Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов
Аркадий попросил паузу, налил еще по одной чашечке кофе себе и клиенту, чтобы дать обессиленному исповедью Григорию немного успокоиться.
– И тем не менее, – сказал психолог. – Все не так страшно, как вам кажется. Паника, страх и безысходность, которые вы ощущаете, не более чем ошметки старых скелетов, окопавшихся в вашей голове.
Григорий хотел было возразить, но Кузнецов решил, что пора брать инициативу на себя.
– Подождите, пожалуйста, я скоро закончу, – сказал он напористо, но мягко. – Наверное, я буду повторять то, что уже говорили лечащие врачи, да и я сам в общем-то в той или иной степени об этом говорил. Однако пока вы не впитаете в себя этот постулат, именно впитаете, а не поймете, то есть примете как данность, мне и другим специалистам придется его повторять. Мысль эта крайне проста: то, что происходило с вами в предыдущие годы, происходило не только с вами, но и с наркотиками, которым вы помогали раскрываться. Вы жили в симбиозе. Вполне естественно, что сейчас жизнь кажется вам тусклой и бессмысленной. Ваш организм и сознание настолько привыкли к тому, что они находятся в связке с чужеродными химическими элементами, что потеря этой составляющей воспринимается как потеря себя. Однако реальность такова, что люди рождаются самостоятельными личностями и для полноценного существования им не нужны противоестественные связи. Весь внутренний багаж такого рода не более чем фикция. И значимость он имеет лишь для того, внутри кого по несчастию скопился.
Аркадий отпил кофе.
– Между тем избавиться от остаточных явлений – можно! Я видел людей, которым это удалось. Они есть. И я считаю, что вы, Григорий, нисколько не хуже их. Я даже могу сказать, что у вас, по сравнению с ними, есть целый ряд значимых преимуществ, как то: семья, хорошее образование и средства, наконец. Поверьте, не у каждого завязавшего наркомана есть такой прекрасный набор. Если не будете лениться, то сможете кардинально изменить свою жизнь. И прошлое станет просто прошлым.
Главное, повторюсь, прочувствовать, что фантомные боли по наркотикам не более чем фантомные. Потому что вам только кажется, что у вас пропало то, без чего вы не можете жить. Это не так! Просто вспомните, каким вы родились, каким были в детстве. Тогда же для того, чтобы жить и радоваться, вам не нужны были никакие стимуляторы. Могу, конечно, ошибаться, но вряд ли ваши первые годы были совсем уж безрадостными. Я не прав?
– Не знаю, доктор. – Аркадий не стал его поправлять. – Я уже совсем не помню, каким я был тогда. Того мальчика давно уже нет. Ничего нет, даже страны, в которой я родился.
– При чем здесь страна?
– Как при чем??? – Впервые Григорий проявил такую резвую реакцию, что Кузнецов испугался, как бы он, подпрыгнув, не пробил головой четырехметровый потолок. – Это очень даже важно! Неужели не понимаете?
– Растолкуйте, будьте любезны. – Аркадию и правда стало интересно.
– Я же, как и вы, наверное, абсолютный продукт конца советской эпохи – уникального времени. Если не уникальнейшего. Мы же все росли в советских детских садах, советских школах, и нас пичкали ровно той же идеологией, что и родительское поколение. Но, – Григорий потрудился поднять большой палец, – в наше время никто уже в эту туфту особенно не верил, поэтому сильно не усердствовали. Языческое поклонение идолам вождей стало как бы необязательным.
При этом все советское пространство было пронизано новыми идеями – свободы, демократии, капитализма. И они были совершенно чистыми! Это был прямо-таки святой Грааль! Никто же не знал практической стороны медали. Был необычайный духовный подъем. Все переходили от веры в коммунизм к вере в демократию. Казалось, что вот! Вот теперь начнется! Стоит только скинуть остатки прошлого. И как заживем! Вы, кстати, были на демонстрации после путча 91-го года?
– К сожалению, не довелось. Революцию я встретил в пионерском лагере.
– А я там был. Видел, как Ельцин вместе с кучей людей, большую часть из которых никто уже и не вспомнит, как, например, Гдляна и Иванова, выступали с балкона гостиницы «Москва» (той еще, старой). Все ликовали! Все любили друг друга вполне искренне! Это был катарсис. Особенно в момент, когда, уже на Лубянке, подогнали подъемный кран и стали снимать Дзержинского с постамента. Я думал, взлечу и буду парить над Москвой. Благо, погода был отличная. И все вокруг, как мне кажется, думали так же. Уж, по крайней мере, мои сверстники точно.
А все потому, что нас еще не успел испортить советский быт. Для нас коммунизм был чистой теорией, базирующейся на всеобщем равенстве, справедливости и так далее. Мы думали, что и капитализм – это что-то такое же, только с возможностью иметь частную собственность, заниматься бизнесом, выбирать тех политиков, которых считаешь достойными. Понимаете, Аркадий, это был типичный неофитский угар, помноженный на то, что мы, как подростки, еще толком не столкнувшиеся с действительностью, были наполнены лучшими теоретическими знаниями из обеих систем. И, надо сказать, взрослые не очень далеко от нас ушли. При этом у всех был сравнительно неплохой социальный базис, как это становится понятно теперь. Так или иначе, и образование было на достойном уровне, и медицина относительно неплохая, да к тому же бесплатная, а коммуналка вообще не стоила ничего! Сейчас себе такое даже вообразить невозможно.
Но главное, была всеобщая надежда неминуемого взлета! Ощущение, что скоро старая замшелая система отомрет и на шестой части суши наступит земной рай. Вот такой была страна, в которой я научился мыслить и сформировался как человек. И ее больше нет.
– И что же это меняет?
– Да все. В первую очередь людей. Они уже никогда не будут такими, как тогда, – наивными, но неглупыми романтиками, ожидающими чуда. Чистыми. А это сказывается и на всем остальном. И на мне в том числе. Я, понимаете ли, без наркотиков помню себя именно в той атмосфере, о которой только что рассказал. Как сейчас мне очевидно, тогда был пик моего личного счастья, и для того, чтобы, как вы говорите, вспомнить себя без наркоты и вернуться к своему первоначальному состоянию, мне нужны идентичные условия. А их нет. И есть сильные подозрения, что никогда уже не вернутся.
– Не хочу играть в капитана
