Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!
Хищник дернулся, но Пери не выпустил. Ухватившись за крыло, я сбил его с намеченной траектории, и теперь он, вращаясь в воздухе, падал прямиком на террасу. Пери отчаянно рвалась из его железных рук, но тщетно. Немногочисленные летатели, которые прохлаждались на террасе, вскочили и попятились, визжа от ужаса. Я воспользовался моментом, дотянулся до ближайшего стула и со всего размаху саданул Хищника в бок. Он пошатнулся и зарычал, а я вскочил Хищнику на широченную мускулистую спину. «Ну, теперь-то ты никуда не полетишь, сволочь», — подумал я, но не тут-то было. Ни удар, ни тяжесть его не остановили — он даже не замедлил движения, — кинулся к краю террасы и вновь взмыл в воздух. Теперь он тащил Пери, а на спине у него сидел я.
Черт подери! Ну все, Фоулер, заказывай катафалк с черными бантиками. Считай, ты уже покойник. Очень может статься, что с земли тебя будут соскребать ложками.
Вращаясь в воздухе, мы втроем падали на Город. Причудливые сооружения, выстроенные к слету, — все эти висячие сады, площадки, море огней, а с ними и толпы летателей, — проносились мимо, как в тумане.
Я вцепился в Хищника бульдожьей хваткой. Господи, ну и великан, в жизни бы не подумал, что такие бывают! Ухватился-то я за него, повинуясь порыву, и только теперь до меня дошло, что я натворил. Да, старина Фоулер, ты премированный идиот. Совсем спятил: прыгнуть на летателя в воздухе! Теперь держись во что бы то ни стало, иначе расшибешься в лепешку, костей не соберешь.
Мы падали отвесно вниз.
Вдруг я ощутил мощный толчок и нас с Хищником подбросило вверх. Это Пери удалось вырваться на свободу. Хищник тотчас прибавил скорости и кинулся за Пери в погоню — он не намерен был выпускать добычу. Вокруг свистел вспарываемый воздух.
Чувствовал ли я что? О да, и еще как! Меня захлестывали ужас и ярость, но в то же время — восторг: внизу синел и искрился огнями Город, а вокруг клубилось облачное небо.
Ухватившись за основания крыльев Хищника, я сумел подтянуться повыше. И еще немного. И еще. Теперь я оседлал его и сидел у него на закорках — руками держался за каменные мускулистые плечи, а ногами обхватил Хищника за пояс. Такая ноша мешала ему лететь, он тяжело нырял в воздухе, будто альбатрос над морской пучиной, и кипел от бешенства, — ни дать ни взять дикое, необузданное животное. Между тем руки у меня начали неметь, так крепко я за него ухватился.
Хищник рывком набрал высоту, потом заложил крутой вираж и стремглав вошел в штопор, — в точности как истребитель, который выписывает сложные фигуры пилотажа в воздушном бою, чтобы сбить врага с толка. Потом он закувыркался в воздухе — кажется, это называется «бочка», — и перед глазами у меня все заплясало: небо, Город, небо, Город, ночная темнота, огни, темнота, огни.
Я понял — Хищник нацелился взять меня измором, стряхнуть в полете, а еще лучше — шмякнуть насмерть об какую-нибудь стену, балку или крышу; главное — расправиться со мной во что бы то ни стало. Ну уж нет! Я впился в него как клещ и заорал:
— А ну прекратил!
Хищник и ухом не повел. Он яростно несся к земле, — крыши города неумолимо приближались, — потом свечкой пошел вверх. Изматывает меня, надеется, — сам свалюсь. Не на того напал, гадина красноперая. Я ощущал его бешенство так же отчетливо, как свое. Крылья Хищника с оглушительным шумом били воздух, и я уже мало что соображал.
Из темной синевы нам наперерез метнулась проворная белая тень. Глухой удар, что-то треснуло (у меня или у моего врага, я так и не понял, но, кажется, все-таки у него — никакой боли я не ощутил). Держался я за Хищника из последних сил, руки онемели, еще немного, и я рухну вниз. Пери вполголоса чертыхнулась, отлетела назад, пропала в темноте. Только не вздумай атаковать снова, дурочка, не то я точно свалюсь!
Хищник заходил на новый вираж — готовился опять устрить мне карусель. Второго раза я не выдержу. Но и добраться до земли без помощи врага мне никак, это я понимал как нельзя лучше.
Перед глазами у меня все плыло, вот в сознании вдруг возникла картинка — алое перо Хищника в золотистой гриве Плюша. Потом другая картинка: я нечаянно задеваю маховое перо Динни, она ойкает и морщится. Ладно, рискнем, это мой последний шанс. Я ухватил одно из маховых перьев Хищника и от души рванул. Хищник болезненно дернулся — его точно раскаленным шилом кольнули.
— Слушай внимательно, — рявкнул я, и выдернул соседнее перо. Хищник вздрогнул. Ага, слушает, отлично. — Сейчас ты ак-ку-рат-но доставишь меня вниз. Понял? Иначе я тебе все перья повыдергаю. По од-но-му. Ощиплю к чертям как цыпленка, прямо на лету. Мне терять нечего. Усёк?
И еще перышко! Чтобы дошло как следует.
Хищник повернул голову и, с трудом преодолевая напор ветра, прохрипел, выдыхая каждое слово толчками:
— На крышу. Спущу на крышу. Ниже никак. Не то сам разобьюсь.
Ему пришлось изогнуться, под моим весом он терял высоту. Судя по голосу, ему этот полет тоже дался ой как нелегко — Хищник был вымотан. Я разжал пальцы, сомкнутые на перьях.
Спуск вряд ли занял больше считанных секунд, но мне они показались вечностью. Время растягивалось как огненный шлейф кометы, звезды размазались в световые нити, мимо неслись голубые, зеленые, красные и белые огни, ветер резал мне горло и вспарывал грудь, меня, казалось, вот-вот разорвет на части. Мир косо и неудержимо летел куда-то в черную пустоту.
Все, доселе испытанное, — даже мостик на Заоблачной цитадели, даже висячие тропы и сады «Поднебесной расы», — все это не шло ни в какое сравнение с нашим стремительным бешеным полетом, больше похожим на падение. И в это бесконечное мгновение, несмотря на ужас и ярость, я вдруг осознал, почему летатели так дорожат всем этим, почему готовы на любые жертвы, лишь бы летать. В эти секунды я сам ощутил себя летателем.
Хищник кружил над высоким синим строением, которое как-то странно светилось изнутри. Он нацеливается высадить меня там? Нет! Слишком высоко! Но другого раза не будет, Фоулер. Теперь или никогда. Давай, смотри в оба, главное — вовремя разжать руки и прыгнуть вниз.
Удар. Тошнотворный хруст. И боль — Господи Иисусе, до чего же больно!
Подняв крыльями настоящий вихрь, Хищник взмыл в небо и пропал во тьме. Я лежал, распластавшись на гладком куполе. Отдышавшись, осторожно, помаленьку, ослабил хватку, с трудом приподнял голову и огляделся. Я находился где-то на верхотуре, в самом центре Города, на куполе неведомого здания, и вокруг хищно свистел ветер.
У меня отчаянно болела лодыжка. По руке бежала теплая струйка. В холодном свете, исходившем от купола, она казалась фиолетово-черной. Кровь. Этот крылатый сукин сын зацепил меня обо что-то, еще когда я только оседлал его, и сильно поранил мне руку, разодрав рукав кожаной летной куртки. Тогда я боли даже не ощутил (может, бореин действовал, а может, от злости), но теперь…
В кармане куртки буднично застрекотала инфокарта. Ну что ж, ответим.
— Старик! — заорал Хенрик. — Что за чертовщина? Служба безопасности слета вызвала все наше летательское подразделение. Такого никогда не было! Нас и на порог их драгоценных облачков не пускали, — рылом не вышли! А сейчас мне сказали — тебя вроде Хищник сцапал? Зачем тебя понесло к этим крылатым ублюдкам? Ты цел? Ты где вообще?
— Вроде цел, — ответил я осипшим сорванным голосом. — Но хорошо бы меня отсюда сняли. И поскорее. Как Пери?
— Ее уже притащил Мик Дайрек. Девочке, похоже, сильно досталось, но врача она к себе не подпускает. Отвезем ее ко мне на городскую квартиру. Там сейчас жильцов нет. А другого безопасного места мне что-то не сообразить. Но ты-то где? Что там шумит?
— Ветер. А где я — черт его разберет. Хотя… — Тут я едва не хихикнул, потому что понял: светящийся синий купол прекрасно мне знаком. — Хенрик, не поверишь, я на куполе Церкви Святых Серафимов. Неплохо, да?
— Сдуреть! — гаркнул Хенрик. — Ну ты даешь. Тебя хлебом не корми, лишь бы прибавить нам работенки.
Оставалось ждать Хенрика и спасателей. Я был как в тумане, — то приходил в себя, то снова погружался в полубеспамятство, но, даже когда почти отключался, все-таки изо всех сил держался за гладкий синий купол. Мысли мои были не здесь — я все еще летел в высоте, в ночной холодной синеве, все еще переживал тот стремительный полет-падение, краткие мгновения, когда я сам был летателем. Воспоминание со временем сотрется, но какая-то его частица навечно впечаталась в мою душу, врезалась в память: ужас, восторг и красота происходящего. Совсем как в ту ночь, когда родился Томас. Я испробовал полет и примерил на себя ту мечту, которая отныне наяву суждена моему сыну. Нет, я не смогу помешать Тому обрести крылья. Пусть летает.
Купол у Церкви Святых Серафимов был не то что гладкий, а даже скользкий, но странно — высота меня больше не страшила. После Заоблачной цитадели и «Поднебесной расы» я научился преодолевать головокружение. Поэтому, когда сознание мое в очередной раз слегка прояснилось, я сел и вперил взгляд в даль, где на фоне ночной синевы светился и парил огненный поплавок — Заоблачная цитадель, гордость Чешира — быть может, последнее его творение?
