Дэвид Митчелл - Литературный призрак
— Ну что вы! Я не сижу, я работаю. — В ожидании развязки я проявляю осторожность.
— А я и сказал — тебе «си-ди», CD! — хохочет он.
Я невольно морщусь, но его это не смущает. По нему, чем хуже, тем лучше.
На этот раз господин Фудзимото ищет чего-нибудь в духе Ли Моргана[14]. Я рекомендую ему «Кадиллак для папочки» Хэнка Мобли[15], и он покупает не раздумывая. Я знаю его вкус. Чем фанковей, тем лучше. Когда я передаю ему сдачу, он неожиданно серьезнеет. Снимает очки с толстыми стеклами, протирает их и говорит более официальным тоном:
— Позволь поинтересоваться, Сатору. Не собираешься ли ты в следующем году подавать документы в колледж?
— Да что вы, нет, конечно…
— Ты еще не выбрал профессию?
Он уже не раз заводил этот разговор. Я знаю, к чему он клонит.
— Нет; правда, пока у меня нет конкретных планов. Поживем — увидим.
— Конечно, Сатору, это абсолютно не мое дело, и прости, что вмешиваюсь. Я позволяю себе это лишь потому, что у меня на работе открылась пара вакансий. Конечно, скромных. Немногим лучше должности редакционного мальчика на побегушках, по сути. Но если ты заинтересуешься, с радостью дам тебе рекомендацию. И на собеседование устрою. По-моему, неплохой вариант. Знаешь, когда-то я сам начинал с этого. Длинный путь начинается с первого шага.
Я обвожу взглядом магазин.
— Это очень заманчивое предложение, господин Фудзимото. Но я не знаю, что сказать.
— Обдумай все хорошенько, Сатору. Я на несколько дней уеду по делам в Киото. Пока не вернусь, собеседования не начнутся. С твоим хозяином я сам могу поговорить, если это тебя смущает. Я знаю, Такэси хорошо к тебе относится, так что не станет вставлять палки в колеса.
— Нет, не в этом дело. Благодарю вас. Просто я должен все хорошенько обдумать. Еще раз благодарю… Сколько с меня за книги?
— Нисколько. Это гонорар за твои консультации. Некоторые образцы мы бесплатно раздаем для рекламы. Карманные издания классики в мягкой обложке. Помню, тебе понравился «Великий Гэтсби». Я принес рассказы Фицджеральда в новом переводе Мураками. Еще «Повелитель мух». Вот это очень смешно. И новый Гарсиа Маркес.
— Вы очень добры.
— Ерунда! Так ты всерьез подумай об издательской карьере. Не худший способ зарабатывать на жизнь.
Последнее время я часто думаю о той девушке. Двадцать, а может, тридцать, а может, сорок раз на дню. Когда начинаю думать о ней, уже не хочу останавливаться, как не хочется зимним утром вылезать из-под теплого душа. Я приглаживаю пальцами волосы и рассматриваю себя, используя вместо зеркала диск Фэтса Наварро[16]. Встретимся ли мы еще? Я даже не помню точно ее лица. Нежная кожа, высокие скулы, миндалевидные глаза. Похожа на китайскую императрицу. Думая о ней, я вспоминаю не лицо. Просто впечатление. Звук, для которого еще не придумано слов.
Я сам на себя злюсь. Не то чтобы я рассчитываю снова встретить ее. Токио есть Токио, как ни крути. И потом, допустим даже, что мы встретимся. Из чего следует, что она обратит на меня хоть малейшее внимание? Моя голова так устроена, что я могу думать зараз только об одном. По крайней мере, надо думать о чем-то толковом.
Я начинаю обдумывать предложение господина Фудзимото. И вправду — что я тут делаю, в этом магазине? Кодзи строит свою жизнь. Все мои одноклассники либо учатся в колледжах, либо пристроены в хорошие фирмы. Мама Кодзи регулярно докладывает мне об их успехах. А я что делаю тут?
За окном проехал парень в инвалидной коляске.
Стоп, стоп. Это мой угол, мое место в жизни. Главное, не забывать. Время послушать джаз.
«Подводное течение» Джима Холла и Билла Эванса[17]. Зыбь на море, ветер колышет поверхность воды, потом стихает, и в неподвижном зеркале отражаются деревья. Другая песня, в ней — все краски нашего моря.
И та девушка тоже. Обнаженная, она плывет на спине, течение несет ее, как буек.
Заварив себе зеленого чая, я смотрю, как над чашкой подымается пар и смешивается с воздухом суматошного дня. Кодзи постучал в окно, широко улыбнулся, прижался лицом к стеклу и стал похож на пьяного карлика.
Я улыбаюсь в ответ. Он входит своей размашистой прыгающей походкой.
— Где это ты витаешь? — спрашивает он. — Я по дороге заглянул в кондитерскую. Как насчет ванильного бисквита?
— Отлично. Сейчас налью тебе чаю. Вчера получили прекрасный диск Кита Джаррета[18], ты обязан послушать! Просто не верится, что он сочиняет в машине, на ходу!
— Печать гения. Может, когда закончишь работу, сходим куда-нибудь, посидим?
— Куда?
— Не знаю. Туда, где бывают сексапильные девушки, которые изголодались по свежему мужскому телу. Может, в бар Студенческого союза? Но если ты сегодня вечером занят поиском смысла жизни, отложим до другого раза. Закурим?
— Давай. Бери стул, садись.
Кодзи очень нравится разыгрывать из себя законченного бабника с черствым сердцем, на манер Такэси. На самом деле сердце у него зачерствело не больше, чем ванильный пончик. Еще и поэтому я люблю его. Закуриваем.
— Кодзи, а ты веришь в любовь с первого взгляда?
Он откидывается на спинку стула и плотоядно оскаливается.
— И кто же она?
— Нет, нет, нет. Никто конкретно. Я спрашиваю в принципе.
Кодзи задумчиво смотрит в потолок. Наконец выпускает колечко дыма и изрекает:
— Я верю в страсть с первого взгляда. Только нужно сохранять твердость, иначе превратишься в слизняка. А в слизняков, милый мой, не влюбляются. Ни в коем случае не смей показывать свои чувства. Иначе ты пропал. — Кодзи смотрит этаким Хамфри Богартом. — Будь загадочен, малыш. Будь крут. Понял?
— Понял, понял. Буду брать пример с тебя. Когда ты прошлый раз влюбился, ты был крут, как Бемби. А если серьезно?
— А если серьезно… — Кодзи выпускает еще одно колечко дыма. — Любовь, по-моему, вырастает из понимания, разве нет? Нужно очень хорошо узнать человека, чтобы полюбить его. Поэтому любовь с первого взгляда — явное противоречие. Если, конечно, с первым взглядом не происходит мистическая загрузка гигабайтов информации из одного мозга в другой. Но это ведь маловероятно, правда?
— Хм. Кто его знает…
Я налил другу чашку чая.
*Вишневые деревья как-то вдруг все покрылись цветами. Волшебная кипящая пена колышется над нашими головами, окрашивая воздух в цвет, который невозможно описать простыми словами вроде «белое» или «розовое». Как невзрачным деревцам из безымянных закоулков удается породить эту нездешнюю материю? Ежегодное чудо, которое не укладывается у меня в голове.
Это утро звучит, как Элла Фицджеральд. На свете много чудес, что ни говори. Достоинство, благородство, доброта и юмор встречаются там, где не ждешь. Уже старухой, с ампутированными ногами, в инвалидной коляске, Элла пела как девочка, которая только что окончила школу и встретила первую любовь.
Звонит телефон.
— Это Такэси.
— Привет, босс. Как твои дела? Хорошо?
— Ничего хорошего. Хуже некуда.
— Что случилось?
— То, что я идиот. Полный идиот. Законченный идиот. Почему, почему люди так по-идиотски себя ведут?
Он уже напился вдрызг, а я успел выпить только чашку чая.
— Скажи, Сатору, в каком месте у человека рождаются такие желания? Нет, ты мне скажи! — требует Такэси, словно я наверняка знаю, но из вредности отказываюсь открыть секрет. — Полчаса судорожных объятий, несколько укусов, три секунды оргазма — если повезет, полчаса приятной полудремы, а когда очнулся — понимаешь, что ты просто мерзкий кобель и спустил в унитаз миллионы сперматозоидов и шесть лет брака. Почему мы устроены таким образом, ну почему?
Не знаю, как ответить, чтобы было и честно, и утешительно. Так и говорю:
— Не знаю, Такэси.
Тогда Такэси рассказывает мне всю историю, причем раза три.
— Понимаешь, за мной заехала жена. Мы условились пообедать вместе, хотели обсудить наши отношения, договориться до чего-нибудь… Я купил ей цветы, она мне новый полосатый пиджак… Ужасно отстойный, конечно, но главное — она помнит мой размер, понимаешь… Это как трубка мира… Мы уже собирались выходить, но тут она зашла в ванную… И что она там нашла, как ты думаешь?
Я хотел было сказать «труп домработницы», но вместо этого переспросил:
— Что?
— Косметичку домработницы. И платье. И еще записку. Губной помадой на зеркале.
— И что она написала?
— Не твое дело.
Я слышу позвякивание льдинок — Такэси доливает в бокал.
— Короче, жена все прочла, спокойно вышла из ванной, облила пиджак водкой, подожгла и ушла, не сказав ни слова. Пиджак скукожился и расплавился.
— Такова сила письменного слова.
— Пошел к черту, Сатору. Мне бы твои годы! Как все просто было тогда! Что я наделал? Скажи, откуда пошел этот миф?
