные лица врачей в белых халатах, укол в руку и наконец успокаивающие слова: «Все будет хорошо, слава богу, нам удалось вас найти, сейчас мы заберем вас домой. Ни о чем не беспокойтесь». А потом – стерильный холод больничной палаты, койка с накрахмаленной постелью, игла капельницы, а также подвешенная на растяжке его собственная собранная по кусочкам нога. Безвкусная еда и постепенное выздоровление под ежедневные вопросы молодых улыбчивых медсестер: «Как себя чувствуете, господин Панталекис? Лучше? Могу я вам чем-нибудь помочь?» Все это он видел в мельчайших подробностях, вместе с тем отдавая себе отчет в том, что картина не слишком реальна. Единственным уцелевшим членом команды «Оптимиста» был Жак, который, скорее всего, сейчас на полном ходу мчался в сторону Кербероса, уверенный, что Даниэль тоже погиб.

По мере того, как усиливалась боль, картины становились все менее приятными. Вместо девушки в чепчике медсестры над его койкой склонялась Катерина, и когда она шевелила губами, из ее рта струилась кровь. Рядом стоял Ивен, возясь с капельницей старческими, изуродованными артритом и испещренными коричневыми пятнами руками, и говорил, улыбаясь, будто Безумный Шляпник: «Не беспокойся, скоро уже не будет больно, обещаю».

Вернулась красная волна, а вместе с ней лихорадка. Даниэль с трудом осознал, что, во-первых, дождь прекратился, а во-вторых, в зале появились люди.

Их было трое – темнокожая женщина и двое белых мужчин. Младший держал в руках нечто похожее на ржавый меч. При виде раненого они остановились и о чем-то посовещались, после чего подошли ближе.

Даниэль, который только теперь их заметил, протянул руки и пробормотал просьбу о помощи. Перед его глазами все расплывалось, но он видел, что у всех троих постаревшие измученные лица, а одежда напоминает грязные лохмотья. Большего контраста