Яцек Дукай - Земля Христа

— Прошу извинения, но как раз вернулась моя жена, — сказал он и поспешил к дому.

— На придурка похож, — сказал Целинский. — "Не понимаю, не знаю, да, нет". Дебил, короче.

— А может, сумасшедший? — бросил Круэт.

— Для нас или для них? — фыркнул Лопес.

— Знаю, знаю, — кивнул Целинский. — А вдруг он и вправду местный сумасшедший: живет себе на отшибе, веря, будто Христос не погиб на кресте, и приветствуя каждого встречного словно долгожданного гостя, которого послал ему Бог. Это даже более правдоподобно. Вы обратили внимание: он ничем не интересуется, он как бы над этим; верит, будто то, что себе надумал, существует на самом деле, что мы как раз те, кем бы он желал, чтобы мы были.

— Скорее уже, знает; это уже не вера, а знание. Как ты и сам, впрочем, заметил.

— Вот именно: "знание". Последняя ступень сумасшествия.

— Ну ладно… А телепортация того парня? Летающий экипаж? Дар языков? — не сдавался Лопес.

— Может, он подражает апостолам?

— Здесь апостолов наверняка не было… Твоя гипотеза, это, по сути, оборона перед необходимостью принятия… необходимостью поверить в этот мир, из которого Бог никогда не уходил. В такую вот безумную реальность. Откуда нам знать, какими были дальнейшие начинания Христа? У него было две тысячи лет. Он мог сделать с Землей все, что только хотел. Абсолютный повелитель, и даже не повелитель, поскольку это даже не подчинение себе чего-то, это просто владение.

— Чего это ты так кипятишься?

— Эй, Януш, — скривился Прадуига. — Ты только подумай, что из всего этого следует. Подумай только, кто мы такие для Бога. Подумай над теми Разведчиками, которые не вернулись. А вдруг и вправду Охлен — это ангел?

— Ангел?

— Как бы там не было, это Земля Иисуса Христа.

Их беседу прервал сержант Калвер.

— У них тут настоящая библиотека. Тысячи книжек. Сокровища.

— Вы что, туда вломились?

— Нет, забросили в окошко минишпиона. Сейчас мы с другой стороны этого деревянного дворца.

— И что в этой библиотеке?

— Как раз просвечиваем четвертую выбранную случайно позицию. Ни одна из них не отрицает версию Охлена.

Это был классический тест. Источник информации Разведчика мог сознательно — или несознательно — лгать; сам этот источник мог быть сумасшедшим или просто непрезентативным для большинства исследуемого общества — но даже если бы он располагал необходимыми средствами, он просто был бы не в состоянии подделать весь банк данных или книжное собрание. Такое попросту невозможно, неисполнимо для одного человека: таких омнибусов просто-напросто не существует. Достаточно просмотреть любую энциклопедию, словарь, любой детективный или женский роман. Конечно, гораздо проще купить первую попавшуюся газету или включить в головизоре новостной канал — но не на каждой Земле существуют газеты или другие, типично сталинские, средства массовой информации.

— Да, Калвер, — вспомнилось майору, — вы не перехватили излучение передатчика жены нашего хозяина?

— Ничего, господин майор. Эта Земля тихая, словно могила.

Это был один из аргументов Данлонга в пользу теории Земли пещерных обитателей: если планета не вопит в космос электромагнитным шумом и треском будто звезда, это означает, что жизнь на ней неразумная.

— Но жена действительно пришла?

— Пришла. Фотку подкинуть?

— Не нужно. — Калвер отключился.

— Так что? — бросил Прадуига. — Телепат?

— Не нравится мне все это, — в неизвестно уже который раз повторил майор Круэт.

Лопес пытался этого не показывать, но он был до смерти перепуган. Он попал в наихудший из собственных кошмаров. Его чуть ли не горячечные бредни становились реальностью — оказывается, правда совсем другая, не та, с которой ты родился, тем не менее, она тоже правдивая. Роботы мы, говаривал Лопес, роботы, программы которых никто не знает — потому что не верил в Бога. В него не впаивали смолоду, с самого детства, истин, которые являются недоказуемыми, но священными; когда же пришло время отвечать, он сказал: "Не верю, что Бог существует, потому что не верю — вера, это спонтанное чувство, и я нее могу выдавить его из себя. Не верю; более того: мне не кажется правдоподобным существование Бога". Лопес сам для себя определял границы рациональности. Его вселенная была самородной машиной, временами — самоубийственной, лишенной сознания и цели. И в то же самое время, те самые программы, в соответствии с которыми он крутился, не будучи орудием, служащим для достижения данной цели, а только лишь убийственно-точными, неразрывными причинно-следственными цепочками — эти программы не были программами. Существование программы уже чему-то служит; само слово "орудие" предполагает кого-то, кто этим орудием пользуется, кто это орудие придумал и создал. Во вселенной Лопеса никого такого не было. Поэтому, когда Прадуига говорил об ужасной неизбежности людской судьбы, о людском рабстве и ограниченности, приписанном к человеку словно смерть — по сути своей, говорил о сухом порядке природы; по сути — он говорил о случае, который когда-то там, миллиарды лет назад, придал направление той лавине материи и энергии, вырыгнул ними в пустоту в пра-взрыве первоначального и окончательного ядра вселенной; и который один-единственный раз проявил себя в качестве первопричины — и этого хватило. Дальше все уже покатилось так, как и должно было покатиться — детерминизм, он либо абсолютный, либо его нет. Вот так оно и сплеталось; эоны и эоны лет; а свобода — это утопия. В человеческом масштабе у детерминизма крайне жестокое лицо. Ведь что означает эта вечная неизбежность судьбы каждого кварка, электрона, атома — и так далее — как не неизбежность судьбы человека, камня, горы, планеты, галактики; ведь все эти вещи — это попросту сплетения большего числа цепей предназначения, поскольку содержат в себе большее количество причин и следствий? Масштаб — вот это все. Нет, не все. Человек чем-то выделяется; человек мыслит, чувствует и — он осознает себя. Каждая мысль Лопеса — в том числе, и эта — была предназначена ему еще до того, как он родился, в качестве единственно возможного результата прошлого. Он ни на что не мог влиять, все получил — этого желал космос, а космос — это вещь. Потому-то он получил в дар от собственных предков, их предков и предков тех предков — вплоть до бельма звериного начала — такой, а не какой-то иной образец ДНК, благодаря которому, он такой, каким является; юдагодаря которому, он делал то, что делал, мыслил то, что мыслил, испытал то, что испытал — и в результате чего сделался таким, каким он сейчас есть. Ни на один из двух этапов собственного формирования он не имел влияния — но он бы и не размышлял над этой теорией, если бы не был тем Лопесом Прадуигой, которого создал космос. Машина. Машина… И это даже не такое уж пугающее представление, если признаем данный процесс натуральным — ведь нельзя испытывать ненависти к случайности, природе, всему миру; это только безумцы грозят им кулаком и провозглашают оскорбительные монологи в сторону этих понятий — слов, и ничего более. Точно так же, ты ведь не находишься в претензии к природе потому, что должен умереть. Но вот Бога — ну да, Бога ты проклинать за это можешь. Для Бога ты можешь быть орудием; Бог может иметь в этом какую-то цель; Бог может сознательно тебя запрограммировать — не только придавая избранное собой направление тому пра-взрыву, но невидимой своей рукой в любое мгновение твоей жизни, манипулируя тобой и всем миром; Бог — это не Гейзенберг, Его не ограничивает человеческая физика. Ведь это безумие — ты никогда не познаешь Его мыслей, никогда не расшифруешь по незаметным для тебя следам Его начинаний в направлении Цели, к которой Он стремится. Ведь это безумие: Бог повсюду, вокруг тебя, Бог во всем — безумие, безумие, безумие! Только не в мире Лопеса. В мире Лопеса в Бога всего лишь веруют, там Он всего лишь миф, более сильный — поскольку гораздо шире распространенный и укоренившийся, чем иные, к примеру, вера в вампиров, чертовы дюжины или приносящие счастье четырехлистники клевера; мифом не подтвержденным, чем-то, что каждый может рассказать, как ему только нравится, вот и рассказывают красивые сказки. Тем временем, в этой реальности… в этой действительности Бог есть. Не изменяющийся, не зависящий от мечтаний и страхов. У него одно лицо. Он столь же реален, как влага в твоем рту; в поисках рая ты попал в ад. Когда вы сидите вот так, втроем в этой беседке, а ветер шумит у вас в ушах эхом далеких битв, проводимых с небом и тишиной, шепотом раковин, укрытых в песке затопленных пляжей; солнце светит, чтобы вас могла охлаждать тень; долину заливает запах леса — когда вы вот так сидите в молчании, уверенные — да что там, знающие — что и в ветре, и в небе, и в тишине, и в солнце, и в тени, и в лесу, и в вашем молчании Он присутствует; что все это происходит по Его воле, что все в этой вселенной происходит по Его желанию, и, следовательно, даже ваши мысли вначале были Его мыслями; когда вы сидите вот так, придавленные этим знанием, которое неожиданно навалилось на вас, с которым вы не родились, но которое мгновение назад порушило порядок вашей жизни; когда вы существуете, ошеломленные этим осознанием…