Стальной пляж - Джон Варли
Была ещё одна причина, по которой я просиживала в библиотеке: это идеальное место для того, чтобы подойти к проблеме логически. Вся окружающая обстановка настраивает на это. И именно это я намеревалась сделать. Смерть Эндрю по-настоящему потрясла меня. Никаких других неотложных дел у меня не оказалось, так что я решила подступиться к своей проблеме шаг за шагом. А значит, для начала нужно было определить шаги. Мне показалось, что в качестве первого шага следует узнать всё, что только можно, о случаях самоубийства. И через три дня почти непрерывного чтения и конспектирования я разбила все эти случаи на четыре или, возможно, пять категорий в зависимости от их причины. (Для заметок я купила бумажный блокнот и карандаш, чем заслужила косые взгляды соседей. Даже в такой старомодной среде считалось чудачеством писать на бумаге.) Мои четыре, а может, пять категорий не имели чётких границ, они перекрывали одна другую широкими размытыми серыми краями. Что, опять же, не удивительно.
Первая, легче всего определяемая категория: культурная. В большинстве обществ самоубийство осуждалось при большинстве обстоятельств, но в некоторых — нет. Яркий пример — Япония. В древности самоубийство там не только оправдывали, но и в некоторых случаях считали обязательным. Со временем его даже наделили законным статусом, так что японец, утративший честь, не просто должен был покончить с собой — ему предписывалось сделать это публично и крайне болезненным способом. Во многих других культурах при некоторых обстоятельствах самоубийство рассматривалось как дело чести.
Даже в тех обществах, где самоубийство порицалось или причислялось к смертным грехам, признавали, что есть обстоятельства, когда его по крайней мере можно понять. И в фольклоре, и в документальной литературе мне встретилось много историй о несчастных влюблённых, рука об руку бросившихся со скалы. Попадались и упоминания о стариках, страдавших от неутихающей боли (смотри причину номер два), и описания нескольких других причин на грани допустимости.
Большинство ранних культур крайне трудно анализировать. Демографическую статистику, как мы знаем, начали как следует вести относительно недавно. Рождения и смерти учитывались, но и только. Как определить процент самоубийств в древнем Вавилоне? А никак. Почти ничего полезного неизвестно даже о Европе девятнадцатого века. Там и сям обнаруживаются внезапные отклонения данных. В двадцатом веке говорилось, что шведы сводили счёты с жизнью чаще других своих современников. Некоторые винили в этом холодный климат, длинные зимы, но как тогда объяснить жизнелюбие финнов, норвежцев или сибиряков? Другие считали, что дело в мрачном характере самих шведов. Я задаю людям вопросы достаточно давно, чтобы узнать о них кое-что важное: они лгут. И часто врут даже тогда, когда ничто не поставлено на карту. Но когда от ответа зависит нечто серьёзное, например, будет ли дедушка Джек похоронен в священной земле церковного погоста, — записки самоубийц прячут, трупы перекладывают, коронеры и служащие судебных ведомств получают взятки или просто закрывают на факты глаза из уважения к семье. Всплеск самоубийств среди шведов мог всего-навсего означать, что они более честно вели учёт.
Что же до лунного общества, да и всех обществ после Вторжения, вместе взятых… здесь самоубийство — гражданское право, но повсеместно считается трусливым бегством. Оно не относится к поступкам, которые возвысят вас в глазах соседей.
Вторую причину наилучшим образом выражает утверждение: "Я больше так не могу". Самые очевидные случаи второй категории происходили из-за боли, теперь таких больше нет. А ещё из-за несчастья. Что можно сказать о несчастье? Оно реально и у него могут быть настоящие и легко находимые причины: разочарование в своих жизненных достижениях, неудовлетворённость и неспособность добиться цели или что-либо заполучить, трагедия или утрата. Бывает и так, что причины этого безнадёжного чувства нелегко заметить стороннему наблюдателю: "У него было всё, что нужно для жизни".
Затем идёт причина, которую провозгласил Эндрю: жить надоело. Такое случалось, хоть и редко, даже в те дни, когда люди не жили по двести-триста лет. Но по мере увеличения продолжительности жизни третья причина всё чаще и чаще встречается в предсмертных записках.
Четвёртую причину можно назвать неспособностью отчётливо представить себе смерть. Самоубийству по этой причине были подвержены дети; многие финансово благополучные, индустриально развитые общества отмечали рост процента самоубийств в подростковом возрасте, и выжившие после неудачных попыток часто делились тщательно обдуманными фантазиями о том, как видят и слышат, что происходит на их похоронах, или сводят счёты с обидчиками: "Я им покажу, они пожалеют, когда меня не станет!"
Вот почему я сказала, что причин, возможно, пять. Не могла решить, выделять ли в отдельную категорию попытки покончить с собой — неважно, успешные или нет, — известные как "суицидальное действие". Авторитетные источники расходятся во мнениях о том, сколько самоубийств на деле были всего лишь призывом о помощи. В некотором смысле все они были таким призывом, пусть даже обращённым к бесстрастному Провидению. Помогите мне прекратить боль, найти любовь, отыскать смысл, помогите, я страдаю…
Так я сказала "возможно, пять"? Возможно, их шесть.
Вероятной шестой причиной было то, о чём я думала как о "Периодах Жизни". Мы все — большинство из нас — тайные гадатели на числах, подсознательные астрологи. Нас завораживают годовщины, дни рождения, свой и чужой возраст. Вот тебе тридцатник, тебе сороковник, тебе седьмой десяток, а тебе больше ста. В прошлом, когда люди в среднем едва переваливали за восемьдесят, эти слова говорили о человеке намного больше, чем сегодня. Сороковой день рождения означал, что жизнь наполовину прошла и наступает зловещее время, когда оценивают, какова была первая половина, и чаще всего остаются недовольны ею. Девяностолетие означало, что человек уже исчерпал отпущенное время и самое полезное из того, что ему осталось сделать, — это выбрать цвет своего гроба.
Возраст, обозначаемый числом с нулём на конце, был особенно тяжёлым. И поныне остаётся таким. Среди множества терминов мне попался один — "кризис среднего возраста". Он применялся давным-давно, когда середина жизни располагалась где-то между 40 и
