Нил Шустерман - Беглецы

Риса понимает, что сопротивляться не нуж­но, так как, защищаясь, она отдает преимуще­ство в руки Коннора.

— Отпусти меня, — говорит она, стараясь, что­бы ее голос звучал максимально весомо и спо­койно.

— Да почему? Ты думаешь, я с тобой что-то сделаю?

— Потому что ты второй раз дотронулся до меня без разрешения, — говорит Риса. Но Коннор все равно не отпускает, хотя сжима­ет руку уже не так крепко. И как-то не грубо, без угрозы. Скорее, нежно. Риса могла бы легко вырвать руку. Но почему же она этого не делает?

Риса понимает, что, продолжая удерживать ее, Коннор хочет ей что-то сказать, но что именно, девушка не знает. Может быть, он дер­жит ее так нежно, чтобы показать, что не скло­нен к насилию?

Впрочем, это не важно, думает Риса. Даже легкое насилие все равно остается насилием.

Она смотрит вниз. Один удар каблуком, и коленная чашечка будет сломана.

— Я тебя в одну секунду вырублю, — тихо, но угрожающе говорит Риса.

Если он и испугался, вида не показывает.

— Я знаю, — так же тихо отвечает Коннор.

Видимо, он интуитивно понимает, что она ничего ему не сделает, что первый раз она обо­ронялась лишь для того, чтобы показать ему, на что способна, да и то скорее рефлекторно, чем сознательно. Теперь же, если она ударит его, это будет обдуманным, взвешенным реше­нием.

— Отойди, — просит она, и в голосе Рисы Кон­нор уже не слышит решимости, бывшей желез­ной всего пару минут назад.

На этот раз он слушается ее: отпускает руку и отступает на два шага. Они могли бы по­драться, но не стали этого делать. Риса не сов­сем понимает, что это значит, но чувствует, что злится на мальчика не просто потому, что он ее не слушается: есть и другие причины, причем их столько, что сразу даже не разо­браться.

— Все это очень занимательно, но мне кажет­ся, в драке мало пользы, — произносит чей-то голос со стороны.

Это Лев, и Риса понимает, что ее малень­кий эксперимент провалился. Она хотела сде­лать вид, что они с Коннором ссорятся, чтобы проверить, бросится ли он бежать, воспользо­вавшись возможностью, но сама так увлеклась спором, что совершенно забыла об экспери­менте. Если бы он сбежал в самом начале ссо­ры, успел бы далеко уйти, а они бы спохвати­лись только сейчас.

Напоследок Риса награждает Коннора сер­дитым взглядом, и они отправляются дальше. Проходит минут десять, и Лев отходит в кусты. Коннор пользуется его отлучкой, чтобы снова заговорить с Рисой.

— Хорошо придумано, — говорит он. — Срабо­тало на сто процентов.

— Что?

— Я насчет ссоры, — говорит он шепотом., на­клоняясь к уху Рисы. — Ты же ее специально за­теяла, чтобы проверить, сбежит Лев или нет, пока мы не обращаем на него внимания, пра­вильно?

— Ты знал? — спрашивает Риса ошеломленно.

Коннор недоуменно смотрит на нее.

— Ну... да, — признается он.

Риса растеряна. Впервые увидев Коннора, она сразу решила, что парень не так прост, как кажется, а теперь и вовсе не знает, что думать.

— Значит, ты просто подыгрывал мне?

Теперь и Коннор выглядит растерянным.

— Ну да... Вроде того. А что, ты разве серь­езно?

Риса прячет улыбку. Неожиданно девочка понимает, что чувствует себя комфортно ря­дом с Коннором. Это странно. Как такое мо­жет быть, непонятно. Если бы они поссори­лись всерьез, она, по идее, должна была бы сейчас относиться к Коннору настороженно. То же самое было бы в случае, если бы они, сговорившись, устроили показательное вы­ступление и оно оказалось таким же успешным: Риса никогда бы не смогла ему доверять. Если бы она увидела, что он может так убедительно лгать, стала бы подозревать его каждый раз, до­говариваясь о чем-то важном. В итоге получи­лось что-то среднее: они и ссорились по-настоящему, и ломали комедию одновременно. В таком сочетании все было в пределах нор­мы — они были похожи на воздушных акроба­тов, исполняющих смертельные трюки над страховочной сеткой.

Лев вновь присоединяется к ним, и ребята идут дальше. Риса решает, что пока с нее доста­точно и больше обдумывать отношения с Кон­нором она не намерена. Ей лишь хочется удер­жать при себе неожиданную радость от встре­чи с мальчиком как можно дольше. Тем более что им вскоре предстоит вступить в контакт с таящим неведомые опасности цивилизован­ным миром.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Приемыши

«Нельзя изменить закон, не изменив сначала человеческую натуру».

Медсестра Грета

«Нельзя изменить человеческую натуру, не изменив сначала закон».

9. Мать

Молодой матери девятнадцать, но она совер­шенно не чувствует себя взрослой. Нет у нее и уверенности в том, что в ее душе достаточно мужества и мудрости, которые позволили бы ей справиться с ситуацией, в которой она оказалась. Ведь не так давно она сама была ребен­ком. Когда же она перестала им быть? Согласно закону, это происходит, когда человеку испол­няется восемнадцать, но законы пишут для всех людей, а ее те, кто их придумывает, лично не знают.

Роды были очень болезненными, девушке все еще не по себе, но она крепко прижимает младенца к груди. Она намеренно выбирает са­мые темные улицы на задворках, где нет лю­дей. Вокруг ни души. Контейнеры с мусором отбрасывают на асфальт резкие прямоуголь­ные тени. Под ногами хрустит битое стекло. Девушка знает: в этот глухой час легче всего сделать то, что она задумала. Даже койоты и другие хищники спят. Мысль о том, что невин­ный ребенок может пострадать, для нее не­стерпима.

Рядом, скособочившись, стоит гигантский контейнер для строительного мусора. Девуш­ке страшно. Ей кажется, что ржавая груда же­леза вот-вот оживет, протянет к ней лапы, ута­щит ребенка и спрячет в своем отвратитель­ном чреве. Она осторожно обходит контейнер и, прибавив шагу, идет дальше по пустынной улице.

Вскоре после принятия Билля о жизни мо­лоденькие девушки, оказавшиеся в таком же положении, как она, часто бросали детей в та­кие вот контейнеры. Девушки, ставшие мате­рями помимо желания, бывает, впадают в отча­яние и готовы избавиться от ребенка любым способом — даже если приходится выбросить его, как мусор. Детей находили в контейнерах столько раз, что о таких случаях даже переста­ли рассказывать в новостях — они стали при­вычной частью повседневной жизни.

Злая ирония заключается в том, что Билль о жизни был принят для защиты священного дара — человеческой жизни. Но по воле не­предсказуемого рока эффект оказался обрат­ным — стоимость человеческой жизни снизи­лась. Слава богу, нашлись люди, настоявшие на возможности усыновления брошенных детей. Был принят замечательный закон, позволив­ший девушкам, не имеющим возможности самостоятельно вырастить ребенка, надеяться на то, что кто-то сделает это за них, и не бросать несчастных младенцев в контейнеры с му­сором.

Робкий рассвет становится ранним утром, и девушка покидает трущобы, в которых прята­лась ночью. Теперь она в фешенебельной час­ти города. Девушка проходит улицу за улицей, и дома становятся все богаче и привлекатель­ней. Да, это отличное место, думает она. Здесь не страшно оставить ребенка. Теперь нужно выбрать подходящий дом. Осмотревшись, она выбирает особняк средней величины. Дорож­ка, ведущая от тротуара к крыльцу, совсем ко­роткая — дом стоит почти у края проезжей час­ти. Значит, можно будет оставить ребенка на крыльце и быстро исчезнуть. Вдоль стены растут деревья, и, если даже кому-то в голову при­дет посмотреть в окно, он ничего не увидит. С улицы тоже не видно, особенно если подой­ти прямо к крыльцу. Свет в окнах не горит, это хорошо. На дорожке, ведущей к гаражу, стоит машина. Наверное, хозяева дома, решает де­вушка. Она осторожно, стараясь не шуметь, поднимается по ступенькам, присаживается на корточки и кладет спящего ребенка на коврик с надписью «Добро пожаловать». Малыш за­вернут в два одеяла, на голове шерстяная ша­почка. Девушка укутывает ребенка плотнее. Это все, что она научилась делать, став мате­рью. Сначала она думает позвонить в дверь и убежать, но потом решает, что не стоит этого делать. Если ее поймают, второго шанса уже не будет — закон обязывает девушек, застигнутых хозяевами дома, оставлять ребенка себе. Если же хозяева выходят утром на крыльцо и находят там ребенка, их называют «нашедшими опекунами», и таковыми они остаются по зако­ну до момента, когда подкидыш достигает со­вершеннолетия. Хотят они того или нет, но от­ныне ребенок считается частью их семьи.

В тот самый момент, когда ей стало извест­но, что она беременна, девушка решила, что подкинет ребенка какой-нибудь обеспеченной семье. Она надеялась на то, что передумает, увидев ребенка собственными глазами, но это был лишь самообман. У нее не было желания стать матерью, да никто этому ее и не учил. Поэтому она и замыслила подкинуть ребенка, решив, что так для него будет лучше.