Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
Розыгрыш окончательно перестал быть безобидным, вот в чем штука.
– Это удар ниже пояса, – наконец сказала она. – Даже у меня дома никто не знает про клинику. Ну ладно, предположим, вы видели, как я оттуда выходила. И какое у меня было лицо. Ну и что с того? Какое вам дело?
– Я вас не видел, – мягко сказал человек с радужным зонтом. – Это он видел.
– Кто – он?
– Мой брат. Он в тот день совсем близко к вам подошел. Вернулся домой в совершенно ужасном состоянии. Плакал – впервые, кстати, на моей памяти, я думал, он вообще не умеет. Вспоминал, как влюбился в вас из-за ваших стихов…
– Господи, из-за каких стихов?! Я их не писала никогда!
Сказала и тут же поняла, что соврала. Потому что, конечно же, писала. В юности, когда вообще все пишут. В пятнадцать лет. Или в шестнадцать. Но в семнадцать совершенно точно уже не писала, поэтому не считается, можно забыть и больше не вспоминать.
Но все-таки покраснела до ушей.
– Извините. Писали. Брат мне их читал, но я почти ничего не запомнил…
Какое облегчение.
– …кроме одной строчки…
Мама!
– …да и ту неточно. Что-то вроде «Любовь моей жизни – Смерть, джентльмен под черным зонтом»…
ААААААААААА!
Чуть не заорала вслух, чтобы он заткнулся. Но не успела. Незнакомец сказал:
– А дальше не помню. Извините, если я вас смутил. Я этого не хотел. И, кстати, я не думаю, что вам должно быть стыдно. Многие люди в этом возрасте пишут стихи, ничего ужасного тут нет. Нормальный этап развития личности. А ваши юношеские стихи оказались достаточно хороши, чтобы зацепить моего брата. Он, на мой взгляд, чересчур прямолинеен; смерти, впрочем, иначе и нельзя. Он поверил написанному и подумал, вы действительно в него влюблены. К тому же, его никогда прежде не называли «джентльменом». В общем, он был чрезвычайно польщен. И, как это часто случается, влюбился в ответ на ваше чувство, которого, как я догадываюсь, не было. Были только красиво сложенные слова.
– Я не понимаю, – сказала Агни, уставившись в стол. – Я совершенно не понимаю, откуда вы можете это знать – ну, про джентльмена с черным зонтом. Я вообще никому свои стихи не показывала, даже лучшей подруге. Даже маме… Ох, тем более, маме! Она у меня работала редактором в издательстве. И довольно рано объяснила мне, что такое плохо. Очень доходчиво. Правда, что такое хорошо, так и осталось тайной. Но такие вещи от мамы и не узнаешь. Вообще наверное ни от кого. Впрочем, неважно. Все это совершенно неважно, кроме одного: откуда вы могли узнать про мои стихи?
– Говорю же, от брата, – вздохнул человек с зонтом. – Я отдаю себе отчет, что мои ответы звучат довольно однообразно, но не хочу говорить вам ничего, кроме правды. И так непростая тема, а если я еще врать начну…
– От брата, значит, – мрачно повторила она. – От брата, который каким-то образом является моей смертью. Ладно, договорились. Предположим. Никогда не думала, что у каждого человека своя отдельная смерть. По идее, смерть должна быть одна на всех. Нет?
– Ну что вы. Не одна на всех. С подобным объемом работы никто не справится. Но, конечно, и не по одной на каждого человека, так на всех смертей не напасешься. Одна смерть на, скажем так, достаточно большую группу людей. Нагрузка распределена более-менее равномерно, с учетом способностей и предпочтений каждого работника. Кстати, вам следует знать, что мой брат – легкая смерть. Он очень просил вам это сказать. Хочет, чтобы вы его не боялись. Потому что рано или поздно вам все-таки придется с ним встретиться, как бы он ни оттягивал этот момент. Всем людям однажды приходится.
– Я начинаю хотеть вам поверить, – мрачно сказала Агни. – И даже не знаю, что хуже – эта моя слабость, или тот факт, что вы, скорее всего, просто побочный эффект таблеток. Галлюцинация, обещанная мне добрыми докторами. Они, кстати, тоже говорили, что не надо бояться. Это становится практически девизом моей жизни.
– Я не галлюцинация, – мягко возразил мужчина с зонтом. – И все, что я говорю, правда. Доказать я этого, разумеется, не могу, просто хочу вас успокоить. Мой брат твердо решил больше не докучать вам своим присутствием, как бы трудно ему ни было сохранять безопасную для вас дистанцию. Обещал продержаться еще хотя бы лет тридцать – как минимум. Может быть, больше. Как пойдет.
Тридцать лет, подумать только! Ей, с недавних пор не уверенной, что проживет еще хотя бы год, обещают тридцать лет жизни. Не врач, конечно, а какой-то проходимец с дурацким радужным зонтом. Но лучше уж он, чем вообще никто. Утопающий хватается не только за соломинку, но и за ее тень. И даже за саму мысль о возможности существования соломинки, если не прямо здесь, то где-нибудь на другом краю Вселенной должна она быть. Должна!
– Думаете, его обещанию можно доверять? – наконец спросила Агни.
– Безусловно, – серьезно сказал человек с зонтом. – Мой брат редко что-то обещает, зато всегда держит слово. А в данном случае, он сразу перешел от слов к делу.
– Это как?
– Забрал мои лучшие платья и умотал куда-то на юг к морю. Сказал, будет там развлекаться вовсю, кружить головы заскучавшим курортникам, пугать уставших от жизни, успокаивать уставших от страха. Отличный способ отвлечься, как по мне…
– Что?! Какие платья? Почему платья? И почему ваш брат?..
– Да, понимаю, – улыбнулся ее собеседник. – Вас вводит в заблуждение мой облик. Сейчас я выгляжу как мужчина, и «братом» обычно называют мужчину, а мужчины носят платья только в, скажем так, специфических обстоятельствах. Но я, разумеется, не мужчина. И не женщина. А просто сон. Правда, сейчас вы видите меня наяву, но сути это не меняет.
– Сон?!
– Ну сами подумайте, кто еще может быть родным братом смерти?
Агни открыла было рот, чтобы спросить: «Так вы поэтому взяли с собой цветной зонт? Чтобы я опознала цитату?» Но почему-то промолчала. А незнакомец встал со стула, расправил пальто, отвесил ни к чему не обязывающий полупоклон и сказал:
– Верить мне совершенно не обязательно. Но это в ваших интересах.
А потом вышел из кафе, да так быстро, что Агни даже кивнуть на прощание не успела.
– Вы зонт забыли, – наконец сказала она.
Еще немного помедлила, взяла разноцветный зонт и вышла на улицу – как бы в надежде догнать незнакомца. Хотя ясно было, что не догонит. Некого догонять.
Но все равно минут десять топталась у входа в кафе, смотрела по сторонам – вдруг вспомнит и вернется? Стояла, пока не начал накрапывать холодный осенний дождь, в возможность которого так трудно было поверить всего час назад, когда выходила из дома.
Тогда Агни раскрыла зонт и неторопливо пошла по улице, сама толком не зная, куда. Лишь бы идти.
Сказки про атамана Щуся
– Он, понимаешь, был такой удивительный, невероятный дурак! – сказала Эва.
В голосе ее однако звучало не пренебрежение, а восхищение, способное насторожить всякого отца взрослой дочери, даже если она рассказывает не о новом знакомом, а всего лишь об историческом персонаже, давным-давно мертвом и почти забытом.
Проворчал:
– Это состояние ума сложно назвать уникальным.
– В целом да, – согласилась Эва. – Но иногда глупость проявляется столь потрясающим образом, что уже граничит с гениальностью. Даже завидно. Вот честное слово, сама хотела бы уродиться таким красивым патлатым дураком в бескозырке и гусарском мундире, который ни черта не боится, обвешивает коня жемчужными ожерельями и простодушно уверен, что о нем сложат сказки и легенды, станут рассказывать их на ночь детям, а те – своим. И умер он очень удачно, совсем молодым, до того, как успел хоть немного разобраться в жизни и понять, что никаких легенд не будет, прошли те времена, когда их складывали по любому пустяковому поводу, не повезло. Такой бедный заяц!
Ухмыльнулся:
– Только не говори, что собираешься за него замуж. Мы все же не мормоны[1].
– Никогда не одобряла призрачные браки[2] как разновидность бюрократического насилия над личностью. Впрочем, у меня и так ощущение, что я давно замужем, причем за всей Революционной повстанческой армией сразу. И они исправно выполняют свои супружеские обязанности с моей бедной головой.
– Воспитанные девочки из хороших семей не употребляют эвфемизмы, детка. А называют вещи своими именами: «Свет мой батюшка, совсем я заебалась».
– Заебалась – не то слово, – подтвердила послушная дочь. – А Щусь этот мне теперь вообще снится, представляешь? Ну правда только в те редкие ночи, когда я избавлена от просмотра кошмаров о том, как заваливаю защиту.
– Ничего, ничего. Тебе еще бы ночь простоять да день продержаться. Через три недели все будет позади.
