Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране

— Очень хорошая подливка, — кивнул Сэм. — Я проглотил то, что попало в рот. Это из чего? Или лучше не спрашивать?

— Вырезка из полисмена, — ответил Тони.

Никто не засмеялся. Джубал даже подумал, шуткой ли была эта шутка. Потом он припомнил, что его братья часто улыбаются, но редко смеются. И кроме того, полисмен был бы неплохой пищей. Но подливка не могла быть приготовлена из «длинной свиньи»[62], иначе имела бы привкус свинины. Эта же имела отчетливый вкус говядины.

Он сменил тему.

— Что мне больше всего нравится в этой религии…

— Религии? — перебил его Сэм.

— Ну, можно назвать это церковью.

— Да, — согласился Сэм, — наше учение соответствует всем функциям церкви, и его квазитеология подходит под некоторые существующие религии. Я втянулся, потому что был законченным атеистом… а теперь я верховный жрец и толком не знаю, во что я верю.

— Насколько я понял, вы говорили, что были иудаистом?

— Из потомственных раввинов. Поэтому и стал атеистом. А Сол и моя жена Рут — иудаисты. Поговорите с Солом и вы увидите, что одно другому не помеха. Рут, стоило ей перешагнуть через барьер, стала прогрессировать гораздо быстрее меня. Она стала жрицей задолго до того, как я стал жрецом. Но в ней больше духовности. Она думает гонадами[63]. Что до меня, то я проделал весьма тяжкий путь.

— Учение, — повторил Джубал. — Вот что мне нравится. Вера, на которой меня взрастили, ни от кого не требует никаких знаний. Только исповедуйся вовремя — и будешь спасен. Считай, что ты уже в безопасности в руках Христовых. Человек может быть тупицей, не умеющим считать до десяти, и вместе с тем ему позволительно считаться одним из избранников Божьих, ему гарантировано вечное блаженство. И все потому лишь, что он был «обращен». Он может не понимать Библию и даже не знать о существовании иных книг. Ваша церковь не принимает такого «обращения», насколько я грокаю…

— Вы грокаете верно.

— Человек может начать с одного только желания учиться и, если захочет, пройдет долгий и трудный путь. Я грокаю, это полезно.

— Более чем полезно, — согласился Сэм. — Необходимо. Многие концепции нельзя понять без знания языка. И учение, которое дает множество разнообразнейших знаний — от умения жить без драк до умения доставить удовольствие жене целиком вытекает из концептуальной логики… из понимания того, кто ты есть, почему ты здесь и как ты устроен — и соответствующего поведения. Счастье — это возможность поступать так, как предназначено природой… Но английские слова тавтологичны и пусты. Марсианские же — законченный набор рабочих инструкций. Я говорил, что у меня был рак, когда я пришел сюда?

— Вот как? Нет.

— Я и сам не знал. Это Майк грокнул. И послал меня на рентген, чтобы я убедился. А потом мы стали работать. «Веролечение». «Чудо». В клинике это назвали бы «спонтанной ремиссией». А для себя я это понял так: «мне стало лучше».

Джубал кивнул.

— Обычная профессиональная болтовня. Иногда рак рассасывается неизвестно почему.

— Почему рассосался этот, мне известно. К тому времени я уже начал контролировать свое тело. С помощью Майка я починил «поломку». Теперь я делаю такие вещи без посторонней помощи. Хотите, остановлю сердце?

— Спасибо, я уже видел, как это делает Майк. Мой уважаемый коллега, Хрипун Нельсон, не был бы здесь, если бы то, о чем вы говорили, было бы просто веротерапией. Это волевой контроль. Я грокаю.

— Простите. Мы все знаем эту вашу способность.

— Хм… Я не могу сказать, что Майк обманщик, потому что он не умеет лгать. Парень просто слегка предвзято ко мне относится.

Сэм покачал головой.

— Я говорил с вами довольно-таки долго. Хотел проверить сам, что бы там Майк ни говорил. Вы грокаете. Я представить себе не могу, на что бы вы оказались способны, возьмись вы выучить язык.

— Ни на что. Я старый человек, и способности мои невелики.

— Я все-таки останусь при своем мнении. Другим Первопризванным для того, чтобы достигнуть реального прогресса, пришлось учить язык. Даже те трое, что постоянно жили с вами, обучались, когда появились у нас — под гипнозом. Все, кроме вас… но вам это и не требуется. Разве что вы захотите смахивать с лица макароны, не пользуясь полотенцем. А это, как я грокаю, вряд ли вас заинтересует.

— Предпочитаю смотреть на это со стороны.

За столом почти никого не осталось. Люди уходили, когда кому хотелось, безо всяких церемоний. Рядом с Сэмом остановилась Рут.

— Вы собираетесь сидеть здесь всю ночь? Или вас вынести вместе с грязной посудой?

— Чувствуете, кто в семье главный? Идемте, Джубал. — Сэм на секунду задержался, чтобы поцеловать жену.

Они вернулись в комнату со стереобаком.

— Есть что-нибудь новенькое? — поинтересовался Сэм.

— Прокурор округа, — отозвался кто-то, — распространяется, что сегодняшние бедствия — наших рук дело… Но не признается, что не знает, каким образом нам это удалось.

— Бедняга. Он сломал свою деревянную ногу, да и зубки болят, — сказал Сэм. — Как я говорил, мы ожидали, что встретим подобные трудности. Будет и хуже, пока мы не сформируем благоприятное общественное мнение. Но Майк не спешит. Мы закрываем Церковь Всех Планет. Она уже закрыта. Мы перебираемся в другое место и открываем Конгрегацию Единой Веры — и нас снова вышибают. Тогда мы открываем где-нибудь Храм Великой Пирамиды, а в нашу паству валом валят полные и полнеющие женщины и некоторые из них перестают быть как толстыми, так и глупыми. А если Медицинская Ассоциация, местный бар, газеты и политики начинают наступать нам на пятки — что ж, мы открываем Братство Баптистов еще в каком-нибудь городке. И каждый раз наши ряды пополняются обученными людьми, которым нельзя причинить зло. Когда Майк начал около двух лет назад, он ни в чем не был уверен, и ему помогала лишь одна неопытная жрица. Теперь у нас крепкое Гнездо… и умелые пилигримы, которых мы задействуем позднее. Однажды мы станем слишком сильными, чтобы заводить на нас дело.

— Что ж, — согласился Джубал. — Иисус наделал немало шума всего лишь с дюжиной апостолов.

Сэм расплылся в счастливой улыбке.

— Еврейский парень. Спасибо, что вы упомянули о Нем. Это лучший человек моего народа, и все мы знаем это, хотя большинство из нас не говорят о Нем. Это был еврейский парень, который делал добро, и я горжусь им. Пожалуйста, заметьте, что Иисус не стремился сделать все за одну среду. Он создал организацию с перспективой роста. Майк тоже терпелив. Терпение — это такая значительная часть учения, что даже не воспринимается как терпение. Все происходит автоматически. Главное — не напрягаться.

— В мое время это была довольно распространенная позиция.

— Не позиция. Действие учения. Джубал, я грокнул, вы устали. Хотите, я сниму усталость? Или предпочитаете поспать? Если нет, наши братья проговорят с вами всю ночь, а вам так и не захочется спать. Вы ведь знаете, как мало мы спим.

Джубал зевнул.

— Предпочитаю хорошую отмочку в горячей ванне и восемь часов сна. Я поговорю с нашими братьями завтра… и в остальные дни.

— И не один раз, — кивнул Сэм.

Джубал отыскал свою комнату. Тут же появилась Патти; она наполнила ванну, разобрала постель, не притронувшись к ней, поставила на столик у кровати его любимые напитки, смешала коктейль и поставила стакан на полочку в ванной. Джубал не спешил ее выпроваживать: ему хотелось разглядеть татуировки. К тому же он достаточно знал о синдроме, который заставляет человека полностью покрывать рисунками свою кожу, и понимал, что обидит Патти, если не попросит ее показать себя.

И он не испытывал того страха, который обуял Бена в подобной ситуации. Он разделся и, усмехаясь про себя, подумал, что сделал это вполне естественно, хотя прошло немало лет с тех пор, как он последний раз раздевался перед женщиной. Патти тоже восприняла это очень естественно. Они лишь коснулась рукой воды, чтобы убедиться, что та не слишком горяча.

Когда Джубал лег в ванну, она очень подробно рассказала, что означает тот или иной рисунок и в какой последовательности их надо рассматривать.

Джубал был ошеломлен и рассыпался в лестных эпитетах, хотя и облек их в форму бесстрастных суждений критика. Это была виртуознейшая из всех работ иглой, какие ему доводилось видеть. Его знакомая японка смотрелась бы рядом с Патти, как дешевенький гобелен рядом с персидским ковром.

— Они немножко изменились, — рассказывала ему Патти. — Взять хотя бы святое рождение. Эта задняя стена сейчас смотрится слегка изогнутой… А кровать становится похожей на хирургический стол. Я думаю, Джордж не обидится. С тех пор, как он отправился на небеса, меня не касалась игла… И если со мной происходят чудесные превращения, тут, наверное, не обошлось без него.