Ольга Чигиринская - Миротворец

Алихан помолчал немного.

— Извини, у меня не получается поверить, что он живой. Можешь дать ему трубу, пожалуйста?

Я отнесла Эдику айфон:

— Алихан.

Эдик уже успел прикончить где-то половину коньяка и взял мобильник. Услышав голос друга, засмеялся. Почти естественно.

— Али, чертяка, да разве я могу так просто взять и пропасть? Нет. Нет, не надо. Ты ее расцеловать должен, понял? Ты ее на руках носить должен, понял? Она на этом снимке из меня такого красавца сделала — меня мать родная по нему бы не узнала. Им это в голову не пришло, я тебе ручаюсь. Они меня задержали просто потому, что какая-то глазастая падла увидела — я не здешний, не из этого села. Вот и все. Да чего там, немножко побили. Капитан? — Эдик хотел по привычке запустить пальцы в волосы, на ходу выдумывая что-то правдоподобное, но наткнулся на щетину и поскреб ее ногтями. — Он решил, что я не опасен. Знаешь, я был весь такой побитый, жалкий, так хныкал… Ну, куда мне до вас, крутых горских парней. Эй, я же хирург. Я знаю, куда человека ткнуть, чтобы сразу и навсегда… А потом я надел его шмот, выбрил голову, сел на его «харлей» и уехал. Шикарный «харлей», приедешь — сам увидишь. Они меня просто через КПП пропустили, и второй раз на блокпосту… А я подушек под куртку напихал. Откуда подушки…? Али, ну какая тебе, в жопу, разница, откуда подушки? Я сбежал. Разве не это главное? Не знаю, почему он был голый. Может, у турок традиция такая — покойников раздевать, — Эдик шваркнул айфоном об стену и повалился на кровать.

Хорошая все-таки фирма «Эппл». Айфон выдержал. Тачпад треснул слегка, и все.

Несколько дней Эдик лежал, вставая только в туалет. У него поднялась температура, распухло горло, и ел он с трудом. На всякий случай я проколола ему курс антибиотика, но, похоже, это все-таки была психосоматика. Анзор порывался его навестить, но Эдик твердо сказал, что никого видеть не желает, и мне пришлось продлить Анзору постельный режим.

Но пришла беда, откуда не ждали. В очередной раз пришвартовался у пристани российский катер, и вместе с генералом Яхонтовым сошел на берег смуглый перец в темных очочках, от которого за версту разило спецслужбой.

— А где Эдик? — развязно спросил Яхонтов.

— Болеет, — сказала я. — Можете передать, что вам надо, через меня.

— Господин Керим очень хочет встретиться с ним лично.

— Я пойду скажу ему. Господин Керим — это имя или фамилия?

— Слушай, девочка, — Яхонтов наклонил голову. — Ты что, не понимаешь, что приехали серьезные люди?

— Слушайте, генерал, — сказала я. — Не знаю, делали вашим серьезным людям прививку от дифтерита или нет, но на всякий случай напомню, что бацилла не разбирает чинов и званий, она тупая.

Яхонтов повернулся к своему протеже и попытался объясниться по-английски. Проблема была в том, что он не знал слова «дифтерит».

Я решила выручить Яхонтова. Не ради него самого — просто со школьных лет не могу слышать, как человек мается с подбором слов.

— Мы еще не установили, дифтерит это или нет, — сказала я. — Так что пока Эдуард в карантине.

— Я привит от дифтерита, — сказал господин Керим. — Я рискну.

По правде говоря, Эдик уже шел на поправку, но в данный конкретный момент был, что называется, в дрова. Поначалу я не запрещала ему пить, но потом решила, что хватит, тем более что он вылакал мои наличные запасы коньяка. Тогда он перешел на медицинский спирт. Я запретила девочкам выдвавать ему спирт и с досадой обнаружила, что его они слушаются больше, чем меня.

Эдик согласился принять господина Керима. У нас было что-то вроде ординаторской, где стоял диван, кресла, телевизор и ноутбук, там Эдик и дал аудиенцию, завернувшись в махровый халат и закинув ноги на журнальный столик.

Его состояние не ускользнуло от господина Керима — и тем более от Яхонтова. Но Керим не за тем тащился из своего Тегерана, чтобы убраться восвояси, застав контрагента пьяным в грязь, и он начал свой монолог.

Его правительство, видите ли, с интересом следит за событиями в Дарго. И оно очень заинтересовано в торжестве даргинского дела борьбы за независимость. Дело в том, что…

Чтоб не растекаться мыслию по древу — тут работает принцип «дружи через соседа», тоже придуманный ушлыми китайцами, которые, как мне иногда кажется, придумали вообще все. Соседи у Ирана — Турция и Азербайджан. Друг с другом они не граничат, но очень хотят слиться в экстазе. Если они это хотение сумеют осуществить, у Ирана с севера будет Турция и с северо-запада — все та же Турция.

К счастью, это взаимное стремление осуществить не дают армяне. Слоеный бутерброд «Азербайджан-Карабах-Армения-Нахичевань» — это как в химической электробатарее, источник постоянного тока, в данном случае — беспокойства. Мир Армении и Азербайджана зиждется на том, что обе страны приняты кандидатами в Евросоюз, и Евросоюз ясно дал понять, что не потерпит никаких конфликтов с поножовщиной. Армяне не лезут в Нахичевань, азербайджанцы не трогают Карабах, в комнате мирно. И армяне скрипят зубами, но пропускают турецкие транспорты через Лачинский коридор.

Это прекрасно, но совершенно недостаточно, чтобы южный турецкий сосед мог спокойно спать. Туркам нужно объяснить наконец, что аншлюс с Азербайджаном был из рук вон плохой идеей. И вообще принимать Азербайджан в ЕС — плохая идея. У Ирана аллергия на ЕС. Лютая, с сыпью и рвотой. А на НАТО так и вообще. Ему хватает одного члена НАТО под боком и совершенно не требуется, чтобы этот член нависал вдобавок над головой. И вот тут очень кстати заваруха в Дарго. И овцы сыты (читай — Армения не при делах), и волки целы (читай: Турция ввязалась в затяжной и позорный военный конфликт).

Традиционно «друзья через границу» для Ирана — армяне и москали. Но армян, по понятным причинам, задействовать нельзя, а москали слишком глубоко увязли в Сирии. Дарго они могут подкармливать только в режиме «правая рука не знает, что делает левая, а голова — вообще ничего». Но Иран может подкармливать Дарго совершенно официально. Он может даже признать Дарго.

— Это все, конечно, очень бла-ародно, — говорит Эдик, морщась. Ни Яхонтов, ни тем более Керим культурной отсылки не ловят. — Но я всего лишь полевой хирург, который по мере сил оказывает медицинскую помощь бойцам Армии Освобождения Дарго. О таких делах нужно говорить с Фазилем Хуссейновым.

Эдик в дрова, но ему хватает деликатности не сказать иранцу напрямую: ты что, мужик, вы в рейтинге мирового зла занимаете второе место после Гитлера, и то лишь потому, что за Гитлером оно закреплено навсегда и во веки веков. На кой хрен нам сдалось ваше признание и открытая помощь?

— Несомненно, окончательное слово останется за господином Хуссейновым, — согласился Керим. — Но я знаю, что вы один из самых доверенных его военных советников.

— У вас устаревшие сведения, — Эдик махнул рукой. — Устаревшие и неверные, и вообще идите поговорите с Анзором, у меня… у меня сильно болит голова.

Он встал и, пошатываясь, побрел прочь, а на выходе споткнулся так, что мне пришлось поддержать его и так вести дальше.

— Слушай сюда, — сказал он, повалившись на кровать. — Сведи этого петуха с Анзором, и пусть Анзор ему поет что хочет, как он это умеет. А сама дуй к Фазилю и свяжись с Хелен. Нам позарез надо выходить на пиндосов, и Фазиля нужно перехватить раньше, чем он увидится с иранцем и тот его охмурит. Потому что если Иран признает нас первым официально — пиздец нам и всему вообще, тут сделают Южную Осетию, и туши свет, сливай масло.

— Может, ты сам поедешь к Фазилю?

— Я не хочу. Я не могу. Я не могу наружу выходить, мне страшно.

— Эдька, ты не можешь на всю жизнь тут закрыться.

— Да сколько той жизни.

Я его чуть не двинула. Это у моего ныне покойного, а тогда еще даже не бывшего привычка была ныть: «Вот помру, тогда…» Но депрессия не истерика, от оплеухи не пройдет.

Я связалась с Хелен и Алиханом. Журналистке сказала, что Фазиля начинают обхаживать иранцы. Алихану сказала, что Эдик совсем скис и Фазилю нужно прибыть в Архун лично. Яхонтову я сказала все, что было бессмысленно скрывать: Эдик попался «бордовым беретам», его пытали, он со страшной силой ПТСРит и не вылезает из бутылки, поэтому господин Керим напрасно расточает цветы своей селезенки. Эдик и дальше будет являться на встречи бухой и уходить от ответа.

Фазиль появился в Архуне вечером того же дня. От него пахло пылью, потом, пороховой гарью и обычным дымом. Я задами и огородами провела его к Эдику так, чтобы он не попался сначала на глаза иранцу.

— Фазиль, у нас тут персидский гость, — сказал Эдик. — Он тебя будет всячески охмурять и сулить золотые горы. Твоя задача — ничего ему не обещать. Отвечай по-японски: может быть, я подумаю, давайте поговорим об этом позже… Ничего, ничего ему не обещай, пока не подтянутся американцы.