Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

— Астарта приглашает вас в свое жилище, — прошептала девушка и провела их в большой бар, занимавший весь первый этаж здания.

— Не понимаю, — сказал Карев. — Мне казалось, что деятельность этих заведений заключается в том, что девушки платят вам, а не наоборот.

Ритчи тяжело вздохнул. — Неужели все бухгалтера такие непрактичные? Конечно, они, нам платят, но и заведение должно иметь с этого какой-то доход. Эти сто долларов за вход обеспечивают ему избранность и покрывают расходы на содержание, а мужики, вроде меня, все равно зарабатывают, получая плату с девушек.

— О! И сколько же ты можешь получить?

Ритчи пожал плечами, проталкиваясь сквозь толпу к бару.

— Двадцать новых долларов за успокоение.

— Теперь я понимаю, почему это заведение приносит доход, — насмешливо сказал Карев.

— Что это за намеки, ты, замороженное яйцо? — резко спросил Ритчи. — Думаешь, что я не верну этой сотни? Подожди, и увидишь сам. Что ты пьешь?

— Виски.

Наконец Ритчи добрался до зеркальной стойки и приложил к глазу автобармена свой кредиск.

— Одно шотландское и одно заправленное, — сказал он.

Тут же в отверстии показались два запотевших стакана. Край одного из них светился нежным розовым светом, показывая, что он содержит что-то еще, кроме алкоголя. Карев взял ничем не выделяющийся стакан и, хлебнув слегка успокаивающий напиток, критически осмотрелся. Большинство присутствующих были исправными разного возраста. Хостессы, одетые в световые ожерелья, кружили между столиками и кабинами, как колонны застывшего огня. В зале находилось и несколько остывших, одетых, как он с облегчением заметил, совершенно обычно и болтающих с приятелями с самым беззаботным видом.

— Будь спокоен, Вилли, — сказал Ритчи, как будто читая мысли Карева. — Это нормальное заведение, и никто не будет на тебя наговаривать.

Опасения, охватившие Карева при мысли о перспективе проведения всего вечера в обществе Ритчи, вдруг усилились.

— Я не особый поклонник запретов, — равнодушно сказал он, — но разве ты не знаешь, что остывшие мужчины не любят, когда их причисляют к потенциальным гомосексуалистам?

— Прошу прощения, профессор? А что я такого сказал?

— Почему кто-то должен на меня наговаривать?

— Я уже сказал, что прошу прощения, — Ритчи одним глотком выпил содержимое стакана и улыбнулся. — Не горячись так, парень. Я считаю, что все запреты нужно нарушать. Это единственный интеллигентный образ жизни.

— Все запреты?

— Точно.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно, — Ритчи отставил стакан. — Выпьем еще по одной, — предложил он.

— На, возьми это, я едва пригубил.

Сказав это, Карев оттянул в поясе брюки Ритчи и вылил туда содержимое своего стакана, после чего отпустил эластичный материал, который с хлопком вернулся на место.

— Что ты?.. — опешил Ритчи, у которого слова застряли в горле. — Что ты делаешь?

— Нарушаю запрет, касающийся вливания алкоголя кому-нибудь в штаны. Я тоже хочу жить интеллигентно.

— Ты что, спятил? — Ритчи посмотрел на мокрое пятно, разливающееся вниз по его худым ногам. Потом с растущим гневом, сжимая кулаки, поднял взгляд на Карева, — Я тебя за это в отбивную превращу.

— Попробуй, — серьезно ответил Карев. — Но помни, что тогда ты потеряешь сто долларов, которые заплатил за вход сюда.

— Значит, ребята не ошибались относительно тебя.

— В каком смысле?

— B таком. Что ты такой же подозрительный, как часы за два доллара, — Ритчи резко придвинул свое лицо к лицу Карева. — Мы все знаем, почему Баренбойм так тащит тебя вверх. Куда это вы пропали, когда уехали якобы в Пуэбло?

Карев, который за всю сознательную жизнь никого не бил, ударил Ритчи кулаком по шее. Правда, нанес он удар непрофессионально, тем не менее высокий Ритчи повалился на колени, хрипя и с трудом хватая воздух. Откуда ни возьмись, из полумрака выскочила группа крепких бабенок в кожаных шлемах на головах. Они схватили Карева под руки и вывели из бара. В холле его некоторое время подержали неподвижно перед хеледетектором, чтобы компьютер запомнил его лицо и внес в список нежелательных посетителей, потом свели по лестнице вниз и отпустили. Входящие в Святыню мужчины высказывали шутливые предположения, по какой это причине выбрасывают из борделя остывшего, но ему было все равно. Долгое время в нем нарастало желание ударить кого-нибудь, а он был благодарен Ритчи за то, что тот дал повод для этого. В правой руке, как воспоминание от нанесенного удара, осталось покалывание, похожее на электрические импульсы. Мысленно он почти согласился с Афиной.

Только гораздо позднее, когда он накачался виски, его стала мучить мысль, что Ритчи — человек, вовсе ему не близкий — проболтался, будто знал о его «тайных» связях с Баренбоймом. А ведь и Баренбойм, и Плит делали все, чтобы не допустить утечки информация, указывающей на связь Карева с Е.80. Неужели сведения все же просочились?

Погружаясь в сон, он видел перед собой опасные столетия, а потому ему снова снилось, что у него тело из стекла.

Глава ШЕСТАЯ

Утреннее небо над аэропортом, ясное, чистое и безоблачное, если не считать огромного столба тумана, окружающего туннель тихих стартов, слепило глаза. Относительно теплый воздух сразу над землей попадал в этот столб из-за разности магнитных полей и быстро поднимался вверх, превращая туннель в невидимый реактивный двигатель, выбрасывающий газы в верхние слои атмосферы. Карев, прибывший в аэропорт заранее, посмотрел старт нескольких самолетов, которые подъезжали к основанию столба из туч, поднимались вертикально вверх и исчезали. Он напрягал зрение, пытаясь увидеть, как они выскакивают вверху и ложатся на курс, но глаза разболелись, и он бросил это занятие.

Вскоре он понял, что ошибся, приехав в аэропорт так рано. Кратковременное действие выпитого вчера алкоголя прошло, оставив ему взамен плохое самочувствие. К тому же у него было слишком много времени для обдумывания своего ближайшего будущего. Было вполне возможно, что уже сегодня он примет участие в боевой акции бригады антинатуристов. Каждый раз эта мысль потрясала его с новой силой, и он вглядывался в далекие вершины Скалистых гор со смешанным чувством ностальгии и, горечи. Я не хочу ехать в Африку, думал он. И уж совсем не хочу иметь дело ни с какими натуристами. Что я здесь делаю? В нем вдруг вновь проснулся гнев на Афину.

Ругаясь себе под нос, он двинулся в сторону ряда телефонных будок, но вспомнил, что ему нечего ей сказать. Конечно, он мог сообщить ей, что уезжает за границу, но ведь было известно, что когда компьютер Фармы введет вызванные его отъездом изменения в кредитную систему, то автоматически уведомит ее об этом. Что же касается чувств, то он хотел сказать ей: «Смотри, что ты наделала. Из-за тебя я еду в Африку, где могу погибнуть от рук какого-нибудь натуриста». Но ему не было дано пережить даже такого детского удовлетворения, отчасти из-за гордости, отчасти потому, что человек, которому он хотел это сказать — прежняя Афина — перестал существовать. Что он мог получить от разговора с враждебно настроенной к нему незнакомкой, которая жила теперь в теле Афины? Он понял, что гордился когда-то своим старомодным моногамным супружеством — связью, пережившей его мнимую импотенцию всего на несколько часов. Даже тон, каким она сообщила ему эту новость, говорил сам за себя. По ней не было видно никаких признаков сожаления или других чувств, за исключением презрения к тому бесполому существу, которое когда-то было ее мужем. И это спустя всего несколько часов! Спустя несколько паршивых…

Он вдруг заметил, что люди в зале ожидания для отлетающих внимательно смотрят на него, перестал сжимать кулаки на саквояже и вымученно улыбнулся одетой в розовое женщине, сидевшей рядом, держа на коленях грудного младенца. Она не среагировала, только подозрительно поглядела на него. Он отвернулся и пошел к автомату с чаекофем. Повернув диск, он заказал порцию горячей жидкости, рассеянно выпил ее, а когда объявили его рейс, встал на движущуюся ленту рядом с другими летящими на восток пассажирами. Первое содрогание эскалатора, означавшее начало путешествия, наполнило его паническим страхом. Заставив себя расслабиться, он стал дышать ровнее и делал это вплоть до входа на борт самолета, где его поглотило беспокойство о собственной безопасности во время полета.

За сорок лет своей жизни он совершил не менее тысячи путешествий на самолетах и не мог вспомнить ни одного, во время которого не заметил бы какого-нибудь маленького, но потенциально смертельного дефекта в самой машине или в ее обслуживании. Это мог быть едва ощутимый запах горящей изоляции, влажный след на швах баков на крыле или какой-то необычный тон в шуме двигателя — мелочи, на которые не обратит внимания профессионал, но которые слишком бросаются в глаза слегка образованному дилетанту. На этот раз не понравилась бутылка со сжатым газом, которая в случае катастрофы должна была заставить выскочить из обшивки кресла перед ним большой пластиковый мешок, который предохранял от сотрясения. Бутылка стояла косо относительно шейки баллона, и вполне возможно, что крышка отошла и газ улетучился.