Владислав Задорожный - Защита от дурака
После молчания говорит:
— ЗОД — штука тонкая. Одно из ее гениальных открытий — перетасовка слов. К сожалению, это открытие применяется не в полной степени.
— А что это такое?
— Ну, например, тебе плохо. А ты говоришь: «Мне хорошо». Или, наоборот, тебе хорошо, а ты говоришь: «Мне плохо». Ты боишься выйти вечером, чтобы не напороться на Дурака, но говоришь вслух: «Вечерами я люблю поразмышлять в домашнем уюте». Или, например, у тебя чего-нибудь нет, а ты говоришь: «У меня этого не хватает». И Он может подумать, что это у тебя есть, но не в достаточном количестве, в то время как у тебя этого нет ну ни грамма. Или, например, случается что-нибудь постоянно, без передыха, а ты: «Бывает, порой», — и Он может подумать, что это случается иногда, не как правило, в то время как не бывает, чтобы этого не случалось. Видишь рытвину, а называешь ее — холмиком. Однако, если заменить все-все слова на противоположные, то Его это не собьет с толку. Он сразу догадается, что под каждым словом следует разуметь прямо противоположное. Поэтому только часть слов имеет противоположный смысл. И, главное, никто не знает, какая именно часть. Поэтому Ему очень трудно ориентироваться в нашем мире — чего мы и добиваемся. Он, то и дело, принимает за чистую монету — монету грязную, а грязную монету — за чистую. Зато умному агломерату все понятно с первого взгляда: и то, что плохо, и то, что не порой, а всегда, и то, что не хватает. Впрочем, иногда даже умники попадаются на удочку. Но ненадолго… Кстати, о любви. Видишь тех двух агломераток за столиком — ну, одна сюда поглядывает. Пересядем-ка к ним.
Пересели. Брид — официанта.
— Добрый вечер. Что будете заказывать? — официант склонился.
— А что есть?
— Как всегда, ничего хорошего.
— Отлично. Принесите побольше. Две порции.
— Хорошо, — и черкает в своем блокнотике. — Что будем пить?
— А что имеется?
— Богатый выбор.
— Отлично. Принесите сто граммов.
Официант черкает в своем блокнотике и говорит:
— Я в детстве ел мороженое, и могу рассказать вам, какого оно вкуса.
— Нет, спасибо.
— А мой отец, если не врет, пил кофе. Я могу рассказать, как он об этом рассказывал.
— Нет, спасибо. Я не пью кофе. А вы пьете кофе? — Брид спрашивает одну из агломераток.
— А что это такое?
— А как вас зовут?
Официант кладет на стол пачку карточек. Брид говорит: делай как я — и берет карточки. Вытаскивает одну и протягивает агломератке. Она читает вслух:
— МЫ БЕСЕДУЕМ НА ПРИЛИЧНЫЕ ТЕМЫ.
Она кивает и достает из сумочки свои карточки. Протягивает Бриду одну. Он читает:
— МЫ, ПОСЛЕ НЕПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЙ БЕСЕДЫ, ЗНАКОМИМСЯ.
Брид — ей, она — ему. Получается:
— Я ПРИГЛАШАЮ ВАС ПОТАНЦЕВАТЬ.
— Я ПОТАНЦЕВАЛА С ВАМИ С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ.
— МЫ ПОГОВОРИЛИ И ПОТАНЦЕВАЛИ ЕЩЕ ПАРУ РАЗ.
— Я ПРИГЛАШАЮ ВАС ПОСЛУШАТЬ МУЗЫКУ МЕНЯ ДОМА.
— ХОТИТЕ ДУРМАННЫХ ТАБЛЕТОК?
Тут Брид прерывает, становится прозрачно-серым и говорит:
— Я ненавижу дурманные таблетки, не упоминайте о них, я оранжевый, я морды разбиваю за таблетки, а вы мне предлагаете.
Она извиняется и — карточку:
— ЗНАЕМ МЫ ЭТИ ПРИГЛАШЕНИЯ ПОСЛУШАТЬ МУЗЫКУ!
— МОЖЕТ, ВСТРЕТИМСЯ ЗАВТРА?
— ХОРОШО.
— НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ ДОЛГО ГУЛЯЛИ. МЫ НРАВИМСЯ ДРУГ ДРУГУ ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ.
— МЫ НЕСКОЛЬКО РАЗ ВСТРЕТИЛИСЬ И ГУЛЯЛИ. УЖЕ СКУЧАЮ БЕЗ ВАС.
— МЫ СИДЕЛИ У МЕНЯ ДОМА, НО МНЕ НИЧЕГО НЕ БЫЛО ПОЗВОЛЕНО.
— Я ЛЮБЛЮ ВАС. ПРИЗНАЮСЬ ВАМ В ЭТОМ ПОСЛЕ ДОЛГИХ МЕСЯЦЕВ ЗНАКОМСТВА.
Брид по дороге к нему объясняет:
— Чтобы познакомиться с порядочной женщиной, нужно чрезвычайно много времени тратить на ухаживания. А карточки оберегают приличия, но сокращают многомесячное ухаживание до десяти долек времени.
Утром Мена пригласила нас на выставку своего отца. Говорят, — открытие. Удивительно, сколько тут народу — запросто не ходят на работу при всех строгостях. Я теряюсь, кого хватать и тащить на Г/А. Пока надо приглядеться, как бы впросак не попасть.
Приятно побыть с порядочной женщиной. Она, конечно, переплюнула Додо. Брид смеется, что порядочная агломератка переплюнет любую Додо, если внешние приличия попервоначалу соблюдены.
Мы приезжаем на выставку. Торжественные речи — чуть-чуть. Умные агломераты не тратятся на нелепости. После церемонии растеклись по залам.
Первая потрясла. Название «Торжество Разума». Сто метров на двадцать пять. На полотне 999 президентов — обычный рабочий день. Делают историю, регулируют общество — сложнейший организм. Воистину торжество Разума! — Это я со слов Брида.
Следующее полотно крохотное — сорок на пятнадцать метров, довольно традиционное — «Прощание». Космолетчик, прильнув к иллюминатору, смотрит на удаляющуюся планету. Рядом грандиозный холст «Битва галактик». Страсти. Фу!..
Зато — оцепенел. «Гибель Вселенной». Картина — чудо. И —
— Сейчас эту тему редко затрагивают, — говорит Мена, — Установился прочный мир. Но отец еще раз задумался — и вот…
На пустынной площади лежало тело погибшей девушки. В неловкой позе. И ничего больше. Покрытие дороги и переставшее быть тело.
И я узнал натурщицу — это была Фашка.
Гибель Вселенной.
Ее гибель.
Как верно Дион угадал.
— Триптих «ОН».
В искореженном пространстве Черная Кнопка и нажимающая ее конечность.
— Почему-то у нас такое представление об апофеозе Дурака, — говорит Брид.
На втором полотне триптиха — наш семисерый флаг, лежащий где-то. На нем босые отпечатки — словно кто-то откуда-то куда-то прошел, а дорогой наследил. Это Он прошел.
На третьей — обычная наша улица. Все прячутся за дверями. На пустынной один агломератик — его лицо ужасом пятится. Теряет равновесие. Вот опрокинется, а на него — тень, огромная, надвигается. Тень! Обрушивается тень… Это Он!..
Другие вариации картины: «Он прошел» — несколько агломератов и агломераток, ошеломленные, стоят, оплеванные, забрызганные грязью; «Мечта Дурака» — агломератка униженно стоит: «Кто там?» — агломерун смотрит в глазок стальной двери, не решаясь открыть пришельцу… может быть, близкому другу или старому знакомому.
И — обухом: «Приглашаю в мой кошмар».
Агломер смотрит в зеркало на себя — вопросительно. А отражение с тревогой смотрит на него.
Мне почудилось, что обо мне.
Тут Дион подошел. Знакомимся. Я говорю, что «Приглашаю в мой кошмар» — это про меня.
— Знаете, это про любого, — говорит Дион. — Налетит этак ужас, а вдруг Он — это я…
— Отчего вы не рисуете Аграрку? Только Агломерашку?
— Вы это бросьте — «Агломерашка», Вы, очевидно, из глубинки. Аграрку рисовать запрещено. Да и противные там краски, несерые. Там все удручающе пестро.
В этот момент событие. Возле «Торжества Разума» толпа, внутри бородач, чего-то объясняет, ярится. Потом мчится навстречу демонстрация. Брид говорит — это «Женщины за свободную расстановку кастрюль». Очень широкое движение. Шире только «Интеллигенция за правильное вращение планеты».
Дион узнал, пришел, говорит:
— Это Чунча. Стал разъяснять посетителям, почему моя картина — убогая мазня. Посетители справедливо решили, что раз моя картина официально признана, значит критиковать ее может только Дурак.
Мы сели в шиману.
За поворотом — бежит.
Дион затормозил. Чунча. Ба, мой знакомый бородач тот, которого я спас от «Молодежь за неприкосновенность скуки».
Мне странно, что Дион его спасает. Чунча меня узнал.
Мы потом вышли — нам по пути. У меня голова кругом. Баста, завтра к нормальной, а то запутался.
* * *У Чунчи сижу. У него какой-то — Бут. Поэт. Толстый, одышливый, глаза топорщатся.
— Чего? Дион? — говорит Чунча. — Так всем известно, что я за него рисую. Он — бездарь. Он — чиновник. А я — творец.
— Как же ты критиковал — свою картину?
— А у меня два стиля работы: для выставок — мазня, а для себя — шедевры. А мазню и критиковать не стыдно. Ха.
В комнате, оклеенной туалетной бумагой, причем рулончики болтаются кое-где, стоит картина у стены. Тот же сюжет — «Приглашаю в мой кошмар».
— Для Диона я сделал однозначно. А мой агломер сам не знает, чего боится. Не знает, чего хочет и чего боится… Разница. А они нашли отличный выход для себя. Это удобно: вынести все идиотское, мерзкое, нелепое в себе — за пределы себя и наделить совокупностью дрянных качеств мифическое существо — Дурака. Если бы не было Его, мы бы давно поняли, что мы сами никуда не годимся. А так — все списываем на Него.
Я потерянно слушаю. Понять бы смысл, что он говорит.
— Не ершись, — говорит Бут. — Пока работают ласкатели зрения и слуха, можно не ожидать потрясений. Едва начнется брожение, достаточно пустить на экраны многосерийный приключенческий фильм, что-нибудь о первопроходцах космоса, — и все будут прикованы к своим квартирам в определенные часы — не надо и комендантский час вводить.
