Вадим Еловенко - Очищение

Поздно ночью прохаживаясь взад и вперед по библиотеке, отец Марк признался себе в страшной вещи. Он вдруг понял, что не может ждать, когда же начнут умирать зараженные. Он словно жаждет этого момента. Он словно мечтает и страстно о нем. Лучше бы уже началось, думал он, чем вот так выжидать и бояться не самой смерти, а лишь духа ее. Флюидов, которые она выпускает. Лучше бояться чего-то конкретного, чем бояться самого страха.

Когда начнут умирать люди, как мухи мрут от осенних холодов, когда воцарится в городе вакханалия ужаса, когда начнут больные пытаться вырываться из города, когда здоровые будут бояться орд зараженных, что в обиде своей на мир попытаются их заразить или хуже того – убить… тогда придет время стражи и отца Марка. А пока, придется ждать. Ждать и писать барону полные тревог отчеты.

Рассказывать барону о проделках мелочного бургомистра. С тревогой говорить о страже, которой отчего-то отец Марк не верил ни на мелкую монету. Писать о людях, которые уже даже знают, что больны, но скрывают это, справедливо опасаясь чего-то хуже смерти. И главное, между строк передать барону о том, как вязкий страх, словно душащий дым, вползает в город. Уже ночью в своих домах у очагов с еле теплящимися углями попивая бульон или пиво, начнутся первые нездоровые разговоры… Кто якобы болен. Кто подозрительно выглядит. От кого чем-то странным воняет. Ведь все знают, что от больных Черной смертью в конце исходит смердящий запах.

Это еще не страшно. Страшно когда от этих разговоров начнет веять настоящей смертью. Когда люди сами начнут искать спасение, убивая зараженных. Страшно когда зараженными начнут объявлять своих недругов. Когда запылают дома от брошенных в них факелов. Страшно когда разъяренная толпа начнет чинить зверства. И невероятный ужас просто сковывает горло и грудь, когда начинаешь думать о глубинном язычестве, что просыпается в людях в такие моменты. Настанет день и запылают костры, в которые как тогда… восемь лет назад, начнут кидать женщин и младенцев пытаясь замилостивить Силы Зла. И сколько надо будет сил отцу Марку, чтобы остановить это безумие. И найдет ли он силы?

Окончив письмо, отец Марк поднялся и раскрыл высокие окна настежь. Один иностранный философ, нет, не врач, считает, что от смерти его в пожаре черной смерти спас именно свежий воздух. Частые прогулки он перемежал с хорошей пищей. Часто умываясь, он выжил как это не странно в самом очаге свирепствующего кошмара. Умерла его жена. Дети погибли, а он, оставаясь ВСЕ ВРЕМЯ с ними, не заболел. Или заболел, но исцелился.

Как страшен даже намек на надежду в преддверии неминуемого кошмара. Начинает казаться, что вот именно тебя не затронет этот ужас. Ведь именно тебя хранит Всевышний для чего-то более великого, чем просто сдохнуть покрытым вскрывшимися бубонами и со ртом наполненным рвотой. И вот начинают люди в слабости своей верить различным глупцам и обманщикам. И слепо следуют их указаниям. Не вылезают со свежего воздуха погруженные наполовину в бочки с водой и неотрывно жрущие. Да, все же, как обычно, будет с преувеличением, улыбнулся грустно пастор. И самое смешное такие страдальцы в легком помешательстве имеют действительно шанс выжить. Они просто не будут общаться с зараженными, поглощенные своим собственным сидением в бочке.

Ночь дарила прохладу и сладковатый аромат чего-то горящего. Вглядевшись во мрак внизу, отец Марк увидел тлеющие угли от костра, у которого проводила вечер стража и даже разглядел спящих прямо на мостовой, на вываленном сене нескольких человек. В доме всем хвалило бы места, но вот они первые считающие, что в свежем воздухе есть спасение. А может в доме им было просто душно? Кто знает? Учение того француза слишком далеко шагнуло и уже давно передавалось из уст в уста. Когда нет никакого спасения, надеешься на собственные или чужие заблуждения.

Оглядывая помещение, в свете колеблющихся от свежего воздуха огоньков свечей, отец Марк остановил свой взор на портрете юной баронессы. Большой портрет. Пастор помнил, как этот портрет создавался. Его нарисовал путешествующий на запад художник, которого на долгие два месяца приютил у себя барон. Художника снабдили красками, холстами, другими инструментами выписанными из столицы и сказали: Рисуй! И все два месяца он только и рисовал. В комнате, что выделил ему барон, одновременно в работе было несколько холстов, но к чести этого странного гостя он закончил их все. Как и вот эту чудесную работу, по которой теперь словно призраки скакали серовато-бурые тени.

Юная баронесса не была красавицей в столичном понимании отца Марка. Но было в ней что-то такое, что в будущем будет сводить мужчин с ума. Некая непознаваемая тайна в глубоких карих глазах. Говорят, что ее мать была славянкой. Отцу Марку не часто приходилось встречаться с этим народом. Но когда встречался, то сильно поражался их глубокой непохожести на кого-либо.

Разглядывая лицо баронессы, отец Марк вспоминал свою покойную жену. Они нисколько не были похожи друг на друга. Абсолютно разные лица. Просто так получилось, что от мыслей о том, что скоро он будет венчать эту девочку с тем, кого выберет ее отец, он обратился взором в прошлое к своей собственной свадьбе.

Их венчали в кафедральном соборе. Король не мог присутствовать, но была Королева-Мать, которая лично благословила тот брак. Сколько счастья было в те дни. Сколько планов строил его собственный отец. Как сам, отец Марк, тогда еще не ждавший ничего плохого от судьбы надеялся на действительно счастье. Ведь супругу ему не выбирали. И ее никто не заставлял за него выйти. Поистине это был во всех планах удачный брак. И удача не должна была покинуть их. Но Свет сменился Тьмой. Радость – отчаяньем… Когда в столицу пришла Черная Смерть.

4.

Поздним вечером мама под тихое пение в их с отцом комнате сама зашила отца Питера в темную ткань и только после этой выматывающей душу работы вышла к сыну. Она больше не плакала. Бледная с самодельной свечой в руке она встала над Питером и попросила его проснуться. А он и не спал, хотя ужасно хотел. Он сел на своей деревянной кровати и с какой-то странной надеждой посмотрел на маму.

– Сейчас иди к воротам. Там у стражи спроси, где можно найти Родерика. Как найдешь его, передай ему вот это и скажи, я просила придти.

Приняв из рук мамы серебряные серьги, Питер поднялся и, ни слова не говоря, пошел в ночь. Пока он добрался до ворот, пару раз неудачно спотыкнувшись, Питер рассадил и без того зудящие колени и не на шутку разозлился на собственную неуклюжесть. Страдая, он ругал себя разными словами и вопрошал неизвестно кого, отчего все в этом мире вокруг него так глупо, мерзко и несправедливо. Мысли об умершем отце не покидали его ни на минуту и эту смерть, такую закономерную, к примеру, для понимания отца Марка и других, он считал совершенно необъяснимой и непонятной. Чем он такой маленький и ничего еще не сделавший так насолил великому богу, что тот лишил его отца? Чем провинилась его добрая матушка, что у нее Черная смерть отняла мужа?

У освещенных ворот он спросил у озлобленных стражников, где можно найти названного матерью и тогда чуть смягчившись стража отправила его в баронский дом. Уже там к нему за ворота вышел высокий статный стражник и, приняв серьги, и узнав от кого они, сказал Питеру ступать домой. Мол, он сам, когда освободится, приедет к ним. И Питер пошел домой, гадая, кто же такой этот Родерик, что мама в трудную минуту посылает за ним, а не за священником. Чувствуя, что от этой тайны несет чем-то нехорошим и постыдным, мальчик даже побоялся спрашивать у матери про стражника.

А она, узнав, что сын все сделал правильно, ушла в комнату к покойному мужу и не выходила оттуда до самой полночи, когда часы на башенке дворца бургомистра тихонько пробили двенадцать раз.

В полночь явился стражник. Как мама узнала, что он пришел Питер не знал. Он не слышал ни стука, ни чего-либо другого. Но мама вышла к дверям и, отворив их, впустила этого Родерика.

– Чего звала? – грубо спросил он у нее и она, что-то страстно и горько, стала шептать ему. Не дослушивая до конца, стражник воскликнул: – Ты с ума сошла!? Немедленно надо звать отца Марка! Ты и меня под топор подвести хочешь?

Мать уже открыто плача стала причитать и умолять о помощи. Питеру было настолько противно от этих звуков, но он не знал куда деться и был готов сам расплакаться, если мама не прекратит так унижаться.

Наконец, стражник сказал:

– Хорошо. Жди меня. Сейчас схожу за похоронщиками… им надо будет денег дать, чтобы молчали. Слышишь меня? У тебя есть деньги?

По глухому позвякиванию Питер понял, что мама передала стражнику ту медь, что он получил в доме барона. Ему было обидно, но он понимал насколько важно то, что пытается сделать его мама. Насколько важно по-человечески похоронить отца.