София Кульбицкая - Каникулы совести
«Для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если я…»
— В каком качестве?.. — пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать, на что Игорь тут же ответил — видно, ответ был у него заготовлен заранее:
— В качестве гостя — крупного учёного и просто интересного собеседника и приятного человека.
— Простите меня, — я постепенно приходил в себя, но голос немилосердно дрожал, — вы простите меня, Бога ради, Игорь Игоревич, но я не совсем Вас понимаю. Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, что вам нужен именно я?.. (Они никогда не ошибаются, запоздало вспомнил я, но слово не воробей; к счастью, шеф безопасности милостиво проглотил это оскорбление). Я, ей-Богу, не представляю, чем мог привлечь внимание господина президента. В науке я человек незаметный и…
Кострецкий остановил моё словесное недержание, мягко положив ладонь мне на запястье, как это делают с понравившейся женщиной, — и на лице его отразился ласковый упрёк, который я перевёл бы следующим образом: «Ты же так хорошо начал, не унижайся, будь достоин меня и себя».
— Какой же вы незаметный? Помилуйте, — из вежливости решил он элегантно перейти на сленг моей юности, да промахнулся: в конце двадцатого века так уже не говорили. И вновь лингвистический промах представителя безупречной службы согрел мне душу куда вернее дорогого вина — и я, наконец, смог вздохнуть почти свободно. — Не надо кокетничать. Вы очень уважаемы в широких научных кругах. А если простой рабочий люд и не узнаёт вас в метро, так это только делает вам честь — дешёвая популярность никогда не украшала серьёзного учёного. Но мы-то с Александром Васильевичем люди образованные, поверьте. Не надо нас недооценивать, — он снова примирительно улыбнулся, как бы говоря: «Видишь, я шучу с тобой, значит, у тебя всё в порядке», — и тут же опять посерьёзнел. — Господина Бессмертного Лидера очень заинтересовала ваша тема «Осознание бессмертия души в лечении депрессий и других психогенных расстройств». Он досконально изучил все ваши крупные работы и хочет познакомиться с автором лично…
Снова доверительная улыбка, но уже с грустинкой. — Да вы не бойтесь, он не станет вас терроризировать всякой там научной проблематикой. Просто…
Он вдруг смолк и усмехнулся, как бы раздумывая — стою ли я того, чтобы со мной откровенничать?..
— Ну, ладно, не буду вас мучить. Открою маленький секрет, — тут он перегнулся через столик, едва не подпалив свечой свою короткую стильную куафюру, и горячо прошептал мне в лицо: — На самом деле ему просто охота поболта-а-ать с кем-нибудь поста-а-арше-е-е-е…
Как ни был я ошеломлён всем происходящим, но этот пассаж — такой неожиданный в свете его предыдущих витиеватостей — не на шутку меня покоробил и даже возмутил.
Маленькое примечание. Дело в том, что тема, которую он назвал — осознание бессмертия и тд, — не очень-то любима моими коллегами. Даже, лучше сказать, совсем не любима. Иначе говоря, я застолбил её, как золотоискатель — свою территорию, и вот уже много лет в гордом одиночестве разрабатываю эту пусть не особенно щедрую, а всё же подчас приносящую золотые крупицы жилу. Многие, знаю, надо мной посмеиваются — но мне, в общем, на это наплевать.
Но президента Гнездозора — единственного на планете человека, давным-давно осознавшего своё бессмертие, и не какое-нибудь там вилами на воде писанное, а самое что ни на есть ощутимое, земное, телесное — эта проблема и впрямь могла бы заинтересовать. Да, несомненно, могла бы. Иное, пожалуй, и представить себе трудно. Ему, несомненно, будет любопытно узнать, что по этому поводу думает (тоже единственный в своём роде!) специалист. Это казалось мне вполне естественным. Так что — к чему Кострецкий приплёл сюда мой возраст, я не совсем понимал.
Видимо, я, сам того не желая, издал горлом какой-то протестующий звук, — ибо в следующий миг, когда великий глава ИБР, наконец, перестал дышать мне в лицо ёлочным ароматизатором и вернулся в более подобающее ему положение, лицо его было уже не покровительственным, как секунду назад, а почти виноватым:
— Пожалуйста, не сердитесь, я не хотел обидеть вас. Вы меня, вероятно, не так поняли. Можно, я буду откровенным? — он снова положил руку на моё запястье и доверительно сжал его.
— Поймите простую вещь. Бессмертному Лидеру трудно быть постоянно самым старшим и умным. Хочется и ему расслабиться, почувствовать себя несмышлёнышем. А это с каждым годом, сами понимаете, всё труднее. Всё невероятнее становится найти достойного собеседника. Даже ровесники постепенно выживают из ума. Вы в этом смысле — уникальный человек, просто уникальный. Вы ведь принадлежите к поколению его родителей, таких уже почти не осталось, а те, кто выжил, давным-давно в маразме (извините!). Вам же удалось сохранить блестящий ум и, что немаловажно, прекрасную форму. Вы в каком-то смысле сродни ему. Поверьте, вы нам очень нужны, очень. Ну, так вы согласны? — он почти просительно заглянул мне в глаза, — скажите, вы согласны?..
Попробовал бы я отказаться! Его ласковые интонации ни на секунду не ввели меня в заблуждение — я прекрасно понимал, что люди такого ранга, как Кострецкий, не просят, а приказывают. С другой стороны, объяснения его были весьма логичны и внушали доверие. Под их воздействием мне и впрямь начинало казаться, что в предложении, которое я только что получил, нет ровным счётом ничего экстраординарного.
Что я, собственно, теряю? Почему бы и в самом деле не съездить с комфортом на природу, не отдохнуть, не провести время с приятными людьми?.. Ну да, большими людьми, влиятельными, почти небожителями, — ну так что же? С чего я, в самом деле, так трепещу перед ними — разве я себя на помойке нашёл? Тем более они сами меня приглашают. Так почему бы мне, чёрт возьми, в кои-то веки не расслабиться и не поверить, что мой возраст и статус дают мне полное право быть с ними на равных? И вправду? Почему?
— Конечно, я всегда рад служить Бессмертному Лидеру, — сдержанно ответил я.
— Ну вот, опять — служить! — Кострецкий возмущённо прихлопнул ладонью по подлокотнику. — Повторяю: вы гость. Почётный гость господина Президента. Впрочем, — он снова улыбнулся одной из обаятельнейших своих улыбок, — это всё детали. Их мы обсудим позже. Главное, что мы сошлись в главном — простите за дурной каламбур. Что ж, кофейку?
— Не откажусь, — сдался я, тут же поймав себя на странной мысли — по-видимому, я был хорошим учеником! — что вежливая эта фраза-клише, уже раз произнесённая сегодня, композиционно закругляет разговор, превращая его в нечто цельное и гармоничное.
Видимо, это уловил и Кострецкий — в его увлажнившемся взгляде засквозило умиление и нежная благодарность. Впрочем, он тут же совладал с собой и вылез из кресла, чтобы приготовить мне кофе. В наше время считается правильным и стильным делать всё своими руками. Поэтому я тоже поучаствовал — покрутил ручку крохотной, одетой в футляр красного дерева кофемолки, напоминающей мини-шарманку, только что без музыки. Маленький урок гостеприимства. Ну, варил-то он своё зелье уже без моей помощи — в мелком раскалённом песке, под которым, как он пояснил, размещается суперсовременная ультразвуковая жаровня.
Кофе, конечно же, оказался умопомрачительным. Осторожно поцеживая его из хрупкой антикварной чашечки (было одинаково страшно раздавить её неловкими пальцами и порезать губу об острый, как бумага, край), я всё больше ловил себя на тревожном ощущении, что меня дурят, как простачка, что мне ещё предстоит крупно поплатиться за свою доверчивость и наивность. Как именно?.. Но спросить об этом Игоря я, естественно, не решился.
4
Я всегда был далёк от политики.
Воспринимать эту мутотень я готов только в одной форме — когда мне подают её как смачное остро-злободневное шоу. С удовольствием смотрю и пародийные номера, ну, Бессмертный, конечно, табу, а Кострецкого можно и даже нужно, он это любит. Всё остальное вызывает у меня мучительные зевотные, а то и рвотные спазмы. Уж извините старика за физиологичность.
Видеоновостей, как уже повторял не раз, я на дух не переношу. По аудио — только музыку. Свежие статьи УК (устной конституции) узнаю от Стеллочки — хорошенькой блондинистой молошницы в ближайшем супермаркете, у которой регулярно по вторникам и пятницам беру диетический творог (у меня пошаливает желчный пузырь). По неясной мне причине она благоволит ко мне, — так что остаться в полном неведении, чреватом неумышленными политическими преступлениями, я не рискую, а большего мне и не требуется. Словом, я представляю собой тот весьма распространённый тип, который в давно ушедшие дни моей юности был резко презираем, а ныне, в эпоху стабильности, способен вызвать лишь уважение — тип равнодушного, пассивного, инертного, аморфного, замкнутого в своей мещанской скорлупе обывателя.
