Андрей Лазарчук - Любовь и свобода
Никому ничего не хотелось делать, а только лежать и сильно грустить, и поэтому я стал всех заставлять что-то делать. На меня злились, но делали. Потом пришёл Джедо. Он стал делать то же, что и я, и теперь злились на него. Несколько человек вышли из отряда, и никто о них не жалел. Мы построились и пошли помогать поварам готовить еду.
Конец сочинения № 4.
Глава седьмая
Вечером никуда не поехали, потому что просто не смогли. Тренер Руф Силп, державшийся до последнего, тоже «поплыл» и сказал, что надо дождаться завтрашнего дня, и вообще утром должна прийти помощь, и нужно сначала получить инструкции из города, а уж потом что-то делать, иначе как бы не наломать дров… Лимон понимал, что это отговорки, но с самой мыслью был согласен: в таком состоянии ехать ночью просто невозможно. Вообще взрослые выглядели хуже ребят, это Лимон ещё успел уцепить, но он тоже слишком устал, чтобы обдумать замеченное, да и верно сказано: что к ночи чёрный чугун, то утром светлое пёрышко…
Лимон зашёл в медпункт, взять обезболивающих таблеток. В медпункте сидела пропавшая утром толстая Мьеда и перебирала какие-то документы — что-то на стол, что-то на пол. Она была растрёпанная и говорила невнятно, таблеток не дала, и Лимон решил, что лучше не связываться.
Он долго не мог уснуть, ворочался. Болела нога, томило беспокойство. А вдруг в городе ещё хуже? Они ведь ближе к границе — первый удар был по ним. Главное, всё непонятно…
Он изо всех сил старался не думать о родителях — и, разумеется, только о них и думал, представлял картины вражеского вторжения, и отец с пулемётом всех побеждал, спасал мать… и вдруг эта правильная картина исчезала, и он будто сверху видел: перевёрнутая горящая машина, и несколько тел разбросаны вокруг, и кто-то маленький — кажется, он сам — ковыляет рядом и, не дотрагиваясь до трупов, пытается заглянуть в лица, узнать… а ещё лучше — не узнать…
Вся палатка была плотно наполнена стонами, всхлипами и невнятным бормотанием. Это тоже было страшно.
Всё же удалось уснуть. Скверным липким сном, который, однако, отгородил Лимона и от того, что было, и от того, что ждёт — то ли впереди, то ли просто за полотняным пологом палатки…
Лимон проснулся от боли и от холода. Одеяло сползло, а больная нога как-то неудачно заползла под здоровую. Он с трудом распрямился, потом сполз с койки, нашарил костыль, дохромал до выхода и выглянул наружу.
Как ни странно, было уже светло. Светло и настолько ясно, что вся Крепость была как на открытке. Значит, время уже позднее. Но никто не трубил подъём… впрочем, и жрать не хотелось совсем — настолько не хотелось, что одна мысль об еде вызвала тошноту. А почему подумал об еде? Наверное, по привычке: личный состав должен быть накормлен…
Его передёрнуло от презрения к себе. Вся затея с отрядом была дурацкая и совсем детская. Для первоклашек. Вот произошло что-то настоящее… и что? Что дальше-то?
Надо ехать в город, твёрдо сказал он себе. Ехать в город. Хоть что-нибудь, да узнаем.
Он растолкал Сапога, Пороха, Костыля и Маркиза. Дольше всех отбивался Маркиз.
— Парни, — сказал Лимон. — Я сейчас поеду в город. Вы здесь при оружии. Охраняйте всё, а особенно кухню и тир. Оружейку. Понятно?
— Кто на неё позарится? — пробормотал Сапог.
— Не знаю, — сказал Лимон. — Но это сейчас самое ценное. Из всего, что здесь есть.
— Я с тобой, — сунулся сверху Шило.
— Нет, — сказал Лимон. — Сегодня мы с тобой будем порознь. С братом в разведку не ходят.
— Почему?
— Не дурак, должен понимать…
— Лимон прав, — сказал Порох. — Будешь при мне. Поучу тебя обращению с ружьём.
— Не хочу, — со склочными нотками в голосе сказал Шило. — Я в город. Пусть Лимон остаётся.
— Это приказ, — сказал Лимон.
— Какой ещё приказ…
И тогда Лимон врезал брату. Прямо по свисшей с верхней койки башке.
— Ты чего?..
— Это приказ. Я командир. Ты боец. Если недоволен, можешь уходить. Мне такие не нужны.
Капнула кровь. Потом ещё, ещё и ещё. Все посмотрели вниз, на кляксы.
— Я понял, командир, — сказал Шило.
— Вот и отлично, — сказал Лимон.
— Но я…
— Что?
— Ничего.
Лимон вышел. Его трясло.
Он едва не убил маленького поганца.
Дальше было не лучше. Тренера никто не видел, толстенькая Мьеда не могла подняться с койки, одна машина ночью исчезла, а с нею двое поваров и двое воспитателей, медсестра Гента спала каким-то страшным сном (с полуприкрытыми веками — потом она несколько раз являлась Лимону в кошмарах), и только в штабной палатке Лимону попался единственный что-то соображающий взрослый — тот самый, который вчера искал медпункт. Сейчас он сидел за столом и массировал пальцами виски.
— Вы кто? — замученно спросил Лимон.
— Я? — тот приоткрыл глаза. — Теперь уже сам не знаю. Ехал сюда, чтобы организовывать досуг… старшим вожатым, что ли. Забыл, как называется. Меня зовут Дачу. Дачу Трам. А вы, молодой человек?..
— Я — Джедо. Мы ещё с вечера договаривались с тренером Силпом…
— Боюсь, что ваши договорённости… того.
— То есть?
— Я его связал и вкатил успокаивающего. До вечера он вряд ли очнётся.
— Почему? То есть зачем?
— Он пытался меня задушить. Подушкой. Говорил, что это я всех отравил. Слушай, Джедо, ты понимаешь вообще, что происходит?
— Говорят, бывает такой газ…
— Вот и я так подумал. Но что теперь делать? Ждать?
— А вы сами — как?
— Если скажу, что хорошо, ты мне поверишь?
— Но вы хоть что-то…
— Спасибо. Хотя должен сказать, что более мерзко я себя чувствовал раза два в жизни. И оба раза это было следствием… Ну, в общем, были причины. А сейчас? Газ, говоришь?
— Наверное. А что ещё?
— Не знаю. А ты сам как?
— Сейчас сносно. Ночью было… совсем плохо.
— Понятно… то есть ни черта не понятно, но… как-то так. Какие у нас планы?
— А связь с городом есть?
— Нету. Ни по проводу, ни по радио.
— Надо ехать за помощью. Мы с тренером, собственно…
— Ну да, ну да… Надо ехать. Мы с тобой? Ты умеешь водить машину?
— Только аккумобиль. С бензиновым — не умею.
— Плохо. Потому что я тоже не умею.
— Ничего себе.
— Так вот сложилось.
— Ладно. Я знаю, кто умеет. А вы знаете, у кого ключи от оружейки?
— Знаю. У меня.
— Тогда выдайте мне мою винтовку. Она там, под замком.
— Хорошо… Тогда слушай, Джедо… Мне, наверное, не следует ехать. Похоже, я тут единственный взрослый, кто хоть немного соображает. Так?
— Ну… в общем, да. Мы с Порохом смотаемся за подмогой и вернёмся. А вам я в помощь оставлю своих, годится? Ребята проверенные. Кстати, и их оружие тоже под замком хранится. Идёмте?
— Да-да. Пойдём. Проклятая голова… Так хотелось застрелиться, ты не поверишь…
Оружейная палатка снаружи была цела. Но с дверцы клетки кто-то сбил замок. Все ящики стояли грубо взломанные. Винтовки почему-то валялись на полу…
Когда Лимон поднял одну, он сразу понял, в чём тут дело. Это была воздушка. Всё, что завезли для тира — были воздушки.
Ну и, конечно, тот ящик, которому Лимон, Порох и Костыль (и наверняка кто-то ещё, потому что Лимон, когда вечером ставил свою винтовку, мельком подумал, что свободного места почти нет) неосторожно (ну, что значит неосторожно? — по требованию начальника лагеря) доверили своё оружие, был разбит и пуст.
— Проклятье, — сказал Порох; он сразу взмок и побледнел так, что порошинки на лице сделались чёткими, как чернильные точки на бумаге. — Если бы не ты со своим лосем…
— Это был не мой лось, — сказал Лимон. — Всё равно извини. Кто мог знать.
— Ладно. Я думаю, раз такие дела — мне отец свою даст. Да и вообще…
Он поводил по зубам костяшками пальцев, хотел что-то добавить, но не стал.
— Думаю, накрылся лагерь, — сказал молчавший до сих пор Маркиз. — Ещё эти звери… Заберут нас обратно, и все дела.
— Скорее всего, — сказал Лимон. — Ладно, Маркиз, ты теперь у нас основная огневая мощь, прикрывай Сапога. Держитесь плотно. Мало ли что. Мы постараемся мигом. Туда и обратно.
Народ уже вылез из палаток, бродил хмуро и пока ещё растерянно. Но кто-то же забрался ночью в оружейку… Это не давало Лимону покоя, но он себя успокаивал: скорее всего, оружие забрали сбежавшие взрослые, чтобы не допустить дурацкой пальбы… а может, они и не сбежали вовсе, а поехали на охоту, ведь еды осталось всего ничего — только то, что не успели разгрузить из машины, — да и готовить не на чем, весь запас дров сгорел вместе с кухней и кладовой…
Он даже почти поверил в это.
Для экспедиции выбрали тот же грузовичок, на котором — как давно это было! — ездили по фермам. Порох проверил бензин (хватит в одну сторону, там заправимся), попинал колёса, забрался в кабину, стал подгонять сиденье по высоте. Лимон и Костыль терпеливо ждали. Потом подошёл лысый Дачу, а следом за ним — Илли, в другом платке и одетая по-горски — как бы в нескольких тонких разноцветных платьях, надетых одно поверх другого. В руках у неё была сумка.
