Вивиан Итин - Открытие Риэля
V. Красные ландыши
Двое долго молчали. Гул мира выл в тишине черепа. Поздняя луна всплыла из-за соседнего корпуса, как будто вздрогнула, взглянув на землю, и медленно поплыла к зениту, побледнела и задумалась, как лицо Лоноула.
— Одна десятимиллионная миллиметра и десять миллионов световых годов одинаковы для мысли математика и воображения поэта. Гонгури права. Это прекрасно.
Гелий встал, шагнул не видя вперед. Лунный свет нарисовал на стене черную решетку. Гелий очнулся. Кровь его встала на дыбы и тяжело грохнулась, как лошадь. Он вздрогнул.
— Мысль эта впервые была высказана, кажется…
— Мысль! Мысль! — забормотал Гелий, — что такое мысль? Она вроде кори: рано или поздно, а придет человечеству. Но никто, никогда… — Да, Митч, я знаю: это сон. Я помню только то, о чем думал раньше. Почему я забыл такие простые вещи: как изготовляется онтэит, электрическое оружие? Я мог бы расплавить засовы, уничтожить тюремщиков, освободить человечество… Но я забыл! Сон, сон! Пальмы качают листьями на коралловых рифах, теплые волны шелестят галькой, моя девочка потягивается от наслаждения, когда ее распеленают, студенты идут за город, и у каждого из них есть лучшая из всех девушек… «И вот любовь становится больше мира», — говорит Гонгури. А я… — Митч! Усыпи меня опять и вели запомнить все, все!..
Ну, ладно, — ладно, знаю, — невозможно, глупость, чертовщина, — но ведь теперь уж все равно… Нет! — Почему бы не предположить, что бессильное в яви сознание в гипнотическом трансе вдруг найдет силы открыть выход? Вдруг потенциальная энергия мозга освободится сразу, в гениальном предвидении? Разве тоска моя — не сила, разве ее мало, чтобы проломать какую-то кирпичную стену? Усыпи меня, Митч, прикажи точно запомнить, как с помощью обыкновенного тока приготовить онтэитный пояс и оружие. Может быть, нам удастся…
Старик обнял его и утешал беспомощно и ласково.
— Ты бы лег… Ты еще не спал… завтра.
В лунный луч спустился овальный паучок и застыл в бледном сиянии, словно туманность Андромеды. Сны Гелия помчались в большие провалы, в сияющие вихри, в электронные кольца. Паутинные нити и круги заплели небо, радужные нимбы и фосфены открылись в громадный глаз, смотревший на него из непредставимых бездн. Он проснулся. Сердце его билось безумно. Прямо в его лицо, как сверхъестественный глаз, смотрело желтое солнце.
Камера была полна людьми. Впереди стоял молодой чешский офицер, белобрысый, розовый, свежий. Рядом нерешительно мялся жирный джентльмен, одетый в однотонное хаки. В джентльмене без труда можно было узнать современную разновидность миссионера и филантропа. Комендант скомандовал встать.
— Это и есть большевики? — вполголоса спросил американец у своего переводчика и вдруг получил быстрый и насмешливый ответ на родном языке от грязного молодого арестанта, продолжавшего лежать на нарах.
— Да, они самые…
Последовал стереотипный удивленный вопрос:
— Где вы учились по-английски?
— М-р Мередит! — воскликнул врач, вставая.
Американец застыл. Он вспотел, снял очки, протер шелковым платком цвета хаки круглые стекла и надел снова. Ему обещали показать ту породу существ, что во всех журналах изображается в виде орангутангов… и вдруг его называют по имени! Это было хуже землетрясения.
— М-р Мередит, вы меня не узнаете? Вспомните, однажды мне пришлось дежурить у вашей жизни.
— М-р Митчель! — хрипнул американец. Он не знал, что ему делать, но все же протянул руку. — Господи благослови! Как вы сюда попали?
— М-р Мередит, я знаю, вы близки господину генеральному консулу, у меня есть к вам единственная просьба.
— Да, да, конечно, — ожил американец. — Я похлопочу за вас…
— Благодарю, мне не угрожает опасность; я говорю о нем. Это тот, о ком я говорил с вами в Штатах.
Вы написали статью по поводу бомбардировки Реймского собора. Мне передавали также, что вы поместили в «Стейтсмене» интервью по поводу разрушения Красной гвардией памятников искусства в усадьбах русских бар. Вы должны думать, что сохранить художника важнее, чем предмет искусства. Храм, разрушенный варварами, может быть восстановлен; но кто скажет, что мы теряем со смертью молодого автора? М-р Мередит! Вы пользуетесь влиянием, вы должны спасти его… Иначе вы и вся ваша самодовольная нация, только…
Старик закашлялся!
Гелий подошел к нему.
— Зачем все это, Митч?
Мередит растерянно бормотал свое: «Уеа, yea».
— Скажите ему, — обратился он к переводчику, кивая в сторону коменданта, — что они оба американские граждане, чтобы с ними обращались хорошо, и т. д… и что я лично буду говорить со штабом.
Чех был хмур. У него была неудача с русской девушкой. В таких случаях на человека находит вдохновение. Вот прекрасный повод сорвать злость и отличиться! Он сообразил, от каких бесчисленных хлопот он избавит свое дипломатически настроенное начальство, если умело выведет красных в расход. Он галантно поклонился Мередиту, сказал, что ради него он немедленно переведет арестантов на заимку для исправляющихся, около монастыря, на том самом берегу, который Фритьоф Нансен[33] назвал «Северной Ривьерой».
Американец соображал, следует ли ему проститься, но, увлеченный солдатами, очутился в коридоре и махнул рукой. От дальнейшего обхода он отказался.
Через час чех вернулся в камеру озабоченный и сияющий от своего творческого подъема.
— Собирайся! — сказал он Гелию.
— Куда?
— На заимку.
Гелий подошел к своему другу, поцеловал его.
— Прощай, старина!
— Прощай! Нет, я пойду с тобой…
— Ну, — хлопнул себя по обмоткам английским стеком чех, — ты в другой раз.
Надзиратель легко отмахнулся от старого арестанта и захлопнул дверь.
Гелий пошел впереди небольшого конвоя. Они быстро прошли пыльный город, пересекли линию железной дороги, пригороды и стали подниматься по направлению к Сопке. Дорога шла среди свежего березняка, выше начиналось краснолесье. Гелий задумался, он вдыхал теплый запах смолы.
Внизу, между зеленых гор, стремился голубой, сказочный Енисей. Рядом вздымались кедры; в траве, у красных скал, росли неисчислимые ирисы, сарана и красные гроздья незнакомых цветов, называющихся в Сибири ландышами…
В красном бору, у Красного Яра, красные ландыши!
Как на экране своей машины, он ощутил, что шедшие за его спиной остановились, осторожно защелкали затворами и зашептались быстрым чешским говором.
Синели дали.
Это было такое же сияющее утро, как Лоэ-Лэлё, когда он шел рука об руку с Гонгури к рубиновому сердцу Сторы.
Комментарии
Вивиан Азарьевич Итин (1893–1945)
Родился в Петербурге в семье адвоката, учился в реальном училище и на юридическом факультете Петербургского университета. В 1912 году опубликовал первые стихи, многие из которых представляли собой набор красивостей, заимствованных у акмеистов, считавших, что «искусство должно быть для искусства».
С 1917 года Итин начал пробовать себя в прозе. К этому времени и относится появление его рассказа «Открытие Риэля». Революция привела молодого писателя на Восточный фронт. В 1920 году в Красноярске он вступил в большевистскую партию, работал в газете «Красноярский рабочий», в органах Советской власти. С 1923 года В. Итин — сотрудник журнала «Сибирские огни» в Новосибирске, затем секретарь редакции и главный редактор, возглавляет местное отделение Союза писателей СССР, много сил и энергии отдает собиранию литературных талантов Сибири. Одновременно путешествует, участвует в северных экспедициях, претворяет в жизнь творческие планы. Выходит сборник его стихов «Солнце сердца», очерки «Выход к морю», «Восточный вариант», «Морские пути Советской Арктики», повести «Высокий путь», «Коан Кэрэдэ».
Жизненный путь писателя закончился в 1945 году в Уфе.
«Открытие Риэля» — это больше утопия, нежели научно-фантастическое произведение. Сам автор говорил так: «Я написал рассказ, направленный против войны, гордо назвав его романом. Рассказ назывался „Открытие Риэля“. Аналогия между солнечной системой и атомом казалась в то время смелой. Я думаю, что подобного представления достаточно, чтобы армии бросили оружие». Тогда же Итин принес рукопись в «Летопись» А.М. Горькому, которому она понравилась. Однако вскоре «Летопись» закрыли, и рукопись затерялась.
В годы революции и гражданской войны время иногда дышало для Итина «непонятной силой». Он искренне надеялся на быстрое торжество разума, светлого, нередко нереального, чуть не сказочного идеала. В 1922 году родственники переслали Итину в Канск, где он работал завагитпромом, копию «воскресшей рукописи» его первого фантастического рассказа. Автор исправил текст в некоторых местах. Книга была издана под названием «Страна Гонгури». Она сразу же стала библиографической редкостью. Возможно, это обстоятельство послужило основанием к тому, что через пять лет автор опубликовал рассказ в журнале «Сибирские огни», но уже под прежним названием — «Открытие Риэля».
