Дэвид Малькомсон - Человек, который убил Гитлера
Он был назначен в особый отряд телохранителей Гитлера.
Он заработал это повышение неимоверным усердием, — усердием работы.
Он шпионил и посылал доносы, в результате которых безвинных людей посылали на казнь.
Он избивал людей — мужчин и женщин, детей и стариков.
Он сумел доказать всем, что умеет убивать и не знает ни жалости, ни пощады.
Новая жизнь его мало чем отличалась от старой.
Казарма была такая же голая и холодная, лица новых товарищей такие же серые и хмурые, с редко улыбающимися ртами.
Здесь только было больше взаимного недоверия и боязни откровенности.
Это положение еще усиливалось благодаря тому, что все сто человек постоянно находились вместе днем и ночью.
По временам Северин Браун жалел о том, что он знал о человеческом рассудке.
Как легко приручался этот рассудок, как быстро он превращался в слепое орудие чужой воли. И как легко он поддавался навязчивым идеям.
По ночам, когда все было спокойно вокруг, некоторые телохранители слышали вдруг чей-то шепот, видели тени, взбиравшиеся по стенам.
Другие слышали треск ружей, слышали крики и стоны умирающих людей.
То же самое было и с Брауном.
Иногда, преследуемый во сне этими видениями, он вскакивал с постели и холодный пот катился по его лицу. Очнувшись, он обычно громко ругался, отгоняя богохульствами ложь кошмара.
Иногда ему становилось страшно за самого себя — до того обманывали его чувства.
Так, один раз, днем, он увидел перед собой Грету в новой желтой шляпке… услышал ее голос…
В другой раз к нему подошел тот, настоящий Северин Браун, и потребовал, чтобы ему возвратили его имя. Он хотел, чтобы это имя было с ним в могиле.
А вчера мимо него в кабинет Геринга прошел человек в черной с серебром форме, странно похожий на Эриха Францеля.
Браун так хотел окликнуть его, прикоснуться к нему, почувствовать твердое пожатие его руки — руки Эриха Францеля.
Но Эрих в форме… — как это надо было понять?
Тут он, однако, заметил двух переплетенных змей на плечах тужурки — значок военного врача.
Значит, это был действительно Францель.
Эрих Францель, прибывший в Берлин для познания новой мудрости. Эрих с его молодым лицом и лимонно-желтыми волосами. Почему он оказался здесь? Может быть, за ним специально послали. Люди такого чисто арийского типа были особенно нужны.
И вдруг… Северин Браун неожиданно почувствовал, насколько он был глуп.
То, что он видел, было лишь галлюцинацией. Никакого Францеля перед ним не было.
Как долго можно переносить подобное состояние?
* * *Стоял прекрасный весенний день.
С той бурной весны, когда произошел аншлюс, прошел уже год.
Генерал Геринг отправил в казарму приказ о том, чтобы в Берлинский государственный театр прислали сорок человек из особого отряда.
— В театр? Моих людей? — недоверчиво спросил начальник отряда, выслушав посланного.
— Генерал заявил, что это чрезвычайно важно.
— Может быть, — сказал начальник, — они хотят выставить настоящий взвод для сцены расстрела в «Тоске»? А может быть, они хотят, чтобы мы разыграли сценку из «Гензель и Гретель» и по-настоящему сожгли ведьму? Конечно, еврейскую ведьму!
— Вы знаете, как относится генерал к театру, — заметил посланный. — Он способен созвать весь Рейхстаг, если это понадобится для спектакля.
— Но у меня здесь люди, а не петрушки! Впрочем, конечно, если генерал настаивает…
— Хорошо.
В два часа Северин Браун и тридцать девять его товарищей направлялись к огромному зданию бывшего императорского театра на Жандармской площади.
В театре их встретил Густав Грюдсгенс, тонкий, верткий директор театра, который когда-то долго учил Геринга искусству говорить зажигательные речи.
— Я очень рад видеть вас здесь, друзья мои, — сказал он. — Всегда приятно видеть чернорубашечников — людей с чистой совестью.
Один из людей фыркнул — дисциплина начинала уже слегка трещать… несколько других молодцов улыбнулись.
— Это первый раз за всю вашу карьеру, что вам придется играть какую-то роль, — продолжал директор.
Северин Браун толкнул одного из товарищей под ребро и тот, не выдержав, захохотал. Этот смех был сразу же подхвачен остальными и через какую-нибудь минуту весь зал дрожал от гулкого хохота.
Итак, они должны стать актерами, они, которые жили одной идеей служения родине; они, которые сыграли достаточно большую роль во всегерманском национальном спектакле! Они будут актерами — они — чернорубашечники, имевшие в своем репертуаре достаточно монологов, вроде:
— Хайль Гитлер!.. Долой евреев!… Один фюрер, один Рейх!
В первый раз!.. Ха-ха-ха-ха!
Тут было над чем посмеяться.
— Ну хорошо, молодцы! — сказал Грюдсгенс. — Сейчас я скажу вам, что вы должны делать.
Через час, когда репетиция закончилась, директор снова собрал их вместе и заявил:
— Я полагаю, что было бы очень мило, если бы кто-нибудь из вас, молодцы, отнес цветы фрау Геринг в виде благодарности за эту работу.
— Отнести цветы? — переспросил один из чернорубашечников.
— А почему бы нет? — ответил вопросом Грюдсгенс. — Она сегодня дома и вместе с генералом принимает гостей. Она очень милая дама, прекрасная актриса. Я знал ее, еще когда она была генеральской…
Тут директор спохватился и, переведя дыхание, поправился:
— Когда она была еще Эмми Зоннеман.
Чернорубашечники стали вопросительно смотреть друг из друга. Никому не хотелось идти.
— Ну, ну! — сказал один из них. — В конце концов, надо же кому-нибудь отправиться. Кто пойдет?
— Ганс, конечно, — отозвался другой. — Ганс самый белокурый.
— Только не я! — вспыхнул Ганс. — У меня прыщ на лбу.
— Тогда иди ты, Вальтер!
— Никак не могу. Я сегодня дежурю в канцлерстве.
Некоторое время чернорубашечники еще торговались, кому идти, пока чей-то взгляд не упал на Северина Брауна.
— Ты! — воскликнул Ганс. — Ты новичок в отряде. Ты и иди.
Идти на квартиру Геринга!
Северин Браун неожиданно почувствовал нечто вроде нервного шока. А если там будет Гитлер, один, совершенно безоружный и без всякой охраны?
— Это так просто, — настаивал Ганс. — Кроме того, тебя могут пригласить присоединиться к гостям.
— Да, — кивнул головой Вальтер. — Ты можешь понравиться им. В тебе есть какое-то сходство с фюрером.
— Решено. Он пойдет!
— Отправляйся, Северин!
Так Северин Браун отправился на квартиру генерала Геринга.
Он купил восемь белых лилий в магазине на Потсдамской площади, быстро пересек Лейпцигскую площадь и остановился перед импозантным трехэтажным домом, в котором жил генерал.
Он прошел мимо ухмыляющегося охранника у ворот и был проведен внутрь дома другим человеком, также в форме.
У самого входа в дом охранник обратился к нему:
— Ваш нож и револьвер!
Нахмурившись, Браун отдал оружие. Потом, сняв шапку, бросил ее на скамью и остался на некоторое время один со своими взбудораженными мыслями, пока горничная отправилась докладывать о нем хозяевам.
Без оружия он чувствовал себя теперь точно голым. Кроме того, у него возникла мысль о какой-то ловушке. И тут же мучила другая мысль, о том, не могут ли ему еще раз пригодиться его руки… нет, убивать руками, это слишком долгая история!
— Пожалуйста!
Резкий голос горничной вывел его из задумчивости.
— Спасибо!
Он пошел за ней через длинный зал. Его тяжелые сапоги гулко стучали по навощенному паркету.
Горничная остановилась и недовольно поглядела на него.
— Тише! Вы здесь не на параде!
Он слабо улыбнулся и стал ступать осторожнее.
Тут до его ушей донесся нежный звук музыки, той музыки, которую можно слышать в уютных домах за чаем. Играл струнный квартет. Немного позже он расслышал и голоса гостей.
Он стоял под аркой, которая вела в большую гостиную, и чувствовал себя невыразимо плохо.
Глаза его оказались неожиданно прикованными к огромной картине, висевшей над камином во всей своей сверкающей красоте.
Он сразу же узнал бессмертное полотно Рубенса — «Охота Дианы».
Он видел эту картину еще давно, в Берлине. Тогда она висела в музее кайзера Фридриха и принадлежала народу. Каким образом она попала теперь в квартиру Геринга? Было весьма поучительно узнать, что жадность генерала простирается и на предметы искусства.
Комната была полна мужчин и женщин. Здесь собралась обычная группа людей, подтверждавшая разговоры о хваленой демократии Геринга.
Сам генерал, великолепный в своей кожаной форме коричневого цвета, развалился в кресле.
Фрау Геринг, одетая с претензией на какой-то стиль, выглядела еще толще, чем на фотографиях.
Тут же был фон Риббентроп, похожий на Мефистофеля; Риббентроп, державший в руке бокал с шампанским… Фрау Геббельс — одна, без своего карликоватого мужа… ассортимент чернорубашечников… пара чиновников и несколько незамужних Эльз — еще ожидающих своих Лоэнгринов.
