Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса
На улицах Парижа разжигали костры, и дым валил от них, когда в огонь бросали книги и портреты человека в докторской шапочке.
Нострадамус видел это из окна кареты, покидая Париж, и понял, что сжигают его изображения и пророчества катрены.
Вот она, оборотная сторона его возросшей славы прорицателя!
Он предсказал за четыре года гибель короля в турнирной схватке, и тот умер в жесточайших мучениях. Врачи, даже присланный Филиппом II из Бельгии его придворный лекарь, были бессильны против начавшегося воспаления мозга, поврежденного обломком клинка.
Народ негодовал, теряя обожаемого короля и в невежестве своем вымещая чувства на книгах и портретах «колдуна», предсказавшего смерть короля, а значит, и причастного к ней.
Нострадамус горько вздохнул. Не этих ли простых людей спасал он от безжалостной чумы? Не он ли предупреждал короля об опасности, вызвав его неудовольствие?
На перекрестке карета задержалась из-за сцепившихся колесами возов с сеном, преградивших ей путь.
Поравнявшийся с каретой всадник при виде Нострадамуса в неизменной докторской шапочке спешился и, сняв боевой шлем, с вежливым поклоном подошел к карете:
— Почтенный мэтр, прошу простить за дерзость обращения к вам. Я — Габриэль де Лондж граф Монтгомери, капитан шотландских стрелков, имевший несчастье против своей воли стать противником отважнейшего из рыцарей, короля Генриха И. Сейчас на трон восходит пятнадцатилетний Франциск II, и его семнадцатилетняя супруга Мария Стюарт, имеющая права на шотландский престол, тщетно пыталась защитить шотландского графа от гнева вдовствующей королевы Екатерины Медичи, по требованию которой я вынужден теперь оставить охранявшийся мною королевский двор. Счастливая встреча здесь, мэтр, позволяет мне осмелиться и спросить вас, что угрожает мне, не знающему, куда направить свой путь.
Нострадамус с состраданием посмотрел на удрученного смельчака:
— Ищите защиту у того, кто противостоит враждебным вам силам. Человек не должен знать своей судьбы, пусть даже известной мне. Единственное, что я вправе сказать вам как жертве непредвиденной случайности: никогда не оставайтесь голым и безоружным.
Карета тронулась, вплотную проехав мимо возов, обдавших ее запахом свежескошенного сена, напомнившего Нострадамусу пышные луга близ уютного городка Салона, где ждали его любящая жена и шестеро детей.
Капитан шотландских стрелков, раздумывая над словами прорицателя, воспринял их (как впоследствии и многие толкователи), что ему следует опасаться мстителей, стремящихся застать его голым в постели.
Он сразу понял, к кому ему следует обратиться, кто противостоит католической знати королевского двора. И направился разыскивать признанного вождя гугенотов адмирала Колиньи.
Адмирал радушно принял шотландца у себя дома. Узнав, что тот готов предложить гугенотам свои услуги, он, суровый с виду, носящий коротко постриженную бороду и шапочку, похожую на докторскую, с лицом красивым и строгим, проницательно посмотрел на него:
— Но Великий Коннетабль не собирается преследовать вас, граф.
— Герцог Анн де Монморанси был всесилен, но лишь при жизни короля Генриха II. Теперь во дворце другие ветры, которые и надули паруса моей неуправляемой ладьи.
— Но Здравый Смысл привел вас к нам. Не так ли? Знаете ли вы, за какое дело мы боремся, не щадя жизни? Кому вы предлагаете свои услуги? Ведь такому рыцарю, как вы, небезразлично, что отстаивать мечом или, как я вижу у вас, своей шпагой.
— Я готов встать во главе отряда, подобного моему, шотландских стрелков.
— Это немаловажно, храбрый граф. Но вам надлежит знать, кто такие мы, гугеноты, что означает искаженное во Франции швейцарское слово немецкого языка «EIDGENOSSEN», в прямом переводе — «клятвотоварищи» и какая клятва нас связала.
— Я буду рад услышать это от вас, адмирал.
— Клятва в том, чтобы отстоять право верить в Господа Бога без помощи расписанных идолов и разодетых в дорогие одежды жрецов, разыгрывающих обрядовые спектакли в подавляющих души людей своим великолепием храмах. Мы стремимся к непосредственному общению со Всевышним, стараясь быть достойными Его. Мы объединяемся лишь в общем пении псалмов, обращенных к Богу, ибо ничто так не сплачивает людей, как совместное пение без оглушающего грохота органов или песнопений отборных, а порой и кастрированных для «красоты звучания» певцов. Чтобы быть достойными общения со Всевышним, мы держим себя в строгости, ограничиваясь простотой в жизни, презирая роскошь, отрицая все излишества вроде пиров и развлечений с театрами и балетами бесстыдно обнаженных танцовщиц. Мы отвергаем разврат и отступления от безупречного поведения. И мы отказываемся от подчинения деспотизму высшей церковной власти Рима, где стремятся повелевать всеми коронами Европы и, утопая в роскоши, торгуют от имени Господа отпущением за мзду любых грехов, поощряя этим повторение злодеяний. По всей Европе наиболее образованные и честные люди примыкают к нововерию, отворачиваясь от якобы святой Церкви с ее антихристианскими преследованиями иноверцев, с пытками и сжиганием людей на кострах.
— Мне хочется во всей глубине понять вас, адмирал. Я преисполнен к вам глубочайшего уважения, но разве в Женеве, откуда распространяется новое религиозное учение, его вождь Кальвин не пользуется в своей строгости теми же кострами?
— Мы здесь, во Франции, вовсе не намерены идти по пути швейцарской религиозной тирании и не грозим кострами, как там, ни девушке, распустившей косы, ни толстяку, съевшему слишком много пирожков за завтраком. Мы берем из этого учения лишь твердость веры в простоте и чистоте своих сердец. Вот почему недостойны верующих азартные игры, карты, кости или подобные им развлечения, которые в таком ходу в военных лагерях католиков в промежутках между сражениями.
— Мне нравится строгость и ясность ваших стремлений, господин адмирал. Я — католик и не скрываю этого, но ведь и многие из ваших гугенотов тоже были католиками.
— Что ж, это слова солдата, который предпочитает подумать, прежде чем ринуться в опасный бой, а у нас, молодой человек, бой опасный.
— Опасностей я не боюсь и буду рад служить вашему делу.
К тому времени, когда Нострадамус въехал в Салон и заключил в объятия любимую жену и радующихся его возвращению детей, капитан Габриэль де Лондж граф Монтгомери уже стоял во главе отряда гугенотов (или клятвотоварищей), готовых защищать право на новое вероучение, разрешенное многими пактами, заключенными между католическим большинством и протестантами, но грубо нарушаемого католической стороной, отрицающей свободу духа.
Адмирал не раз встречался с шотландцем. Узнав, что он решился перейти в протестантскую веру, он сказал ему:
— Я уважаю ваше решение, граф. В этой связи хочу вернуться к затронутой вами теме произвола сурового вождя кальвинистов в Швейцарии. Всякая власть, молодой человек, опасна тем, что уничтожает в человеке лучшие его качества. И Держится она на выбранном мировоззрении, именуемом у нас религией. Но всякое превышение власти во имя этого мировоззрения приводит к его ниспровержению. Так, испанская инквизиция безбожно попирает самые светлые догмы христианства, бесстыдно прикрываясь ими, творя зло и произвол. И я прошу вас, новообращенного, первым заколоть меня своей шпагой, если я не оправдаю доверия, оказанного мне сотоварищами по клятве служения Господу в Добре. Монтгомери поклонился адмиралу:
— Вы подтвердили, господин Колиньи, правильность принятого мной решения. Знайте, я буду честно с оружием в руках защищать права людей на свободу выбора религии, чем я только что воспользовался.
— Мир с тобой, мой мальчик! — сказал Колиньи, обнял и расцеловал Монтгомери.
«Какой светлый ум и какая простота и ясность суждений у этого старого, как он сам говорил, солдата!» — подумал шотландец.
Так граф Монтгомери стал служить гугенотам в смутное время религиозной войны во Франции.
Отличаясь редкой отвагой и высоко ставя свою честь, он претерпел множество приключений, впоследствии использованных популярными романистами, разумеется приписавшими их своим литературным героям с иными именами.
Покровитель шотландца, адмирал Колиньи не упускал его из виду и в начале 1572 года направил в Нормандию, где борьба шла с переменным успехом. Гугеноты потеряли в бою своего вождя Людовика Кондэ, а католики — главнокомандующего их армией Великого Коннетабля Франции герцога Анн де Монморанси.
Екатерина Медичи вела двойную игру, поддерживая то гугенотов, то католиков-гизов, одинаково ненавидя обе партии, стараясь столкнуть их между собой, чтобы они перебили друг друга.
Король Карл IX, человек болезненный и слабохарактерный, подчинявшийся матери, был труслив и, когда понял, что Гизы покушаются на его трон, предпочел взять себе в советники старого адмирала Колиньи, полагаясь на его мудрость, твердость и честность.
