Аркадий и Борис Стругацкие - Чародеи
– Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! – орет Модест Матвеевич. – Вы мне объясните, почему вы нарушаете трудовое законодательство?
– Никогда! – вопит Выбегалло. – Основы трудового законодательства я всосал с молоком матери! А что касается кроссвордов, то это есть гимнастика ума! Великий Эйнштейн, если хотите знать, решал кроссворды! И великий Ломоносов решал кроссворды! И этот… как его… великий этот…
– Вы это прекратите! – перебивает Модест Матвеевич. – Работой временной комиссии установлено, что вы четырнадцать суток провели в данном кабинете, следовательно, четырнадцать ночей ночевали здесь, следовательно, четырнадцать раз нарушали трудовое законодательство, а также категорическую инструкцию о непребывании!
Выбегалло вытаращивает глаза.
– То есть как это – четырнадцать суток? Это какое же нынче число?
– К вашему сведению, сегодня девятнадцатое!
Выбегалло медленно поднимается.
– Так позвольте же! – произносит он. – Это, значить, получку дают! Как же вы можете меня от этого отвлекать? Позвольте, позвольте, товарищи! – Он устремляется было от стола, но паутина не пускает его. – Да позвольте же! – в полный голос вопит Выбегалло, рвет паутину и, распихивая присутствующих, пулей вылетает в коридор.
– В таком вот аксепте, – говорит Модест Матвеевич, строго озирая присутствующих. – Трудовое законодательство – это вам не формулы, понимаете, и не кривые. Его соблюдать надо. – Он делает движение, чтобы уйти, но любопытство пересиливает, и он наклоняется над кроссвордом. – Прогулочное судно из четырех букв… Лодка! Л… О… Т… Гм!
В лаборатории Корнеева Саша и Витька, упершись друг в друга головами, что-то чертят и пишут. Пол уже забросан исчерканными листками бумаги. Сосуд с камбалой стоит на диване. Камбала чувствует себя хорошо.
– Конечно, если в нашем озере всю воду превратить в живую… – бормочет Саша.
– Да не в нашей луже, балда, – огрызается Корнеев.
– Ну, я понимаю, из озера вытекает ручеек, ручеек впадает в речку…
– Да при чем здесь речка, кретин! Всю воду, понимаешь? Всю воду на Земле можно превратить в живую. Всю!
– Вот этого я не понимаю, – говорит Саша. – Энергии же не хватает.
– Да как же не хватает? – плачущим голосом восклицает Корнеев. – Ну что ты за дубина? Я же тебе показываю…
Задвижка на двери сама собой отодвигается, и дверь распахивается. На пороге – Киврин, Хунта, Эдик Почкин, Стеллочка и прочие другие.
– Что же это вы, г-голубчик, затеяли? – укоризненно осведомляется у Корнеева Федор Симеонович.
– В уголовщину ударились, Корнеев? – неприятным голосом произносит Хунта.
Корнеев стоит, набычившись.
– Почему это – в уголовщину? Ничего такого в уголовном кодексе нет. Если у человека не хватает времени для работы, а ослы гоняют в это время в домино и в карты… Может же человек…
– Н-нет, голубчик! – строго говорит Федор Симеонович. – Н-не может. Человек – не может.
– Федор Симеонович! – восклицает Саша, выскакивая вперед. – Кристобаль Хозевич! Он же живую воду сделал!
– Живая вода – это прекрасно, – говорит Хунта. – Однако даже такая блестящая цель не может оправдать таких позорных средств. Вы, Корнеев, кажется, взяли на себя права и обязанности Господа Бога – решать, кому время нужно, а кому оно не нужно. А ведь вы не Господь Бог! Вы всего лишь маг и волшебник. Способный маг и волшебник, но не более того.
Корнеев открывает было рот, чтобы начать спор, но Федор Симеонович останавливает его властным движением руки.
– Н-нет, голубчик, – говорит он. – И вы сами з-знаете, что нет. Живая вода, наука, открытия – все это прекрасно. Но не за чужой счет, голубчик. Не к-кажется ли вам, что усматривается некоторая параллель между вашими действиями и действиями некоего профессора, специалиста по разнообразным приложениям? Н-нет уж, вы не морщитесь, голубчик. А к-как же? Тот ворует чужой труд, а вы воруете ч-чужое время. Н-не годится, и н-не верю я, что вы об этом не думали. – Он подходит к дивану, ласково гладит обшивку. – Вот и диван вы украли… д-деградируете, Витя, деградируете…
– Вы не младенец, Корнеев, – говорит Хунта. – Могли бы, кажется, понять, что задача не в том, чтобы перераспределить время – у одних отобрать, а другим отдать. Задача в том, чтобы ни у кого на Земле – понимаете? – ни у кого! – не было лишнего времени. Чтобы все жили полной жизнью, чтобы все жили увлеченно и в увлечении этом видели свое счастье!
Часть стены обрушивается. Пролом имеет вид фигуры Модеста Матвеевича. Входит Модест Матвеевич и хозяйственно озирается.
– Так! – произносит он. – Я вижу здесь диван, инвентарный номер одиннадцать – двадцать три, каковой диван числится у нас списанным.
Камбала в сосуде медленно переворачивается вверх брюхом и всплывает.
Вечереет. За окном закат. Витька, Эдик и Саша, теперь уже втроем, работают за столом в корнеевской лаборатории. Трещит «мерседес», летят на пол исписанные листки бумаги. Из-под знаменитого дивана торчат ноги Хомы Брута. Потом он вылезает из-под дивана, озабоченно оглядывает его со всех сторон, стучит по нему ногой, как шофер по скату.
– Порядок, – говорит он. – Принимайте.
Саша вздрагивает, смотрит на него, смотрит в окно, смотрит на часы, с досадой бьет кулаком по столу.
По берегу озера, держась за руки, медленно идут парень и девушка. Останавливаются, целуются, поворачивают обратно.
По шоссе проходит машина. Фары ее озаряют спины молодых людей. У парня белая надпись «Привалов 12», у девушки – «Стелла 56»…
НЕТ-НЕТ, – говорит за кадром голос Саши. – ЭТО ПРОСТО ШУТКА…
Парень счищает надпись у девушки со спины.
…ЭТО, КОНЕЧНО, ШУТКА, ТАК ВООБЩЕ НЕ БЫВАЕТ, ДАЖЕ У НАС В ИНСТИТУТЕ.
Девушка счищает надпись со спины парня.
…НО ЗАТО ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ВИДЕЛИ, ЭТО ПРАВДА, ЧИСТЕЙШАЯ ПРАВДА… И ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ!
