Лоис Буджолд - Криоожог

– Гм… там, где я живу.

– А где ты живешь?

Вот Джин и попал в неприятности: с одной стороны Сюзи, с другой – этот грозный незнакомец. "Никогда не говори с незнакомцами, не рассказывай никому про наше убежище", так его постоянно предупреждали. Может, получится выскочить в дверь и рвануть по дорожке, или консул успеет его схватить?

– Гм, ну, дома…

К удивлению Джина, Форлынкин не стал выспрашивать его дальше, а снова перевернул листок.

– И что он делал?

– Гм. Задавал вопросы. Много. – Джин подумал секунду и добавил: – И он больше не похищенный.

– Но почему он прислал курьером ребенка? – пробормотал Форлынкин. Не похоже, что он спрашивает Джина, поэтому и с ответом вылезать не надо. Вряд ли самое время объяснять, что он большой и ему почти двенадцать. Джин начал понимать: чем меньше рассказываешь, тем безопаснее.

Тут прибежал обратно второй человек – лейтенант Йоханнес, Трев-сан, как его правильно называть? – размахивая перед своим начальником конвертом:

– Настоящее. Что теперь, сэр?

– Остается задача отыскать его оруженосца – Форкосиган считает, что Роик захвачен. По отношению к местным, как и раньше, ничего не предпринимать. Голокопию письма отправить в Бюро Департамента галактических операций на Комарре, приоритет ноль, зашифрованным.

В голосе лейтенанта прозвучала надежда:

– Может, у них будет приказ. Другой приказ. Более здравый.

– В ближайшие дни – нет. И подумай, чей приказ в состоянии отменить этот. – Оба переглянулись, почему-то в смятении. – Так что нам по-прежнему нужно действовать самостоятельно.

Джин робко откашлялся:

– Майлз-сан сказал, чтобы я принес ответ.

– Да, – кивнул консул. – Жди здесь. – Он показал Джину на высокий тонкий стул у стены – их стояло два, по обе стороны от столика с букетом шелковых цветов и зеркала над ним.

Оба убежали куда-то вниз. Джин сел. Только твердость и лаконичность этого "да" не давали ему удрать, пока была такая возможность. К счастью, хоть барраярцы с сомнением отнеслись к Джину, но письмо Майлза-сан приняли всерьез.

Джин долго сидел и ждал. Всего разочек он встал, прошелся и заглянул в двери по обе стороны вестибюля. Одна комната – что-то вроде гостиной, очень модная и красивая, другая – попроще и похожа на офис. Животных тут не было вообще, даже птиц в клетке или кошек. Джин вернулся на место, и тут из дальней двери вышел новый человек. Хорошо, что он не застал, как Джин шныряет по дому и высматривает непонятно что! Он и так удивленно уставился на Джина:

– Чем могу помочь?

Вот он выговаривал слова нормально, как все на Кибо.

Джин помотал головой:

– Лейтенант Йоханнес занимается, ну, всем. И мною.

Легкость, с какой Джин упомянул имя лейтенанта, мужчину вроде успокоила. – А-а, – протянул он, сел в кабинете за комм-пульт и занялся какой-то работой. Больше Джин со своего стула не слезал.

Он сидел еще долго, пока наконец не вернулся Форлынкин. У консула в руках был запечатанный конверт, без надписей, делового вида и гораздо толще, чем тот, который принес Джин.

– Как думаешь, ты сможешь доставить это письмо прямо в руки лорда Форкосигана и отдать только ему?

Джин встал.

– Да, смогу.

– Тогда давай. – С явной неохотой консул передал ему конверт. Джин затолкал его под рубашку и удрал так быстро, как только смог.

"Совсем ничего не понимаю". Выходя через железные ворота, Джин нерешительно оглянулся. Но, кажется, у Майлза-сан есть друзья… в некотором роде.

Едва Майлз увидел, как Джин благополучно спустился на землю, он сам пошел обратно в полуподвальный кафетерий, внимательно следя, чтобы не ошибиться с поворотами. Когда он пришел, для обеда было еще рано: в кафе сидело лишь несколько человек, с недоверием на него покосившихся. И все же, пожалуй, в поношенных тряпках он вызывает здесь меньше подозрений, чем мог бы в сером аудиторском костюме: этот строгий наряд всем и каждому в галактике, вне зависимости от местной моды, объявлял, что перед вами "Очень Важная Персона". А для нынешних целей Майлза больше подходит ярлык "Уличный Бродяжка".

Рассыпанные по помещению столики отделяла от кухонной зоны длинная стойка раздачи, над ней располагались металлические полки для посуды. Обогнув ее, Майлз увидел нечто похожее на здоровенный электрический самовар или титан: значит, можно рассчитывать на чай. Рядом с титаном располагалась коллекция разномастных кружек, а над ними надпись от руки: "Вымой чашку!". Неясно, то ли здесь у каждого своя чашка, то ли можно брать, какую хочешь. Вот и отличный предлог заговорить с женщиной – очевидно, сменщицей Ако – помешивающей суп в десятилитровой кастрюле.

– Я могу взять одну из них? – поинтересовался Майлз.

Женщина пожала плечами.

– Бери. Только помой потом. – Она постучала ложкой по ободку кастрюли и отложила ее в сторону. – Ты тут новенький?

– Новее не бывает.

– Значит, правила такие. Готовь что хочешь; мой посуду за собой; что взял из запасов – верни такое же; вноси деньги в буфетную кассу, как сможешь. И запишись в расписание уборки, вон там висит, на холодильнике.

– Спасибо. Мне пока только чаю… – Майлз отпил глоток. Перепрелый, дешевый, горький, но, как и трость, пригоден сразу для двух целей: утолить жажду и поговорить. – А вы тут давно?

– Я пришла с бабушкой. Времени оставалось слишком мало.

Пока Майлз прикидывал, как бы намекнуть собеседнице расшифровать последнюю фразу, из-за стойки донесся знакомый ворчливый голос:

– Суп уже готов?

Высокий сутулый старик нагнулся, заглядывая в окошечко раздачи. Впечатляюще длинные седые усы обрамляли сложенный в недовольной гримасе рот и шевелились, когда он говорил. Точно как усики насекомого.

– Еще полчаса, – отозвалась женщина. – Посиди пока.

– Кажется, я его уже встречал, – тихо поделился с нею Майлз. – Его зовут Йани?

– Ага, это он.

Йани зашел за стойку налить себе кружку чая и увидев Майлза, состроил кислую мину. Майлз ответил жизнерадостной улыбкой.

– Доброе утро, Йани.

– Ты все же протрезвел. Ну и хорошо, ступай домой.

Держа кружку обеими руками – возможно, потому, что они тряслись – Йани прошаркал обратно к столикам. Майлз, не напуганный таким неласковым приветствием последовал за ним и сел напротив.

– Ну чего ты здесь торчишь? – недовольно буркнул Йани.

– Жду, когда за мной заедут. Поговорим?

– Разве мы уже не говорим?

– Джин сказал мне, что вы из оживленных. Неужели вас правда заморозили сто лет назад? – В эти годы на Барраяре только-только закончился Период Изоляции и началась новая эпоха, которую Йани почти всю проспал. – Я думал, такой человек должен быть знаменитостью.

Йани ответил горьким смешком:

– Вот уж вряд ли. Здесь оживленные не в новинку, – народ уже пресыщен. Я думал, мне хоть журнал заплатит за интервью, но таких, как я, вокруг слишком много. И никому мы здесь не нужны. Все подорожало, город стал слишком большой. А поселения должны были вырасти сильнее. Я-то думал, что терраформирование уже на полдороге к полюсам, а они… вон как. Политика пошла не так как надо, никто не умеет себя вести…

Майлз поощряюще хмыкал. Навык, освоенный еще с младых ногтей: как к полному удовлетворению старика выслушать все его жалобы. Йани хватало ответных кивков, чтобы он пустился огульно ругать современный Кибо – мир, где для него не было места. Кое-какие фразы выходили у него длиной в целый абзац, как будто он затвердил их наизусть, пока повторял любому, кто готов слушать. А таких, похоже, больше не находилось: местные которых в столовую уже набралось немало, за стол к Йани присаживаться не желали. Когда тот понял, что обрел нового слушателя, не намеренного сбежать любой ценой (например, отгрызть себе лапу, чтобы выбраться из этой ловушки), слезящиеся стариковские глаза вспыхнули интересом, и даже то, что Майлз вроде наркоман, было временно забыто.

Под бормотание Йани Майлз вспомнил своего деда. Генерал граф Петр Форкосиган, освободитель планеты, низвергатель и делатель императоров, движущая сила той самой эпохи, которую Йани благополучно пропустил, обзавелся наследником поздно, как и отец Майлза, поэтому по возрасту между дедом и внуком пролегло скорее три поколения, чем два. И все же, на свой особый манер, дед и внук друг друга любили. Но что бы если, когда Майлзу было семнадцать, старика Петра заморозили, а не зарыли в землю… как изменилась бы его жизнь? Чем стало бы для него неминуемое возвращение деда: обещанием или угрозой?

Великий генерал был крепок, точно дуб, но дерево не только дает убежище в бурю. Стал бы Барраяр иным, не пади эта возвышающаяся подобно башне фигура, открывая солнечным лучам путь к новой цветущей поросли? А что если единственным способом эффективно изменять Барраяр была жестокая необходимость уничтожать все отжившее, вместо того, чтобы милосердно позволить ему уйти со сменой поколений?