Сергей Снегов - Диктатор
Кровь окрасила ее щеки.
— Вы говорите о Флории, генерал? Хотите смягчить ее судьбу?
— Ваша страна заслужила свою судьбу, только она сама и может ее изменить. Но появилась одна проблема, в решении которой флоры могут принять активное участие. Вы слышали об эпидемии водной аллергии?
— Откуда же? В тюрьме стереопередачами не балуют.
Тогда я рассказал ей все, что знал о страшной болезни и о мерах борьбы с ней. И о том, что в Международный женский Комитет Спасения введены моя жена Елена Семипалова, государственная деятельница Патины Людмила Милошевская, дочь президента Нордага Луиза Путрамент. И что хочу ввести в этот Комитет и Анну Курсай.
— Как вы отнесетесь к такому предложению, Анна?
Она горячо сказала:
— Генерал! Все, что смогу!
— Да, все, что вы сможете. Меньшего не жду. У каждой из руководительниц Комитетов Спасения будут свои функции. Намечаю их и для вас, Анна. Во Флории сейчас особая обстановка. Мы возвратили домой всех флоров, рассыпанных по Латании. Сейчас во Флории преобладание мужчин над женщинами, возвращались ведь в основном мужчины. И кормящих матерей у вас, наверное, больше либо скоро будет больше, чем в любом регионе. И если молока мы получим…
— Вы его получите больше, чем от женщин в других областях Латании! Вы не знаете флоров, генерал! Вы рисуете их надменными и неблагодарными, а они только полны достоинства. Именно из высокой самооценки они пойдут и на любое самопожертвование. Во всем благородном будут благородней всех.
— Хотел бы поверить вам. Можете идти. Будете работать с моей женой.
Анна Курсай встала, но не торопилась покинуть кабинет. Я с удивлением смотрел на нее, она медленно краснела.
— Вы чем-нибудь недовольны?
— Нет, не то… Так все неожиданно… Я даже после освобождения опасалась преследований, думала, куда бы мне теперь скрыться. А вы — такое доверие!.. Не знаю, как благодарить…
— Зато я знаю, — сказал я с улыбкой. — Когда-нибудь вы придете ко мне и скажете: генерал Семипалов, я так счастлива, что молния моего импульсатора лишь скользнула по вашей груди, а не пронзила ее. И это будет мне лучшей благодарностью!
Она пошла к двери. Я смотрел ей вслед. Я не понимал себя. Еще несколько часов назад я сердился на Гамова за то, что он поставил служить в свою охрану офицера, пытавшегося его убить. В этом поступке была такая уверенность в своем абсолютном возвышении над всеми, что любой приближенный к нему человек, уже друг или еще враг, не мог не проникнуться сознанием его превосходства. И вот, негодуя на Гамова за театральный поступок, я сам совершил точно такой же. И даже его словами говорил о покушении на меня. Во мне уже назревало несогласие с Гамовым, но во всех действиях я еще подражал ему как ученик. И его ослепительное актерство командовало пока и моими поступками.
Я чувствовал, как велика моя зависимость от Гамова и как она из недавно радостной и легкой становится все больше нежеланной и тягостной.
Забыв об Анне Курсай, как только она вышла, я думал о себе и о Гамове, и весь внутренне сжимался — я страшился хода событий…
5
Прошло несколько месяцев.
Это были трудные и радостные месяцы. Два главных события заполнили их — нигде не велось военных действий, нигде не проливалась кровь; и страшная эпидемия не дошла до наших границ. Правда, в Нордаге гибли дети и наши оккупационные солдаты; и прибрежные города Клура подверглись опустошению — из них в панике бежало население; в Родере вводили строгие карантины, даже в Патине были смертельные случаи. Штупа действовал: от Адана до океана за все лето не выпало ни одного дождя, даже вечные болота пересыхали. Великие трудности сулила потом такая мобилизация метеоэнергии, но Гамов и слышать не желал об ослаблении: на его столе ежедневно возобновлялась сводка заболевших в соседних странах детей, она определяла поступки. И если раньше его редко можно было увидеть вне дворца, то сейчас посещение больниц стало важным делом — он вылетал для этого в Родер и Нордаг, ближе просто не было больниц для лечения водной аллергии. Я как-то хмуро заметил, что он слетал бы даже в Клур и Корину, там больниц побольше. Он не уловил иронии — да, слетал бы, но ведь это воюющие с нами страны, а мира пока нет. Боюсь, что ему порой казалось, что мир вот-вот как-то сам наступит. И он сердился на Пустовойта, что сбор грудного молока идет медленней, чем требовали врачи. Добряк Пустовойт огрызаться не научился, но оправдывался уже красноречиво — у нас, говорил он, в связи с войной огромное падение рождаемости, то же и в других воюющих странах, а женщины нейтралов даже за высокую плату неохотно расстаются со своим молоком. Нужно, просил он, поэнергичней тормошить женские Комитеты. И Гамову, и ему мерещился в них прообраз будущего мирового правительства. Я не разделял их увлечений. Эту женскую самодеятельность власти в любой стране только терпят. А чуть обстановка изменится, мигом прихлопнут.
Однажды у меня попросили конфиденциального приема Павел Прищепа, Готлиб Бар и Альберт Пеано.
— Конфиденциальное — значит «тайное», — сказал я, когда они разом явились. — От кого же будем таиться? От товарищей по Ядру? Или от диктатора?
— От Гамова, — ответил за всех Прищепа.
— Кто будет говорить первый? — спросил я. — Готлиб Бар, вы?
По Бару, в стране назревала новая катастрофа. Штупа в борьбе за сухое лето на континенте исчерпал все запасы энерговоды. Урожай этого года невелик — результат все тех же действий Штупы по спасению больных в Корине и Клуре. От накопленных Маруцзяном богатств давно ничего не осталось. Скоро золотой лат будет стоить не больше старого калона. Еще хуже со средствами Акционерной компании Милосердия. Они казались огромными, сейчас они мизерны — Пустовойт назначил фантастические цены за грудное молоко. Отчисления от передач военнопленным, вначале значительные, сейчас поубавились — много вражеских пленных обменено на наших, лагеря сократились. И только одно государство, королевство Торбаш, вступило в ведомство Пустовойта, притока иностранной валюты нет. У Гонсалеса с финансами не лучше, чем у Пустовойта, но он скрывает свои расходы. Общий вывод: экономика страны очень ослабла.
— Твое мнение о новой военной кампании? — обратился я к Прищепе.
Он был настроен мрачнее Бара. Военная передышка была выгодней Аментоле, чем нам. Он быстро оправился от поражения, мы ресурсы потратили на борьбу с эпидемией. Кортезия все свои возможности подчинила усилению военной экономики. Сейчас у нее водолетный флот, превосходящий наш. Запасы энерговоды колоссальны. Оснащенность армий Фердинанда Вакселя и Марта Троншке покажется просто жалкой в сравнении с тем, как вооружает Кортезия свои новые армии. Если мы весной ринемся на Клур, чтобы завершить войну на континенте, мы встретим армию гораздо мощней армии Вакселя.
— А если не ринемся? — спросил я. — Если удовлетворимся тем, что война замерла без решения в чью-то пользу, как на это надеется Гамов?
— Тогда военные действия начнет Аментола, — ответил Пеано. — И начнет в Клуре. К весне у него там будут такие силы, что он легко пройдет Родер и Ламарию и снова захватит Патину. А из Корины, которую мы сейчас спасли, высадится в Нордаге экспедиционная армия кортезов. Не забывайте, что у нас нет своего океанского флота, а у кортезов он огромен. Но это еще не все. Аментола восстановил поставки вооружения отколовшимся от нас союзникам. Великий Лепинь превращается в первоклассную военную державу. Лона Чудина вы знаете, Семипалов. Он мечтает о владычестве над половиной континента. А его братец Кир Кирун дышит гарью сражений, как мы свежим воздухом. Весной на нас набросятся со всех сторон. Победитель зазнается и успокаивается, побежденные хорошо учатся. Гамов, боюсь, слишком увлечен величием одной нашей победы. Мы должны первые начать военные действия. И не весной, а сейчас. Пока я могу гарантировать известное военное превосходство над врагом и неожиданность, которая так часто помогала нам. Враги наблюдают психологические атаки Гамова и уверены, что мы и не помышляем поднять войска.
Я спросил сразу всех:
— Вы докладывали Гамову о своих оценках положения?
— Только поодиночке — каждый по своему ведомству, — ответил Прищепа. — Он отвергает наши опасения, даже когда соглашается с оценками. Он убежден, что война исчерпала себя, что ныне эффективны только сражения в душах. Меня он уверял, что Аментола склоняется к такому же пониманию, а нагромождают вооружения его генералы, они ничего другого не умеют.
— Значит, поставить вопрос о возобновлении военных действий на Ядре? Вы уверены, что нас поддержат все члены Ядра?
— Нет, Андрей, мы уверены в обратном, — сказал Прищепа. — Пустовойт поддержит Гамова, если тот не согласится с нами. Гонсалес будет за Гамова, потому что он всегда за него, чтобы наш диктатор ни совершил. Вудворт будет против нас, ибо мечтает о замирении со своей бывшей родиной. Штупа израсходовал слишком много средств и потребует отсрочки, чтобы набрать запасов. Исиро склонится к Гамову, потому что привык перед ним преклоняться.
