Джеймс Дэшнер - Бегущий по Лабиринту
Первый раз Томасу понравилось сказанное Алби.
Невысокий парень, которого звали Клинтом — если выкрикнувший его имя не ошибался, — завершил беглый медицинский осмотр и встал.
— Она вроде в порядке. Дыхание и пульс в норме. Правда, немного замедленные. Физически она так же здорова, как ты и я, но, видать, в коме. Джеф, давай-ка отнесем ее в Хомстед.
Джеф взял девушку за руки, а его напарник Клинт ухватил за ноги. Томас хотел как-то помочь — с каждой секундой он все сильнее сомневался в том, что не видел ее раньше. Она действительно казалась ему странно знакомой, он чувствовал с девушкой какую-то невидимую связь, хоть и не мог объяснить — какую. Подумав об этом, Томас нервно оглянулся, словно посторонние могли подслушать его мысли.
— На счет «три», — скомандовал Джеф. Его высокая, согнутая пополам фигура выглядела довольно нелепо. — Раз… два… три!
Они рывком подняли незнакомку с земли и почти подбросили в воздух — девушка, очевидно, оказалась куда легче, чем они предполагали, — и Томас еле сдержался, чтобы не заорать на них.
— Думаю, придется понаблюдать за ней какое-то время, — произнес Джеф, ни к кому особенно не обращаясь. — Если быстро не очухается, начнем кормить ее бульоном.
— Позаботьтесь о ней, — сказал Ньют. — Что-то в девчонке особенное. Иначе ее бы сюда не прислали.
У Томаса засосало под ложечкой. Он уже не сомневался, что как-то связан с девушкой. Они прибыли сюда с разницей в один день, ее лицо показалось ему знакомым, и, несмотря на все ужасное, что Томас узнал о Лабиринте, он испытывал необъяснимую потребность стать бегуном… Что все это могло значить?
Перед тем как медаки понесли девушку в Хомстед, Алби еще раз внимательно всмотрелся в ее лицо.
— Положите девчонку в соседней с Беном комнате и глаз с нее не спускайте! Обо всех изменениях немедленно сообщать мне. И не важно, что произойдет — обделается она или начнет говорить во сне. Сразу доложите!
— Хорошо, — буркнул Джеф, и они с Клинтом понесли девушку в Хомстед. Ее тело безжизненно раскачивалось.
Когда медаки ушли, толпа начала расходиться, на ходу обсуждая ситуацию и выдвигая все новые и новые предположения относительно произошедшего.
Томас рассеянно наблюдал за ними, погрузившись в раздумья. О его необъяснимой связи с девушкой подозревал не он один. Неприкрытые намеки по поводу того, что Томас имеет к девушке какое-то отношение, свидетельствовали о том, что глэйдеры явно о чем-то догадывались, но вот о чем? Мало того, что он и так ничего не понимал, так теперь еще и эти обвинения… На душе сделалось совсем гадко. Словно прочитав его мысли, к нему подошел Алби и схватил за плечо.
— Ты уверен, что никогда ее раньше не видел? — спросил он.
Томас помедлил, прежде чем ответить.
— Нет… скорее, я не помню, — ответил он осторожно.
Интересно, а если он и вправду ее знал? Что бы это могло значить?
— Уверен? — допытывался Ньют, остановившийся рядом с Алби.
— Я… нет, не думаю. Чего ты ко мне пристал? И так тошно…
Сейчас Томасу хотелось лишь одного — чтобы поскорее наступила ночь и он смог бы остаться в одиночестве и заснуть.
Алби покачал головой, отпустил Томаса и повернулся к Ньюту.
— Что-то тут не так. Созывай Совет.
Он произнес это так тихо, что окружающие наверняка его не услышали, но в приказе слышалось что-то зловещее.
Алби и Ньют ушли, и Томас с радостью заметил, что к нему направляется Чак.
— Послушай, а что такое Совет?
Чак напыжился.
— Это когда собираются кураторы, — с важным видом сказал он. — Собрания проводятся очень редко — когда происходит что-то очень необычное или трагическое.
— Думаю, сегодняшнее событие подпадает под оба определения. — Урчание в желудке прервало поток мыслей. — Кстати, можно где-нибудь раздобыть чего-нибудь пожевать? А то утром я толком и не позавтракал. Умираю от голода.
Чак удивленно поднял брови.
— При виде этой полудохлой цыпочки в тебе проснулся голод? Да ты еще больший псих, чем я думал.
— Просто раздобудь поесть, хорошо? — вздохнул Томас.
Несмотря на скромные размеры кухни, она была укомплектована всем необходимым, чтобы приготовить полноценный обед. Тут имелись: большая плита, микроволновая печь, посудомоечная машина и два стола. Оборудование выглядело старым и изношенным, однако содержалось в идеальной чистоте. При виде кухонной утвари и привычной обстановки Томас вдруг почувствовал, что воспоминания, настоящие и цельные воспоминания, вот-вот вернутся к нему. Но важнейшие элементы — лица, имена, места и события, — по-прежнему отсутствовали. Все это буквально сводило с ума.
— Садись, — сказал Чак. — Я тебе что-нибудь принесу, но клянусь — в последний раз. Хорошо, что Фрайпана сейчас нет — он терпеть не может, когда мы суемся в его холодильник.
Томас был рад, что они остались одни. Пока Чак гремел посудой, доставая еду из холодильника, он выдвинул из-под небольшого пластикового стола деревянный стул и сел.
— Кошмар какой-то. Нас отправили сюда какие-то злодеи. Поверить не могу, что это на самом деле происходит…
— Перестань ныть. Просто прими как есть и не думай об этом, — отозвался Чак после небольшой паузы.
— Да, ты прав.
Томас посмотрел в окно. Похоже, сейчас наступил удачный момент, чтобы найти ответ хотя бы на один из миллиона вопросов, вертевшихся у него в голове.
— Откуда здесь электричество?
— А кого это волнует? Мне лично все равно.
Опять скрытничает, — с досадой подумал Томас.
Чак поставил на стол две тарелки: на одной лежали сэндвичи с пышным белым хлебом, на другой — аппетитно блестевшая ярко-оранжевая морковь. В животе снова заурчало, поэтому Томас схватил один из сэндвичей и жадно принялся его уплетать.
— Потрясающе, — прочавкал он с набитым ртом. — По крайней мере, еда здесь отменная.
Несмотря на странность всего окружающего, он вдруг снова почувствовал умиротворение. К счастью, Чак не горел желанием вступать в беседу, поэтому Томас спокойно пообедал в тишине, за что остался очень благодарен мальчишке.
Подкрепившись, он собрался с мыслями и решил, что с этого момента перестанет хныкать и начнет действовать.
Проглотив последний кусок сэндвича, Томас откинулся на спинку стула.
— Слушай, Чак, — начал он, вытирая губы салфеткой, — а что надо сделать, чтобы стать бегуном?
Чак поднял глаза от тарелки, с которой подбирал последние крошки, и громко отрыгнул. Томас невольно поморщился.
— Только снова не начинай!
— Алби сказал, что скоро я начну заниматься с разными кураторами. Как думаешь, когда я смогу попробовать себя в качестве бегуна?
Томас ждал от Чака толкового ответа, но тот лишь картинно закатил глаза, давая понять, что более идиотского желания и придумать нельзя.
— Они вернутся через несколько часов. Вот прямо у них и спросишь.
Томас решил не обращать внимания на иронию.
— Что они делают, когда возвращаются из Лабиринта? Что находится в той бетонной будке?
— Карты. Они собираются там сразу после возвращения, чтобы ничего не забыть.
— Карты? — Томас не поверил своим ушам. — Если они пытаются создать карту, что мешает им взять с собой бумагу и делать это прямо в Лабиринте?
Карты… Это заинтриговало его сильнее, нежели все остальное, о чем довелось услышать в последнее время. Впервые он услышал о чем-то, что могло помочь выбраться из заточения.
— Конечно же, они так и делают, но есть еще много всяких вещей, которые им нужно обсудить и проанализировать. К тому же, — Чак опять закатил глаза, — они почти все время бегают, а не рисуют. Потому и называются «бегунами»!
Томас задумался. Неужели Лабиринт настолько огромен, что за два года они так и не смогли найти из него выход? Это казалось невероятным. Но он вспомнил, как Алби что-то говорил про перемещающиеся стены. Что, если глэйдеры приговорены провести здесь весь остаток жизни?
Приговорены.
Слово вызвало панический ужас, и огонек надежды, зародившийся в нем после сытного обеда, моментально угас.
— Чак, а вдруг мы все — преступники? Какие-нибудь убийцы или вроде того…
— Чего?.. — Чак посмотрел на него как на сумасшедшего. — Откуда такие бредовые мысли?
— Сам посуди: нам стерли память, мы живем в месте, из которого невозможно сбежать, а территорию вокруг охраняют кровожадные монстры. Тебе это не напоминает тюрьму?
Теперь, когда Томас озвучил свою теорию вслух, она показалась еще более правдоподобной. Сердце у него екнуло.
— Чувак, мне примерно двенадцать лет. — Чак ткнул себя в грудь. — Максимум — тринадцать. Ты правда думаешь, что я совершил преступление, за которое меня могли бросить в тюрьму до конца жизни?
— Да какая разница, совершил или нет! Так или иначе, ты в заточении! Или ты считаешь, что оказался в летнем лагере?
