Diamond Ace - Тяжёлый дождь
Даже если ты знаешь, что всё будет хорошо, заверения постороннего человека заменяют мощнейший антидепрессант. Скажите мне, что завтра солнце застынет в зените и вечно будет освещать мой путь, и я возрадуюсь, будто младенец первого круга, и отправлюсь в исповедальню. Смачно засажу какой-нибудь Франческе или Дидоне. Будь проклят пастор с его речами: "Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем".
Я достаю тот листок, который лежал на раковине в ванной комнате.
Иногда так бывает: попытка самоубийства кажется сущей мелочью по сравнению с маленьким желтым листочком…
Письмо начинается так: "Дэл Симмнос. Тебя ведь так теперь зовут?"
Это послание, написанное самим Дэлом перед затиранием памяти.
Компания "Лэнгот" научилась стирать людей. Мистер Симмонс научился стирать эмоции. Может быть, он не первый, кто додумался провернуть подобное. Но то, что мне теперь известно, и, скорее всего, известно Каталине, меняет ситуацию в корне.
Круг девятый.
Предатель родных.
Брут, Кассий, Иуда Искариот, Дэл Симмонс.
– Ваша девушка в порядке, кровопотеря незначительная. Через пару минут можете отвезти её домой, но не оставляйте…
Заткнись. Приведи Каталину. Нам пора убираться.
Пока гарпии не истерзали наши тела. Сука…
12
Мы остановились в дешевом мотеле "Зевс", который находится в сотне километров от города. Когда мы добрались до него, уже стемнело. Нас встретила пожилая женщина с сигаретой в зубах, отчаянно давившая таракана прокуренной газетой.
Такое ощущение, будто Каталина забрала все мои силы в дороге. В свете мигающих ламп нашего будущего ночлега её лицо кажется лиловым. Увидев свою физиономию в разбитом, висящем за административной стойкой зеркале, я лишь убедился в собственном предположении. Рана, оставленная мне Марией в исповедальне, не желала затягиваться, глаза – две красные паутины, наполовину прикрытые веками. Щетина. За ухом – намокшая сигарета.
Потрёпанный Аль Пачино.
Лицо со шрамом.
Говорят, одиночество – эмоциональное состояние человека, связанное с отсутствием близких, положительных эмоциональных связей. Стоит лишь подумать о подобной комбинации слов, как становится ясно – такое определение мог дать лишь воистину одинокий человек, социолог-отличник или психолог-аутист. Они говорят, что к одиночеству ведут низкая самооценка, слабые навыки общения.
Я вообще не говорю в исповедальне. Я просто трахаю своих подруг.
Но становлюсь ли я всё более одиноким от того, что не налаживаю с ними прочный контакт?
Испытываю ли я положительные эмоции, когда Эмили раздирает мой лобок?
Иногда не нужно быть Демосфеном, чтобы заиметь человека. Прижать его к себе или поцеловать. Или дать в рот.
Полифоническое одиночество.
Ты знаешь, что можешь позвонить кому-либо, выпить пива с этим "кем-либо", осуждая эвтаназию, или обсудить с "Другом" проблемы в постели. Всегда найдётся такой человек, который выслушает, даст нелепый совет, возомнив себя врачевателем искалеченных душ. Ты пожмёшь его руку, или же поцелуешь её. И всё. Ты заснёшь крепче прежнего, взбив гипертрофированную подушку своего эго и укрывшись грязным одеялом одиночества. Вселенная останется на месте.
Комната, в которой мы с Каталиной проведём ночь, похожа на тюремную камеру: узенькое окно, единственный источник света – люминесцентная картина с изображением Бруклинского моста, две узкие кровати, разделённые деревянной тумбочкой, на которой покоится старенький телевизор. Я – это часть натюрморта. Вязкое однообразие.
Стены испещрены надписями, сделанными маркерами, ключами. Тем, чем можно оставить отметину.
"Я видел Бога"
"Там, где сотни рек, текущих вспять"
"Во мне что-то живёт. Что-то пожирает меня изнутри"
Рекурсия.
Четыре пустых стены. Тысячи затёртых книг, с помощью которых ты воссоздаёшь миры, всецело поглощающие тебя и твои рефлексии. Сотни исцарапанных дисков, пересмотренных до глазного геморроя. Братья и сёстры, в компании которых ты находишь диалог. Зачем нужны партнёры, если можно выделить специальный день для мастурбации? Миллионы аксессуаров в отсутствии наряда. Уныние не разбивается о стены, но отражается от них. И каждый новый инсайт, каждое осознание собственной ненужности – плевок в копилку одиночества.
В номере, видимо, ни один человек решил покончить с жизнью, пустив пулю в висок. Обои над кроватью не единожды чистились, но алые пятна по-прежнему проступают. Своеобразный кровавый нимб над головой Каталины. Она почти полностью укрылась одеялом, спрятав повреждённую руку под подушку. И она прекрасна.
Уникальное знание.
У тебя есть всё. Возможности, время и средства. Любой шаг – это шанс, частично гарантированный успех. Но в твоей голове есть такой угол, в который не может проникнуть сила воли и выдрать оттуда ненужное воспоминание. Ненужную информацию, провоцирующую дикую боль.
"Дэл Симмонс. Тебя ведь теперь так зовут?"
"Это ты сжег своих родителей!"
"Отправь Лину в "Лэнгот", напиши за неё сценарий"
Обрывки фраз из письма. Они не дают мне заснуть. Судя по виду листа, на котором Дэлмер Симмонсон писал самому себе, послание увидело серый свет несколько лет тому назад. И если Каталина перед нашей встречей находилась в "Лэнготе", почему Дэл тянул с затиранием её памяти? И что он ей сказал, раз она до сих пор не разговаривает ни со мной, ни с кем бы там ни было? Ответы есть в тетради, в которой Дэлмер представил собственное жизнеописание, чтобы у него-возродившегося имелась полная информация. Вся эта афера с "Лэнготом" – всего лишь попытка избавиться от переживаний. Дэл по-прежнему располагает информацией о своём прошлом, но теперь он не подавлен, он не винит себя. Потому что он не знает, кто его родители. Почему он, Дэл Симмонс, должен их любить и уважать? Жалеть о том, что убил их? Это не имеет значения, так как теперь его родные – это неловкое упоминание в мемориальной тетради. Несколько строк, посвящённых незнакомым людям.
Уникальное знание – своего рода подарок людям. Несомненная удача, фарт. Ведь если каждый человек смог бы выжигать воспоминания напалмом, не было бы ничего. Воспоминания создают эмоции.
"Свали всё на сестру"
"Пусть думает, что это её вина"
"Ты тоже можешь помогать людям"
Я вспомнил то сочинение, которое висело на доске почёта в детском доме. Аманда Г.
Аманда Гленнкасл. Десять лет.
Я мог бы сказать, что это совпадение, и эта самая Аманда – всего лишь одна из миллионов сирот, которые пережили страшное детство. Если бы не единичный телефонный разговор:
– У меня сё арошо, – несвязная речь Мелиссы в пятикубовом шприце, валяющимся где-то неподалёку от неё. – У меня же теперь есть дочь. Дочка. Мы назвали её Амандой. Красивое имя, а? Братик, не хочешь риехать, познакоться с пемянницей? Ей, кстати, деять. Думаю, она будет рада, сам понимаешь. Тем более еётец, педрила долбаный, вчера приставился.
Что бы ни происходило в жизни Мелиссы, она всегда прекрасно понимала – это её проблемы. Её вина. Она ширяется, работает шлюхой, а может, и умерла уже. Тот звонок – единственная попытка связаться с последним живым родственником.
– Ой, подожди, кто-то пришёл, подожди, родной…
Она не бросила трубку, но я услышал лишь: "Здравствуйте, мэм. Мы из орган…"
…ов социальной опеки.
Она никогда не просила денег. Не напрашивалась в гости. Единственное, о чём она всё же не успела попросить, – забрать Аманду к себе.
Отец умер на игле. Мать официально нигде не трудоустроена. Девочка пишет сочинения о том, кем являлись её родители. И она не выливает на них дерьмо, а вспоминает, как папа уснул в последний раз, какие красивые наряды были у её матери-шлюхи.
«Подобные проблемы по большей части касаются молодых людей. Проще говоря, они готовы менять что-то».
Пол Маккалеб частенько поражал своей тупостью, несмотря на его изобретение, но эта мысль позволяет зацепиться за надежду.
В кармане завибрировал мобильник.
Дэл…я слушаю.
– Где…ёб твою мать....Каталина…
Дэл, успокойся…
– Я тебя ещё раз спрашиваю: где, блядь, Каталина?!
Я не могу сказать, извини, "друг".
Знаете, смех – это не только признак хорошего расположения духа. Я слышал, как Дэл рыдает в трубку. Я видел, как его минивэн проезжает по мне. Я помню, точно помню, как Купидон свалился в саркофаг. И эта пожилая женщина, уничтожающая таракана, ползущего по её административной стойке…
13
В этом городе солнце не умеет восходить.
