Олег Фомин - Время точить когти
Страхи перекидывают Андрея из угла в угол, не дают забыться, уснуть. Ждет отступления тварей, тишины, или победного воя, вторжения одной из них в комнату, увидит собственные кишки, печень, позвоночник…
Рев стихает. Значение слова «когда» начинает забываться, нет возможности отмерять время. Наверное, уже за полночь, хотя проще поверить, что успели смениться все четыре времени года.
Входит Яра, кожа свежая, платье чистое. Но лицо мнет усталость, глаза полузакрыты. Падает за стол, руки, голова похоронены в волосах.
– Он так и будет нападать каждый день? – шепчет Андрей.
– Когда-нибудь ему надоест, – сочится из-под волос. – Упорством отличаюсь я, а у него если не выходит, ищет обходной путь. Здесь их нет. Однажды отступит. Навсегда.
– Ты устала. Тебе нужно поспать.
– Спасибо, что заботишься. Но я правда могу без сна. Моя усталость дальше постных мин не заходит, хоть сто лет не спи.
– Но зачем не спать сейчас? На страже элементалы земли, так?
– Так. Но мне привычнее на страже, чем под стражей. Буду дежурить, а ты отдыхай.
– Опять бродить из угла в угол? Всю жизнь этим занимался, и ни к чему хорошему… Да и рев этот, грохот… Ни о чем-то другом не думается, все кажется, что сейчас ворвутся…
– Прости…
– Ты что, Яра?
– Я не могу подарить тебе покой…
Яра дышит как-то совсем непривычно, дрожит. Андрей теряется, едва не впадает в панику, только с первым всхлипом осознает, что Яра действительно глотает слезы. Неким психическим зигзагом Андрей хватает себя в руки, опускается рядом, уверенно обнимает за плечи. Яра прижимается сильнее… В тело проползает холод, трещит, клетки раздвигаются, уступают путь ледяным корням. Яра резко отталкивает, рвется из комнаты.
– Яра!
– Я на страже!..
– Постой…
– Спи!
Дни теряют всякие границы, их невозможно считать. Вместо утреннего будильника рев монстров, полночь знаменуется тишиной, возвращением Яры, подавленной, злой. Когда она в комнате, Андрей притворяется, что спит, иногда просто смотрит искоса. Яра дремлет за столом, голову на руки. Утром уходит на рев тварей.
Жизнь превращается в маету, сплошное мотыляние из угла в угол, приходится зажимать уши от рева, что изо дня в день все громче. Не радует отблеск желто-зеленых стен, журчание ручья, живые ленты одежды, случайная еда из волшебного шкафа. Как-то раз находит там большие песочные часы в очень красивой оправе, течение песка поначалу отвлекает, даже успокаивает, но время тянется еще медленнее. Андрей ставит часы обратно в шкаф, в следующую минуту их уже нет.
Однажды в шкафу обнаруживаются два коротких меча. Андрей решается выйти на поверхность. В день появления мечей решимости хватает лишь потоптаться в двери под ливнем рева, рычания, клекота, звона стали, грохота… В конце лестницы мелькают когти, щупальца, клювы, бивни, горящие глаза, кровавый силуэт Яры. Твари уже в башне! Нет, нечего Андрею делать в этой скотобойне…
Через неделю – или месяц, не понять – выталкивает себя до середины лестницы, плиты густо забрызганы кровью, что летит из зала. Одна капля жалит щеку, Андрей кубарем в комнату, едва сдерживает желание забаррикадироваться.
Однажды забирается на верхние ступеньки. В зале настоящее озеро крови, густое, зловонное, плавает мясо. Яра с ног до головы в крови, демон из ада, будто содрали кожу. Багровым смерчем рассекает озеро, рубит крыльями, рвет шипами все новых и новых тварей, что падают с неба, лезут по стенам, потолку. Во все стороны гейзеры крови, вопли, ленты кишок, вырванные с корнями головы… Кровь заливает ступени, как вино глотку, ноги Андрея по щиколотку в густой, пахнущей металлом жиже.
В комнате смывает с губ блевотину. Одного меча нет, чудо, что другой как-то держится в побелевшей руке. Опускает на дно ручья окровавленные ноги, пальцы на мече деревянные, приходится разгибать как погнутые гвозди.
Больше нос не высовывает. Мысли подменяются жидко-красными сценами. Единственное, что отвлекает – воспоминания о Маше. Некоторые дарят улыбку, сладкий трепет: прогулка рука об руку по горным лесам Северной Америки, ночные поединки в «Мортал Комбат» перед экраном на всю стену, совместная работа над медицинской диссертацией… Странно, почему такие яркие события не вспоминались раньше? И как они могли произойти в его копеечной однообразной жизни? Ах, ну да… Это не воспоминания – грезы. Грезы о будущем, которого никогда не будет. До конца жизни он заперт здесь, в крошечном мирке. Каменная пустыня, небо с редкими облаками, руины, мерзкие твари, кровь, даже на поверхность не выйти. Вот и все. Так – до самой смерти.– Не хочу. – Андрей опускается перед кроватью на колени.
Через какое-то время лицо горит в соленой кислоте, тело вздрагивает.
– Андрей! – На плечи давят холодные ладони. – Что с тобой?..
– Так до самой смерти. – Андрей жует мокрое одеяло. – Стены, твари, кровь… Уже месяц, год – сколько? – как паук в банке, голова кругом, путаюсь в своей же паутине… У маятника и то жизнь разнообразнее. А у меня другой не будет. Стены, твари, кровь, шаги, шаги, туда-сюда…
– Успокойся, Андрей. – Яра гладит. – С тобой всегда я.
– Дурак. Спрятался в мечтах. А они страшнее реальности – когда с ней смешиваются. Колб не дает покоя, тянет в реальность, твердит, что я никто, зря прожег жизнь, которую подарили родители, друзья, возлюбленные. Я не заслуживаю покоя, знаю. И Колб знает. Колб – часть меня. Не успокоится, пока не успокоюсь я.
– Я сильная, не дам в обиду. – Яра садится рядом, держит в объятиях. – Я тоже твоя часть. Выдержу, осталось чуть-чуть. Колб уйдет навсегда, и мы будем жить в покое.
– Каждый день сожалею о впустую прожитой жизни. Не могу смириться. И Колб не смирится.
– Успокойся, мой хороший. – Яра качает Андрея на плече, целует голову. – Я с тобой, я тебя люблю.
Холод проникает в тело сильнее, расползается синим мхом, клетки замирают, лопаются как хрустальные бокалы, осколки холодные, острые, как снежинки, коркой обрастают кости, сердце, легкие, вялые потоки крови звенят бултыхающимися в ней льдинками, мысли переползают из извилины в извилину как сонные черви. Андрей успокаивает дыхание, дрожь, позволяет холоду заморозить слезы. Прижимается к Яре сильнее, гладит спину, плечи, волосы. Теплый туман в глазах остывает, выбрасывает в тело приятные мурашки. Губы падают в смертельный холод губ Яры, в ледяном кристалле мозга проблеск удивления, что Яра не отталкивает, не разбивает Андрею череп о край стола, стискивает, обливает его тело жидким азотом движений, платье соскальзывает с плеч.
Андрей будто вмерзает в глыбу льда, что наполовину еще вода, внутри можно двигаться, извиваться, но вода замерзает, каменеет. Плевать. Жизнь и так убита холодом, равнодушием, бездействием глупого мечтательного лентяя, остальное не имеет значения. Дороги в реальность нет да и не нужна. Что можно изменить? Погубил всех, кто ему дорог, разрушил судьбу, жизнь, незачем возвращаться в руины. Здешние руины куда приятнее. Пусть холод забирает все, не жалко. Это же холод Яры – единственной, кто защищает, любит такого вот Андрея, которого ненавидит даже он сам. Надо быть благодарным Яре за верность, принять холод как дар. В конце концов, холод – не так уж и страшно. Смерть от холода – безболезненная, даже приятная. Холодно только сначала, потом становится тепло, уютно, умираешь как засыпаешь в теплой постели, смерть приходит незаметно, сладким сном. Уж лучше так, легко и приятно.
Сквозь решетку оледеневших ресниц Андрей замечает искаженное рыданиями лицо Яры, на его щеки падают локоны, колючие слезы, Андрей уже не чувствует их прикосновений, приятное чувство легкости.
– Что… Что я натворила!.. Андрей, нет… Не уходи! Пожалуйста, родной мой…
Яра сгибается пополам, ложится на Андрея, он не чувствует тяжести ее тела, судорог рыданий. Хочет погладить, сказать что-то в утешение, но не слушаются ни руки, ни губы.
Входит Колб. Черный плащ с высоким воротником, лукавая полуулыбка, взгляд, что никогда не бывает прямым, либо исподлобья, либо сверху вниз надменно, еще как-нибудь, будто луна из-за туч, скрывает что-то на темной стороне.
– Вот и окольный путь, прекрасный, фиолетовый, холодный. – Колб подходит к Андрею, нависает как Атлант, решивший сбросить с плеч небесный свод, пусть раздавит всех к чертям. – Хочешь посмотреть в зеркало?
Колб распахивает плащ, в серебристой подкладке отражается комната, откуда прекрасный вид на площадь Забвения. Сейчас там суетятся погоны, медицинские халаты, что-то записывают, роются в чемоданчиках. В сторонке хмурится мужчина, плачет женщина, наверное, хозяева квартиры. Хотя по возрасту – юноша и девушка, как Андрей, быть может, вернулись из медового месяца, а старше выглядят из-за одежды, дорогой, стильной… На миг спины расступаются, видна кровать – черное болото крови, где тонет нечто грязное, запястья разорваны в лохмотья, пальцы оплетают осколок диска.
