Песах Амнуэль - Сегодня, завтра и всегда
Она родилась восемьсот лет назад. Аргоно-неоновая атмосфера, в которой веками копилась убийственная энергия, взорвалась, вспыхнула факелом. В горниле взрыва и родилась Орестея — не планета, а единственный ее разумный обитатель. Жар выплавил из почвы легкие элементы. Как в первородном океане Земли, в атмосфере Орестеи протекали бурные химические процессы. Рождались сложные соединения, молекулы сцеплялись друг с другом, формируя нестойкие, распадающиеся связи. В земном океане это привело однажды к появлению белка. Жизнь на Орестее возникла из менее стойких и сложных соединений, но почти сразу во всей атмосфере, от поверхности планеты до крайних высот, где жар Зубенеша разбивал молекулы, не позволяя жизни
Вадим сделал простой расчет. Мозг одного человека содержит около тридцати триллионов клеток, в мозгах всех людей оглушительное число клеток
— единица с двадцатью тремя нулями! Но в атмосфере Орестеи могло образоваться (по скромным подсчетам!) десять в тридцать шестой степени сложных органических молекул. В десять триллионов раз больше! Грубо говоря, это десять триллионов человечеств! После этого Вадим ничему не удивлялся, любую информацию об Орестее соотнося с этим числом,
Молодой разум принялся за дело. Он ураганом обрушивался на горные кряжи, стирая их в порошок, укрощал вулканы и вызывал извержения, эрозией и электрохимическими процессами, вытравляя из почвы все, что хотел, менял химический состав воздуха, электрическую активность и тем самым строил и разрушал. Управлял климатом, покрывая планету облаками, поглощавшими почти все излучение Зубенеша. Энергия шла в рост молекул, в рост мозга, но из-за этого наступило переохлаждение планеты, возникли ураганы, с которыми даже вездесущий разум не смог справиться. Невыносимая боль раздирала тело, и разум рассеял облака.
Еще он мог создавать воздушные линзы и миражи, но кто видел эти прекрасные явления? Мог музицировать на созданных им инструментах — песчаных органах. Он мог — и делал это — мешать прохождению радиоволн и обычного света и сначала не понимал, что свет и радиоволны — сигналы извне, из Вселенной, по сравнению с которой вся Орестея — ничто. Это было величайшим открытием сродни системе Коперника. И разум пожелал понять, как устроен мир. Тогда он и ощутил собственное бессилие. Ему не нужны были руки, чтобы добывать пищу, чтобы выжить. Но познавать мир без рук, без возможности делать тонкую работу, было немыслимо.
И разум сконструировал себе пальцы, Он пробовал и ошибался, собирал воедино триллионы молекул, играл ими, перестраивал связи и уничтожал созданное. На Земле отбор шел естественным путем, им занималась слепая природа, и чтобы создать человека, ей понадобились миллионы лет. Разум на Орестее действовал целенаправленно и добился своего значительно быстрее. Существа, придуманные и построенные им, были бездушны и тупы, но умели, не понимая ничего, делать все: месить глину и строить, выплавлять в печах металлы и стекло для антенн и телескопов. Они были биороботами и действовали по командам — химически активные молекулы проникали из воздуха а тело, вызывая нужные реакции. Существа эти — плод многих ошибок, осознав которые и сам разум стал много умнее, — оказались вполне жизнеспособными.
Так на Орестее началась вторая ступень развития цивилизации. «Пальцы» шлифовали зеркала из выплавленного ими же стекла, строили телескопы и получали превосходные изображения небесных тел. Информацию, что накапливалась в организмах пальцев, разум Орестеи тут же считывал — электрические токи шарили по молекулам, как воришки по карманам. Пальцам не полагалось иметь долговременной памяти. Разум Орестеи синтезировал устойчивые радикалы — блоки памяти и копил знания в заоблачном слое, выше ураганов планеты и все же достаточно низко, чтобы излучение Зубенеша не разбивало молекул.
Разум узнал о том, что пустота, которой он окружен, не бесконечна. Узнал, что есть звезды и планеты. «Если так, — решил он, — то в атмосферах далеких планет тоже мог родиться разум».
Однажды тело его пронзила острая боль. Она возникла в ионосфере и перемещалась вниз по наклонной изогнутой линии. Химические рецепторы подтвердили — к поверхности Орестеи двигалось металлическое тело, раскаленное, сжигающее все на пути. Особенно больно стало, когда игла пронзила слой, где размещались рецепторы памяти. И разум инстинктивно принял меры, не думая о том, что и почему уничтожает.
Ошибку он осознал много позднее, когда в тело вонзилась вторая игла, а за ней и третья. Они тоже стремились к планете, но значительно медленнее, боль была терпимой, и разум Орестеи решил «посмотреть», что будет дальше. Иглы опустились, и из них вышли пальцы. Чем же еще могли быть эти существа, как не созданиями чужого разума?
Чужие пальцы вели себя на редкость бестолково. Общались они с помощью радиоволн, и разум Орестеи глушил радиопередачи и глазами своих пальцев наблюдал, как суетятся пришельцы. Он понимал, что чужие пальцы вынуждены носить металлические оболочки, потому что были созданы в иной газовой среде, иным разумом. Попыток объясниться чужаки не предпринимали, и разум Орестеи решил сделать первый шаг сам.
Для начала он задумал проверить, какой состав воздуха является для пришельцев оптимальным. Чужаки были осторожны и передвигались вместе. Разум Орестеи дождался, когда один из них отстал от группы, и начал решительные действия.
И тогда произошло неожиданное: пришелец сам снял с себя оболочку. В то же мгновение на пришельца набросились потоки химически и электрически активных молекул — считывающие струи. Они натолкнулись на мощный ритмический электрозаслон. В голове пришельца царил хаос сигналов. Разум Орестеи знал, что это могло означать: либо хаос умирания, либо высокоорганизованную последовательность импульсов — мысль. Выбирать не было времени. Пришелец погибал в ядовитой для него атмосфере. Разум Орестеи стремился прежде всего полностью зафиксировать информацию. Возник вихрь — считывающие струи устремились вверх, в зону устойчивой памяти. Все это заняло несколько секунд. Пришелец погиб.
Разум Орестеи ослабил хватку своих пальцев, выпустил чужаков из кольца, наблюдал, как они бросились к товарищу, отнесли его в иглу. Игла поднялась на струе плазмы, проткнула огненным шилом атмосферу, и разум стерпел боль. И начал думать.
«Что стал бы делать я, — рассуждал он, — если бы сумел послать в космос свои пальцы? Простая программа, которой я смог бы их снабдить, наверняка откажет, едва пальцы столкнутся с неожиданностью. Значит, к основной программе нужно добавить стремление к выживанию, к сохранению накопленной информации. Чувство самосохранения — вот чем должны быть наделены чужие пальцы. Но зачем тогда пришелец снял оболочку?»
Пока разум Орестеи раздумывал, пришельцы явились вновь. На планету с большими предосторожностями опустились несколько игл. Чужие пальцы устраивались основательно, но план действий руководившего ими разума оставался неясен. Разум Орестеи начал действовать сам: выбирал удобные моменты и нападал, но ни разу это не принесло такого успеха, как при первой попытке. Чужаки быстро погибали, не успев ни понять того, что с ними происходит, ни сообщить хоть какую-то осмысленную информацию. Разум Орестеи готов был пожертвовать и своими пальцами, но чужаки не желали экспериментов.
Разум Орестеи решил, что важнее разобраться в системе связи и попытаться выйти на прямой контакт с чужой атмосферой, чем делать это кружным путем, с помощью бестолковых пальцев. Чужакам он старался теперь не мешать, реагируя лишь в тех случаях, когда пришельцы делали ему больно.
А однажды чужие пальцы, повинуясь, вероятно, приказу своего разума, собрались и улетели. Будто испугались чего-то. Разум Орестеи насторожился, все рецепторы его были в алертном состоянии, пальцы внимательно осматривали и слушали окрестности…
10
— Только что я порвала все, что написала за неделю. И все, что задумала. Почему ты так смотришь? Я сделала это мысленно. Вернусь к себе в номер и на самом деле все порву.
— Часто ты так поступаешь?
— Нет… Не хочу я писать о консерваторах-завлабах, о телескопах и спектрометрах. Хочу написать о тебе, о том, как ты живешь. Ведь нехорошо живешь. Уходишь от острых проблем ради возможности решать свою задачу. Ради будущего, которого нет.
— О чем ты, Ира?
— Дай мне сказать, Вадим. Думать, по-моему, нужно о том, как жить сейчас, а не о контактах с какими-то дурацкими пальцами где-то и когда-то… Пойдем, уже рассвело. И дождь прекратился.
— Странная ночь… Осторожно, не оступись… Не торопи меня, Ира. Я и сам об этом думаю. Иногда во время сеансов прошу Арсенина оставить меня в покое, а он думает, что у меня хандра, приступ плохого настроения. Я им нужен, понимаешь?
