Душа для четверых - Ирина Родионова
Сафар с Машей, кажется, не замечали этого интереса. Маша то и дело вытирала щеки ладонями.
Кристина посмеивалась над ними, но по-доброму. Ей и самой иногда не хватало этой детской беспечности, незамутненного взгляда, полного чужой памяти, чужой радости или боли.
– Круто как! – вздохнула Дана, проходя мимо.
Ее за руку, словно за веревочку, упрямо буксировала на себе Аля.
Кристина дернула плечом. Кажется, она сама немного оттаяла. Примчалась Галка – заспанная перед ночной сменой, лохматая и худая до прозрачности. После болезни, после похорон матери она истончилась так, что выглядела едва заметной. Поубавилось и хищности, и едкости, и напускной веселости в глазах, их затянуло чем-то, смутно напоминающим печаль, – так вьюном затягивает уличную стену, ничего за темной листвой не разглядишь. И свитера, и пальто болтались на ее костлявом теле, и даже из ботинок, казалось, она вот-вот выпрыгнет. Галка отмахнулась от гардеробщицы, наспех стряхнула с себя талую воду и подбежала к Кристине:
– Не вели казнить, вели слово молвить! Много я пропустила?
– О да. – Теперь уже Дана подтянула к ним Алю, шмыгающую носом от такой несправедливости. – Выступление ансамбля «Молодость», которому далеко за, торжественную речь от депутата местного законодательного собрания, председателя по культуре и…
– Страдай, в общем, – влезла Кристина.
– Ага, у Кристиночки нашей такие щеки красные были, что я думала, она убьет кого-нибудь. – И Дана сыто, довольно расхохоталась, чем притянула на них прискорбные старушечьи взгляды. Аля с любопытством прислушалась.
– Какая трагедия, какая потеря. – Галка стянула с себя зимний, чересчур теплый шарф и пригляделась к Кристине. – И правда вся краснющая. Сними свитер.
– Не могу.
– Хочешь, я тебе футболку дам? У меня в рюкзаке с собой. Да не морщись ты: свежая, постиранная.
Кристине перекосило лицо. Она вспомнила кожаные обтягивающие штаны, шампанское и душистые розы, маленькие закуски-тарталетки на столах с белоснежными скатертями и чуть сама не расхохоталась. Футболку! Вот так закончится ее первая выставка картин.
Галка ждала, дружелюбно расстегнув рюкзак.
– А давай. Хуже все равно не будет.
Кристина вернулась из туалета, помолодев на пару лет, сунула влажный от пота свитер в чей-то пакет и поняла, что жизнь налаживается. Галка вглядывалась в мертвый портрет Анны Ильиничны – Кристина столько в него вложила времени и стараний, что тот казался одним из самых удачных, одиноким по сути своей, где каждый мазок – сокровенность и любовь. И не поймешь, что Кристина ухватила, где это пряталось: в драпировке тканей или мертвом ракушечнике, в воспоминаниях о муже или кошачьей любви. Картина завораживала.
Опрокидывала на миг.
От сквозняка хлопающей двери – кто-то собирался и сбегал тихонько, кто-то заглядывал и скрывался в черных музейных лабиринтах – картины чуть вздрагивали на стенах, как человеческое дыхание. Кристина бродила от одной к другой, наизусть выученной, и тоже всматривалась в блики под плохим выставочным светом.
Они снова собрались вчетвером, когда никого из пенсионерок в зале не осталось, а тетушки с завитыми баклажановыми волосами, в праздничных блузах и длинных юбках уже устали вздыхать и коситься. Сафар уехал домой, сославшись на дела, но лицо его к концу так побледнело, что никто не сомневался – сил у него не осталось. Маша проводила его до дороги, сделав вид, что просто увлеклась разговором, а совсем не собирается подхватывать Сафара в случае чего как подкошенного и волочить на себе обратно, искать нашатырь и расстегивать тугой воротник белой парадной рубашки.
– Поздравляю вас, барышни! – Галка, как всегда, прищурила глаза. – По сто грамм?
– В музее? – Маша покосилась на смотрительниц.
– Да мы быстренько, у меня бутылочка-крошка…
Откуда-то с внуками наперевес появился Палыч, послышалось рыдание, и все внимание переключилось туда, а Галка, не теряя времени, подтянула рюкзак к подбородку и глотнула вина. Сунула рюкзак дальше, и каждая торопливо выпила, даже Маша, едва пригубив, поморщилась:
– Кислое.
– Ежевичное! Ты просто ребенок еще. – Галка забрала рюкзак, звякнула молниями. – Такой день нельзя оставлять без вина. Сколько мы с вами вместе трудимся, а?.. Целую жизнь, кажется.
И замолкла, похолодев глазами. Каждый мог прочесть по ее лицу мелькнувшие мысли о матери – Галка справлялась, но о том, сколько ей это стоило сил, не хотелось даже думать. Дана тайком рассказала Кристине о Михаиле Федоровиче – Галка еще долго боролась с остатками чужой памяти в голове, заглушала их, перекрывала своими наживую и после того разговора с дочерью наконец-то пошла на поправку.
Вдвоем с Даной они тянули друг друга за волосы из болота.
И обе наконец-то выглядели живыми.
– Сахар твой жив еще? – Вино побежало по венам, разгладило Галкино лицо.
– Живой, – кивнула Маша. – Мы со Стасом думали, что… Испугались, в общем. Он плохенький совсем. Недолго протянет.
– Надо будет нагрянуть к вам в приют, – вмешалась Дана. – И руками поможем, и с котом попрощаемся. Ради Анны Ильиничны.
– Ради Анны Ильиничны! – поддержала Галка и снова глотнула из рюкзака.
Влетел в музейный холл какой-то долговязый молодой человек, навис над седенькой тетушкой, резко развернулся на каблуках и направился к ним. Лицо у него побагровело от прилившей крови, глаз почти не было видно.
– Ты почему на звонки не отвечаешь?! – сразу накинулся он на Машу, и та, сгорбившись, полезла в карман за мобильником.
– А это, видимо, и есть Стас, большая Машина любовь, – фыркнула Галка и прижалась к Маше плечом. – Уважаемый, как грубо.
– Ты кто такая вообще?
– Вы еще передеритесь тут, – примиряюще выставила ладони Дана, и из-под ее руки тут же выскочила и помчалась по залу младшая сестра.
– И подеремся, если надо. Хамит, понимаешь.
– Галь, не надо. – Маша заглянула в телефон с таким покаянным видом, будто ее увидели обнаженной посреди людной площади.
Стас пыхтел:
– Сам разберусь.
– Я вижу, как ты разбираешься. Будет он еще орать. – И Галка обхватила Машу рукой за плечи. – Ты кого нашла-то вообще?
– Перестань. Я его люблю.
– Как полюбила, так и разлюбишь. Мы с тобой еще поговорим по этому поводу. Работа небыстрая, но жизнь-то чего ломать? Столько пацанов вокруг красивых, а ты зверюгу какого-то выбрала.
– Все сказала? – Стас вытянулся с таким видом, будто вот-вот ударит ее. Даже Виталий Павлович, обвешанный внуками, потянулся на громкие голоса. – Она сама решит, как и кого ей
