Ольга Топровер - Про роботов, президента и апельсины
– Шон, что-то идет не так, – вдруг сказала девушка.
– Посмотри на его кардиограмму, – откликнулся тот.
– В том-то и дело, что я не вижу ее. Система, что ли, сбоит?
– Как это «не видишь»? – подпрыгнул к монитору Шон. – Пульс! Проверь пульс! Да не на экране, у него проверь!
Девушка судорожно повернулась к клиенту и взяла его за руку.
– Не могу нащупать, – бормотала она и вдруг все поняла. – Шон! Нет пульса!
Она посмотрела на лицо мужчины. На нем застыла завораживающая улыбка. Что-то в ней было такое замечательное, что невозможно было отвести взгляд. Какая-то загадка, какое-то открытие, и даже, как это ни странно звучит при таких обстоятельствах, счастье…
– Он улыбается! – задрожала она так, как будто это как-то меняло дело. – Ой, что теперь будет? Это же ее отец! Как же так…
Шон отвернулся от бесполезного теперь монитора и посмотрел на Аркадия.
– Сердце не выдержало, – задумчиво произнес он. – Он умер от счастья…
Хэппи-энд
Я любила смотреть на его руки, когда он играл на пианино. Они взлетали над клавишами свободно, как птицы, – в их движении была своя мелодия, своя печаль, своя страсть. Когда старенькое пианино затихало, мы покидали тесную квартиру и окунались в огни вечерней Москвы. И музыка продолжала звучать. Это был фортепьянный концерт огней большого города. Мы бродили всю ночь, а на рассвете нам пели соловьи у Москвы-реки. Но однажды пианист затерялся в толпе. Я искала его отчаянно: в каждом встречном надеялась увидеть знакомое лицо, в каждом городском звуке – услышать знакомую мелодию. Все было напрасно, и я не могла больше выносить эту Москву…
…По вечерам я сидела в кафе, окна которого выходили на набережную Сены, и смотрела на скрипача. Что за наслаждение было следить за смычком, что за чудо – за телом музыканта! Каждой своей клеточкой он пел эту пронзительную мелодию. Когда кафе закрывалось, мы выходили на бульвар и медленно шагали мимо ярко освещенных витрин. Каждой клеточкой я чувствовала его рядом. Париж звучал романтично и сентиментально, как скрипка.
Но однажды я отстала на пару шагов – и скрипач растворился в сиреневых сумерках большого города. Остался один пустой Париж…
…На сцене я видела только саксофониста. Его мелодия уносила меня в заоблачные дали. Лондон казался городом-импровизацией. После концертов мы протискивались сквозь толпу, запрыгивали в двухэтажные автобусы, целовались в красных телефонных будках. Но однажды новая импровизация увела у меня саксофониста. Я стояла на мосту одна и смотрела на красные огоньки «Лондонского глаза». Внизу текла темная холодная Темза. Если я прыгну вниз, никто и не заметит. Большому городу все равно…
…Я шагала по розовым звездам Голливудского бульвара. Яркие маскарадные огни освещали улицу. На тротуаре в своем знаменитом белом платье стояла Мэрилин Монро. Я поравнялась с ней и посмотрела ей в лицо. «Мерилин» было лет шестьдесят. «В Голливуде все ненастоящее», – подумала я, и мой взгляд упал на витрину с париками разных цветов и оттенков. Чуть позже я вышла из магазина ослепительной блондинкой и отшвырнула прочь этикетку от своих новых волос.
– Вы что-то потеряли, – произнес кто-то.
Я обернулась. Он протягивал мне клочок бумаги.
– Выброси, – отмахнулась я.
Он взмахнул и этикетка повторно упала на тротуар, а его рука освободилась. Второй рукой он держал футляр для гитары.
– Зато это был повод заговорить с тобой, – сказал он. – Кстати, я всегда влюбляюсь только в блондинок.
– А я влюбляюсь только в музыкантов, – улыбнулась я и взяла его за руку.
– Очень жаль, но я не музыкант. Меня просто попросили донести гитару, – он сжал мою руку так, как будто боялся, что я сейчас вырвусь и убегу.
– Жаль тебя разочаровывать, но и я не блондинка, – и я сдернула парик.
Он залился заразительным смехом, но мою руку не выпустил. Фонарь рядом погас и зажегся снова – это подмигнул нам Голливуд. Большой город хохотал вместе с нами, и это была самая прекрасная музыка на свете – музыка, под которую случается хэппи-энд.– Добро пожаловать в реальный мир! – услышала я голос профессора и открыла глаза.
Он улыбался.
– Что это было? – спросила я, приподнимаясь.
– Это была обещанная симуляция, дорогая моя. Теперь вам потребуется время, чтобы осознать произошедшее с вами в виртуальном мире.
– Позвольте, но предполагалось, что это лечебный сеанс, а не просмотр голливудского кино, пусть и с моим участием.
– Все правильно, Ирина, не беспокойтесь, – терпеливо сказал он. – Это так называемое «кино» система показала вам, основываясь на биоизлучении вашего мозга.
– Вы что, мошенник? – разозлилась я. – Там ничего не было обо мне, ровным счетом ничего!
– Успокойтесь, дорогая, успокойтесь, – скороговоркой произнес он.
Улыбка сошла с его лица – казалось, она спряталась в его густой черной ухоженной бородке. Ну конечно, как же я раньше не подумала! Мужчинам, которые носят бороду, есть что прятать. Они скрывают от нас все, даже свое лицо. Они скрывают истину.
– Что вы меня все успокаиваете, странный вы человек? – возмущение мое росло. – Понимаете, вам не удастся меня обмануть! Положим, я была в Париже. Но никогда не бывала ни в Лондоне, ни в Голливуде. Для отдыха мой муж предпочитает Мальдивы. У нас там вилла. Мой мозг не мог спроецировать ни «Лондонский глаз», ни Голливудский бульвар…
– Не все так просто! – парировал он.
– Хорошо, пусть с географией не все так просто. Но я никогда не влюблялась в музыкантов. Никогда! И первый мой муж, и второй – успешные бизнесмены. А музыканты… Что мне в них искать? Я ведь сама певица! – воскликнула я.
И тут же добавила:
– Бывшая…
– Мне прекрасно известно, кто вы такая, – произнес он. – Я, между прочим, всегда был вашим поклонником.
Но я не слушала его.
– И потом… Зачем мне этот парик, скажите на милость? Я ведь натуральная блондинка! Вы что, не видите?
– Ирина, если честно, я не имею ни малейшего понятия, в каком именно виртуальном мире вы побывали, и что там случилось, – устало выдохнул он, – ведь это происходило с вами, а не со мной.
– Понятно! – подытожила я. – Вы это говорите, чтобы я вам поверила. Не на такую напали!
Я встала с кресла, подхватила сумочку и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.…На крыльце кто-то сидел. Прямо на ступеньках. Я вышла из машины. Он встал. Высокий, худой, немного сутуловатый.
– Меня зовут Александр, я аккомпанировал вам однажды, помните?
– Смутно припоминаю, – сказала я на всякий случай, несмотря на то, что лицо его ровным счетом ничего мне не говорило.
– Тут такое дело… – замялся он. – У нас слегла солистка, а концерт – в воскресенье. Вы не могли бы…
– Молодой человек, – перебила я его, – я давно уже не работаю, разве вы не знаете?
– Знаю, но…
– Ну, сами подумайте, зачем мне работать, если мой муж – владелец заводов, дворцов, пароходов?
– Понимаете, нам очень надо…я надеялся…
– Зря надеялись, зря! – я прошла мимо него и на ходу достала из сумки ключ.
– Ну что же, тогда извините за беспокойство, – пробормотал он, – я, пожалуй, пойду…
И я услышала за спиной его удаляющиеся шаги.
Так-то лучше… Ключ в замке привычно повернулся. И вдруг я его вспомнила! Это было вечность назад в каком-то провинциальном городе. Был ли это Орел, Смоленск или, может быть, Брянск? Да какая разница! Это неважно… Он аккомпанировал мне. Я тогда заметила, что у него очень красивые руки.Они взлетали над клавишами свободно, как птицы, – в их движении была своя мелодия, своя печаль, своя страсть.
Да я всегда, всегда любила смотреть на руки пианистов. Как я могла это забыть? Как я могла жить все эти годы без музыки?!
– Постойте, Александр! – оглянулась я. – А почему вы решили, что я смогу спеть незнакомый мне репертуар?
Он медленно повернулся ко мне.
– Да потому что это ваш репертуар, Ирина. Вы ушли, а ваши романсы остались.
– Ну, хорошо. Тогда давайте, что ли, репетировать?
– Прямо сейчас?!
– Конечно! Ведь я ушла, а рояль в моем доме остался. Заходите.
Он прошел в дверь быстро, стремительной подпрыгивающей походкой – как будто боялся, что я передумаю. Немного сутулясь, подошел к роялю. Сел, открыл крышку и заиграл вступление…
Эх, зря я накричала сегодня на профессора. И борода мне его зря не понравилась. Хорошая, ухоженная борода. Система смоделировала для меня правильную виртуальную реальность. Просто мне не надо было понимать все так буквально. Теперь я это знала.
Я подошла к роялю и встала так, чтобы видеть…Я любила смотреть на его руки, когда он играл на пианино…
Дворник Степанов, весна и секс втроем
Дворник Степанов ненавидел весну. Когда солнце после долгой зимней спячки наконец выглядывало из-за облаков, во дворе начинали таять сугробы, слой за слоем открывая необъятные залежи прошлогоднего мусора. Вот и сейчас он с ненавистью смотрел на кучу окурков, осколки бутылок, какой-то объедок, в прошлой жизни именовавшийся гамбургером, и использованный презерватив. Все это надо было разгребать. А тут даже выспаться по-человечески не удалось, ведь снова всю ночь снился тот самый сон…
…Будто выходит он подметать двор. В сумерки. Пахнет талым снегом и хвоей. Степанов пытается мести, глядь – а метла расцвела, вся покрылась желтыми пушистыми пупырышками мимоз. На небе висит полная Луна, а из вон того окна на третьем этаже вылетает на метле – кто бы, вы думали? – Маргарита! Нет, Степанов, конечно, никогда эту девушку не видел и знаком с ней не был. Но он каким-то непостижимым образом, как бывает только во сне, знал: это она, Маргарита! Сказать, что она была красива – ничего не сказать. Она была божественно хороша! Ветер играл ее длинными распущенными волосами. И надо ли говорить, что волосы – это все, что было на ней надето. «Эй, там, внизу, приве-е-е-т!» – кричала с трехэтажной высоты Маргарита и заливалась волшебным полнолунным хохотом. Метла уносила ее вдаль, пролетая прямо над плоской крышей соседнего детского сада. И тут дворника Степанова охватывал леденящий душу ужас от мысли, что вот сейчас она улетит и он ее больше никогда, совсем никогда не увидит. Он вскакивал на свою цветущую мимозами метлу и дерзко отталкивался от земли ногой! И еще, и еще! И – о чудо! – метла действительно поднимала его вверх! Метра на два, на три. И выше, еще выше! «Лечу-у-у!», – кричал Степанов. Маргарита оглядывалась и в этот момент метла взбрыкивала и предательски роняла Степанова. Сердце падало в пятки, снизу стремительно надвигалась на него плоская крыша детского сада… И Степанов просыпался в холодном поту.
